Неопалимая купина - Максимилиан Волошин

12 июня 1919

РУСЬ ГУЛЯЩАЯ

В деревнях погорелых и страшных,Где толчется шатущий народ,Шлендит пьяная в лохмах кумашныхДа бесстыжие песни орет.

Сквернословит, скликает напасти,Пляшет голая — кто ей заказ?Кажет людям срамные части,Непотребства творит напоказ.

А проспавшись, бьется в подклетьях,Да ревет, завернувшись в платок,О каких-то расстрелянных детях,О младенцах, засоленных впрок.

А не то разинет глазищаДа вопьется, вцепившись рукой:«Не оставь меня смрадной и нищей,Опозоренной и хмельной.

Покручинься моею обидой,Погорюй по моим мертвецам,Не продай басурманам, не выдайНа потеху лихим молодцам…

Вся-то жизнь в теремах под засовом…Уж натешились вы надо мной…Припаскудили пакостным словом,Припоганили кличкой срамной».

Разве можно такую оставить,Отчураться, избыть, позабыть?Ни молитвой ее не проплавить,Ни любовью не растопить…

Расступись же, кровавая бездна!Чтоб во всей полноте бытияВсенародно, всемирно, всезвездноПросияла правда твоя!

5 января 1923

Коктебель

БЛАГОСЛОВЕНИЕ

Благословенье мое, как гром!Любовь безжалостна и жжет огнем.Я в милосердии неумолим:Молитвы человеческие — дым.

Из избранных тебя избрал я, Русь!И не помилую, не отступлюсь.Бичами пламени, клещами мукНе оскудеет щедрость этих рук.

Леса, увалы, степи и вдалиПустыни тундр — шестую часть землиОт Индии до Ледовитых водЯ дал тебе и твой умножил род.

Чтоб на распутьях сказочных дорогТы сторожила запад и восток.И вот, вся низменность земного днаТобой, как чаша, до края полна.

Ты благословлена на подвиг твойТатарским игом, скаредной Москвой,Петровской дыбой, бредами калек,Хлыстов, скопцов — одиннадцатый век.

Распластанною голой на земле,То вздернутой на виску, то в петле, —Тебя живьем свежуют палачи —Радетели, целители, врачи.

И каждый твой порыв, твой каждый стонОтмечен Мной и понят и зачтен.Твои молитвы в сердце я храню:Попросишь мира — дам тебе резню.

Спокойствия? — Девятый взмою вал.Разрушишь тюрьмы? — Вырою подвал.Раздашь богатства? — Станешь всех бедней,Ожидовеешь в жадности своей!

На подвиг встанешь жертвенной любви?Очнешься пьяной по плечи в крови.Замыслишь единенье всех людей?Заставлю есть зарезанных детей!

Ты взыскана судьбою до конца:Безумием заквасил я сердцаИ сделал осязаемым твой бред.Ты — лучшая! Пощады лучшим нет.

В едином горне за единый разЖгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз,А из тебя, сожженный Мной народ,Я ныне новый выплавляю род!

23 февраля 1923

Коктебель

НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА

В эпоху бегства французов из Одессы

Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье?                                          Была ли ты? есть? или нет?Омут… стремнина… головокруженье…                                          Бездна… безумие… бред…

Всё неразумно, необычайно:                                          Взмахи побед и разрух…Мысль замирает пред вещею тайной                                          И ужасается дух.

Каждый, коснувшийся дерзкой рукою, —                                          Молнией поражен:Карл под Полтавой, ужален Москвою                                          Падает Наполеон.

Помню квадратные спины и плечи                                          Грузных германских солдат —Год… и в Германии русское вече:                                          Красные флаги кипят.

Кто там? Французы? Не суйся, товарищ,                                          В русскую водоверть!Не прикасайся до наших пожарищ!                                          Прикосновение — смерть.

Реки вздувают безмерные воды,                                          Стонет в равнинах метель:Бродит в точиле, качает народы                                          Русской разымчивой хмель.

Мы — зараженные совестью: в каждом                                          Стеньке — святой Серафим,Отданный тем же похмельям и жаждам,                                          Тою же волей томим.

Мы погибаем, не умирая,Дух обнажаем до дна.Дивное диво — горит, не сгорая,Неопалимая Купина!

28 мая 1919

Коктебель

IV ПРОТОПОП АВВАКУМ

Памяти В.И. Сурикова

Прежде нежели родиться — былоВо граде солнечном,В Небесном Иерусалиме:Видел солнце, разверстое, как кладезь.Силы небесные кругами обступили тесно —Трижды тройным кольцом Сияющие Славы:В первом круге —Облакам подобные и ветрам огненным;В круге втором —Гудящие, как вихри косматых светов;В третьем круге —Звенящие и светлые, как звезды;А в недрах Славы — в свете неприступномНепостижима, Трисиянна, ПресвятаяТроица,Подобно адаманту, вне мира сущему,И больше мира.И слышал я:Отец рече Сынови:— Сотворим человекаПо образу и по подобью огня небесного… —И голос был ко мне:«Ти подобает облачиться в человекаТлимого,Плоть восприять и по земле ходить.Поди: вочеловечьсяИ опаляй огнем!»Был же я, как уголь раскаленный,И вдруг погас,И черен стал,И, пеплом собственным одевшись,Был изверженВ хлябь вешнюю.

Пеплом собственным одевшись, был изверженВ хлябь вешнюю:Мое рожденье былоЗа Кудмою-рекойВ земле Нижегородской.Отец мой прилежаще пития хмельного,А мати — постница, молитвенница бысть.Аз ребенком малым видел у соседаСкотину мертвую,И, во ночи восставши,Молился со слезами,Чтоб умереть и мне.С тех пор привык молиться по ночам.Молод осиротел,Был во попы поставлен.Пришла ко мне на исповедь девица,Делу блудному повинна,И мне подробно извещала.Я же — треокаянный врач —Сам разболелся,Внутрь жгом огнем блудным,Зажег я три свечи и рукуВозложив держал,Дондеже разженье злое не угасло.А дома до полночи молясь:Да отлучит мя Бог —Понеже бремя тяжко, —В слезах забылся.А очи сердечнииПри Волге при реке и вижу:Плывут два корабля златые —Всё злато: весла, и шесты, и щегла.«Чьи корабли?» — спросил.— «Детей твоих духовных».А за ними третий —Украшен не золотом, а разными пестротами:Черно и пепельно, сине, красно и бело.И красоты его ум человеческий вместить не может.Юнош светел парус правит.Я ему:                                          — «Чей есть корабль?»А он мне:                                          — «Твой.Плыви на нем, коль миром докучаешь!»А я, вострепетав и седше, рассуждаю:Аз есмь огонь, одетый пеплом плоти,И тело наше без души есть кал и прах.В небесном царствии всем золота довольно.Нам же, во хлябь изверженнымИ тлеющим во прахе, подобаетСтрадати неослабно.Что будет плаванье?По мале времени, по виденному, бедыВосстали адовы, и скорби, и болезни.

Беды восстали адовы, и скорби, и болезни:От воевод терпел за веру много:Ин — в церкви взяв,Как был — с крестом и в ризахПо улице за ноги волочил,Ин — батогами бил, топтал ногами,И мертв лежал я до полчаса и паки оживел,Ин — на руке персты отгрыз зубами.

В село мое пришедше скоморохиС домрами и с бубнами,Я ж — грешник, — о Христе ревнуя, изгнал их,ХариИ бубны изломал —Един у многих.Медведей двух великих отнял:Одного ушиб — и паки ожил —Другого отпустил на волю.Боярин Шереметьев, на воеводство плывучи,К себе призвал и, много избраня,Сына брадобрица велел благословить,Я ж образ блудоносный стал обличать.Боярин, гораздо осердясь,Велел мя в Волгу кинуть.Я ж, взяв клюшку, а мати — некрещеного младенцуПобрел в Москву — Царю печалиться.А Царь меня поставил протопопом.

В те поры НиконЯд изрыгнул.Пишет:                                          «Не подобает в церквиМетание творити на колену.Тремя перстами креститеся».Мы ж задумались, сошедшись.Видим: быть беде!Зима настала.Озябло сердце.Ноги задрожали.И был мне голос:                                          «ВремяПриспе страдания.Крепитесь в вере.Возможно Антихристу и избранных прельстити»…

Возможно Антихристу и избранных прельстити.Взяли мя от всенощной, в телегу посадили,Распяли руин и везлиОт Патриархова двора к Андронью,И на цепь кинули в подземную палатку.Сидел три дня — не ел, не пил:Бил на цепи поклоны —Не знаю — на восток, не то на запад.Никто ко мне не приходил,А токмо мыши и тараканы,Сверчок кричит и блох довольно.Ста предо мной — не вем кто —Ангел, аль человек, —И хлеба дал и штец хлебать,А после сгинул,И дверь не отворялась.Наутро вывели:Журят, что ПатриархуНе покорился.А я браню и лаю.Приволочили в церковь — волосы дерут,В глаза плюютИ за чепь торгают.Хотели стричь,Да Государь, сошедши с места, самПриступился к Патриарху —Упросил не стричь.И был приказ:Сослать меня в Сибирь с женою и детьми.

Сослали меня в Сибирь с женою и с детьми.В те поры Пашков, землицы новой ищучи,Даурские народы под руку Государя приводил.Суров был человек — людей без толку мучит.Много его я уговаривал,Да в руки сам ему попал.

Плотами плыли мы Тунгускою рекой.На Долгом на пороге стал ПашковС дощеника мя выбивать:— «Для тебя-де дощеник плохо ходит,Еретик ты:Поди-де по горам, а с казаками не ходи».Ох, горе стало!Высоки горы —Дебри непроходимые.Утесы, яко стены,В горах тех — змии великие,Орлы и кречеты, индейские курята,И многие гуляют звери —Лоси, и кабаны,И волки, и бараны дикие —Видишь воочию, а взять нельзя.На горы те мя Пашков выбивалТам со зверьми и с птицами витати.А я ему посланьице писал.Начало сице:                                          «Человече! убойся Бога,Сидящего на херувимех и презирающего в бездны!Его ж трепещут Силы небесные и тварь земная.Един ты презираешь и неудобство показуешь».Многонько там написано.Привели мя пред него, а онСо шпагою стоит,Дрожит.                                          — «Ты поп, или распоп?»А я ему:                                          — «Есмь протопоп.Тебе что до меня?»А он рыкнул, как зверь, ударил по щеке,Стал чепью бить,А после, разболокши, стегать кнутом.Я ж Богородице молюсь:                                          — «Владычица!Уйми Ты дурака того!»

Сковали и на беть бросили:Под капелью лежал.Как били — не больно было,А, лежа, на ум взбрело:«За что Ты, Сыне Божий, попустил убить меня?Не за Твое ли дело стою?Кто будет судией меж мною и Тобой?»Увы мне! будто добрый,А сам, что фарисей с навозной рожей, —С Владыкою судиться захотел.Есмь кал и гной.Мне подобает жить с собаками и свиньями:Воняем —Они по естеству, а я душой и телом.

Воняем: одни по естеству, а я душой и телом.В студеной башне скованный сидел всю зиму.Бог грел без платья:Что собачка на соломке лежу.Когда покормят, когда и нет.Мышей там много — скуфьею бил,А батожка не дали дурачки.Спина гнила. Лежал на брюхе.Хотел кричать уж Пашкову: Прости!Да велено терпеть.Потом два лета бродили по водам.Зимой чрез волоки по снегу волоклись.Есть стало нечего.Начали люди с голоду мереть.Река мелка.Плоты тяжелы.Палки суковаты.Кнутья остры.Жестоки пытки.Приставы немилостивы.А люди голодные:Огонь да встряска —Лишь станут мучать,А он помрет.Сосну варили, ели падаль.Что волк не съест — мы доедим.Волков и лис озяблых ели.Кобыла жеребится — голодные же втайИ жеребенка, и место скверное кобылье —Всё съедят.И сам я — грешник — неволею причастникКобыльим и мертвечьим мясам.Ох времени тому!Как по реке по НерчиДа по льду голому брели мы пеши —Страна немирная, отстать не смеем,А за лошадями не поспеть.Протопопица бредет, бредет,Да и повалится.Ин томный человек набрел,И оба повалились:Кричат, а встать не могут.Мужик кричит:                                          «Прости, мол, матушка!»А протопопица:                                          «Чего ты, батько,Меня-то задавил?»Приду — она пеняет:«Долго ль муки сей нам будет, протопоп?»А я ей:«Марковна, до самой смерти».Она ж, вздохня, ответила:«Добро, Петрович.Ин дальше побредем».

Ин дальше побредем,И слава Богу сотворившему благая!Курочка у нас была черненька.Весь круглый год по два яичка в деньРобяти приносила.Сто рублев при ней — то дело плюново.Одушевленное творенье Божье!Нас кормила и сама сосновой кашкиТут клевала из котла,А рыбка прилучится — так и рыбку.На нарте везучи, в те поры задавилиЕе мы по грехам.Не просто она досталась нам:У Пашковой снохи-боярыниВсе куры переслепли.Она ко мне пришла,Чтоб я о курах помолился.Я думаю — заступница есть нашаИ детки есть у ней.Молебен пел, кадил,Куров кропил, корыто делал,Водой святил, да всё ей отослал.Курки исцелели —И наша курочка от племени того.Да полно говорить-то:У Христа так повелось издавна —Богу всё надобно: и птичка и скотинкаЕму во славу, человека ради.

Во славу Бога, человека радиТворится всё.С Мунгальским царством воеватиПашков сына Еремея посылалИ заставлял волхва язычника шаманить и гадать,А тот мужик близ моего зимовьяПривел барана вечеромИ волхвовать учал:Вертел им многоИ голову прочь отвертел.Зачал скакать, плясать и бесов призыватьИ, много покричав, о землю ударился,И пена изо рта пошла.Бесы давят его, а он их спрашивает:«Удастся ли поход?»Они ж ему:                                          «С победою великойИ богатством назад придут».А воеводы рады: богатыми вернемся.Я ж в хлевине своей взываю с воплем:«Послушай мене, Боже!Устрой им гроб! Погибель наведи!Да ни один домой не воротится!Да не будет по слову дьявольскому!»Громко кричу, чтоб слышали…И жаль мне их: душа то чует,Что им побитым быти,А сам на них погибели молю.Прощаются со мной, а я им:Погибнете!Как выехали ночью —Лошади заржали, овцы и козы заблеяли,Коровы заревели, собаки взвыли,Сами иноземцы завыли, что собаки:УжасНа всех напал.А Еремей слезами просит, чтобыПомолился я за него.Был друг мой тайной —Перед отцом заступник мой.Жалко было: стал докучать Владыке,Чтоб пощадил его.Учали ждать с войны, и сроки все прошли.В те поры ПашковЗастенок учредил и огнь расклад:Хочет меня пытать.А я к исходу душевному молитвы прочитал:Стряпня знакома —После огня того живут не долго.Два палача пришли за мной…И чудно дело:Еремей сам-друг дорожкой едет — ранен.Всё войско у него побили без остатку,А сам едва ушел.А Пашков, как есть пьяной с кручины,Очи на мя возвел, —Словно медведь морской, белой, —Жива бы проглотил, да Бог не выдал.Так десять лет меня он мучал.Аль я его? Не знаю.Бог разберет в день века.

Бог разберет в день века.Грамота пришла — в Москву мне ехать.Три года ехали по рекам да лесам.Горы, каких не видано:Врата, столпы, палатки, повалуши —Всё богаделанно.На море на Байкале —Цветенья благовонные и травы,И птиц гораздо много: гуси да лебедиПо водам точно снег.А рыбы в нем: и осетры, и таймени,И омули, и нерпы, и зайцы великие.И всё-то у Христа для человека наделано.Его же дние в суете, как тень, проходят:Он скачет, что козел,Съесть хочет, яко змий,Лукавствует, как бес,И гневен, яко рысь.Раздуется, что твой пузырь,Ржет, как жребя, на красоту чужую,Отлагает покаяние на старость,А после исчезает.Простите мне, никонианцы, что избранил вас,Живите, как хотите.Аз паче всех есмь грешен,По весям еду, а в духе ликование,А в русски грады приплыл —Узнал о церкви — ничто не успевает,И, опечалясь, седше, рассуждаю:«Что сотворю: поведаю ли слово Божие,Аль скроюся?Жена и дети меня связали…»А протопопица, меня печальна видя,Приступи ко мне с опрятством и рече ми:«Что, господине, опечалился?»А я ей:                                          «Что сотворю, жена?Зима ведь на дворе.Молчать мне аль учить?Связали вы меня…»Она же мне:                                          «Что ты, Петрович?Аз тя с детьми благословляю:Проповедай по-прежнему.О нас же не тужи.Силен Христос и не покинет нас.Поди, поди, Петрович, обличай блудню ихЕретическую»…

Да, обличай блудню их еретическую…А на Москву приехал —Государь, бояра — все мне рады:Как ангела приветствуют.Государь меня к руке поставил:«Здорово, протопоп, живешь?Еще-де свидеться Бог повелел».А я, супротив руку ему поцеловавши:«Жив, говорю, Господь, жива душа моя.А впредь, что Бог прикажет».Он же, миленькой, вздохнул, да и пошел,Где надобе ему.В подворье на Кремле велел меня поставитьДа проходя сам кланялся низенько:«Благослови меня-де, и помолись о мне».И шапку в иную пору — мурманку, — снимаючи,Уронит с головы.А все бояра — челом мне да челом.Как мне царя того, бояр тех не жалеть?Звали всё, чтоб в вере соединился с ними.Да видят — не хочу, — так Государь велелУговорить меня, чтоб я молчал.Так я его потешил —Царь есть от Бога учинен и до меня добренек.Пожаловал мне десять рублев,Царица тоже,А Федор Ртищев — дружище наше старое —Тот шестьдесят рублевВелел мне в шапку положить.Всяк тащит да несет.У Федосьи Прокофьевны МорозовойИ днюю и ночую —Понеже дочь моя духовная.Да к Ртищеву хожуС отступниками спорить.

К Ртищеву ходил с отступниками спорить.Вернулся раз домой зело печален,Понеже много шумел в тот день.А в доме у меня случилось неустройство:Протопопица моя с вдовою домочадицей ФетиньейПовздорила.А я пришед обеих бил и оскорбил гораздо.Тут бес вздивьял в Филиппе.Филипп был бешеной — к стене прикован:Жесток в нем бес сидел,Да вовсе кроток стал молитвами моими,А тут вдруг зачал цепь ломать —На всех домашних ужас нападе.Меня не слушает, да как ухватит —И стал як паучину меня терзать,А сам кричит:                                          «Попал мне в руки!»Молитву говорю — не пользует молитва.Так горько стало: бес надо мною волю взял.Вижу — грешен: пусть бьет меня.Маленько полежал и с совестью собрался.Восстав, жену сыскал и земно кланялся:«Прости меня, Настасья Марковна!»Посем с Фетиньей такоже простился,На землю лег и каждому велелМеня бить плетью по спинеПо окаянной.А человек там было двадцать.Жена и дети — все плачучи стегали.А я ко всякому удару по молитве.Когда же все отбили —Бес, увидев ту неминучую беду,Вон из Филиппа вышел.А в тонцем сне возвещено мне было:«По стольком по страданьи угаснуть хочешь?Блюдися от меня — не то растерзан будешь».Сам вижу: церковное ничто не успевает,И паки заворчал,Да написал Царю посланьице,Чтоб он Святую Церковь от ереси оборонил.

Посланьице Царю, чтоб он Святую ЦерковьОт ереси оборонил:«Царь-Государь, наш свет!Твой богомолец в Даурех мученойБьет тебе челом.Во многих живучи смертях,Из многих заключений восставши, как из гроба,Я чаял дома тишину найти,А вижу церковь смущенну паче прежнего.Угасли древние лампады,Замутился Рим, и пал Царьград,Лутари, Гусяти и КолвинцыТело Церкви честное раздирали,В Галлии — земле вечерней,В граде во Парисе,В училище СоборномБлазнились прелестью, что зрит на круг небесный,Достигши разумом небесной твердиИ звездные теченья разумея.Только Русь, облистанная светомБлагости, цвела как вертоград,Паче мудрости любя простыню.Как на небе грозди светлых звездПо лицу Руси сияли храмы,Города стояли на мощах,Да Москва пылала светом веры.А нынче вижу: ересь на Москву пришла —Нарядна — в царской багрянице ездит,Из чаши потчует;И царство Римское и Польское,И многие другие реши упоилаДа и на Русь приехала.Церковь — православна,А догматы церковны — от Никона еретика.Многие его боятся — Никона,Да, на Бога уповая, — я не боюсь его,Понеже мерзок он пред Богом — Никон.Задумал адов пес:„Арсен, печатай книги — как-нибудь,Да только не по-старому“.Так су и сделал.Ты ж простотой души своейОт внутреннего волка книги приял,Их чая православными.Никонианский дух — Антихристов есть дух!

Как до нас положено отцами —Так лежи оно во век веков!Горе нам! Едина точкаСмущает богословию,Единой буквой ересь вводится.Не токмо лишь святые книги изменили,Но вещи и пословицы, обычаи и ризы:Исуса бо глаголят Иисусом,Николу Чудотворца — Николаем,Спасов образ пишут:Лице — одутловато,Уста — червонные, власы — кудрявы,Брюхат и толст, как немчин учинен —Только сабли при бедре не писано.Еще злохитрый ДьяволИз бездны вывел — мнихи:Имеющие образ любодейный,Подклейки женские и клобуки рогаты;Расчешут волосы, чтоб бабы их любили,По титькам препояшутся, что женка брюхатаяРебенка в брюхе не извредить бы;А в брюхе у него не меньше ребенка бабьегоНакладено еды той:Мигдальных ягод, ренскова,И романей, и водок, процеженных вином.

Не челобитьем тебе реку,Не похвалой глаголю,А истину несу:Некому тебе ведь извещать,Как строится твоя держава.Вем, яко скорбно от докуки нашей,Тебе, о Государь!Да нам не сладко,Когда ломают ребра, кнутьем мучат,Да жгут огнем, да голодом томят.Ведаю я разум твой:Умеешь говорить ты языками многими.Да что в том прибыли?Ведь ты, Михайлович, русак — не грек.Вздохни-ка ты по-старому — по-русски:„Господи, помилуй мя грешного!“А „Кирие-элейсон“ ты оставь.Возьми-ка ты никониан, латынников, жидовДа пережги их — псов паршивых,А нас природных — своих-то, распусти —И будет хорошо.Царь христианской, миленькой ты наш!»

Царь христианской миленькой-то нашСтал на меня с тех пор кручиновати.Не любо им, что начал говорить,А любо, коль молчу.Да мне так не сошлось.А власти, что козлы, — все пырскать стали.Был от Царя мне выговор:«Поедь-де в ссылку снова».Учали вновь возитьПо тюрьмам да по монастырям.А сами просят:                                          «Долго ль мучать нас тебе?Соединись-ка с нами, Аввакумушка!»А я их — зверей пестрообразных — обличаю,Да вере истинной народ учу.Опять в Москву свезли, —В соборном храме стригли:Обгрызли, что собаки, и бороду обрезали,Да бросили в тюрьму.Потом приволоклиНа суд Вселенских Патриархов.И наши тут же — сидят, что лисы.Говорят: «Упрям ты:Вся-де Палестина, и Серби, и Албансы, и Волохи,И Римляне, и Ляхи, — все крестятся тремя персты».А я им:                                          «Учители вселенстии!Рим давно упал, и Ляхи с ним погибли.У вас же православие пестроС насилия турецкого.Впредь сами к нам учиться приезжайте!»Тут наши все завыли, что волчата, —Бить бросились…И Патриархи с ними:Великое Антихристово войско!А я им:                                          «Убивши человека,Как литоргисать будете?»Они и сели.Я ж отошел к дверям да на бок повалился:Вы посидите, а я, мол, полежу.Они смеются:Дурак-де протопоп — не почитает Патриархов.А я их словами Апостола:«Мы ведь — уроды Христа ради:Вы славны, мы — бесчестны,Вы сильны, мы же — немощны».

Вы — сильны, мы же — немощны.Боярыню Морозову с сестрой —Княгиней Урусовой — детей моих духовныхРазорили и в Боровске в темницу закопали.Ту с мужем развели, у этой сына уморили.Федосья Прокофьевна, боярыня, увы!Твой сын плотской, а мой духовный,Как злак посечен:Уж некого тебе погладить по головке,Ни четками в науку постегать,Ни посмотреть, как на лошадке ездит.Да ты не больно кручинься-то:Христос добро изволил,Мы сами-то не вем, как доберемся,А они на небе у Христа ликовствуютС Федором — с удавленным моим.Федор-то — юродивый покойник —Пять лет в одной рубахе на морозеИ гол и бос ходил.Как из Сибири ехал — ко мне пришел.Псалтырь печатей новых был у него —Не знал о новизнах.А как сказал ему — в печь бросил книгу.У Федора зело был подвиг крепок:Весь день юродствует, а ночью на молитве.В Москве, как вместе жили, —Неможется, лежу, — а он стыдит:«Долго ль лежать тебе? И как сорома нет?Встань, миленькой!»Вытащит, посадит, прикажет молитвы говорить,А сам-то бьет поклоны за меня.То-то был мне друг сердечный!Хорош и Афанасьюшка — другой мой сын духовный,Да в подвиге маленько покороче.Отступники его на углях испекли:Что сладок хлеб принесся Пречистой Троице!Ивана — князя Хованского — избили батогамиИ, как Исаию, огнем сожгли.Двоих родных сынов — Ивана и Прокофья —Повесить приказали;Они ж не догадалисьВенцов победных ухватить,Сплошали — повинились.Так вместе с матерью их в землю закопали:Вот вам — без смерти смерть.У Лазаря священника отсекли руку,А она-то отсечена и лежа на землеСама сложила пальцы двуперстием.Чудно сие:Бездушная одушевленных обличает.У схимника — у старца ЕпифанияЯзык отрезали.Ему ж Пречистая в уста вложила новый:Бог — старый чудотворец —Допустит пострадать и паки исцелит.И прочих наших на Москве пекли и жарили.Чудно! Огнем, кнутом да виселицейВеру желают утвердить.Которые учили так — не знаю,А мой Христос не так велел учить.Выпросил у Бога светлую Россию сатана —Да очервленит юКровью мученической.Добро ты, Дьявол, выдумал —И нам то любо:Ради Христа страданьем пострадати.

Ради Христа страданьем пострадатиМне не судил еще Господь:Царица стояла за меня — от казни отпросила.Так, братию казня, меня ж не тронув,Сослали в ПустозерьеИ в срубе там под землю закопали:Как есть мертвец —Живой похороненной.И было на Страстной со мною чудо:Распространился мой языкИ был зело велик,И зубы тоже,Потом стал весь широк —По всей земле под небесем пространен,А после небо, землю и тварей всехГосподь в меня вместил.Не диво ли: в темницу заключен,А мне Господь и небо и землю покорил?Есмь мал и наг,А более вселенной.Есмь кал и грязь,А сам горю, как солнце.Э, милые, да если б Богу угодно былоДушу у каждого разоблачить от пепела,Так вся земля растаяла б,Что воск, в единую минуту.Задумали добро:Двенадцать летЗакопанным в земле меня держали;Думали — погасну,А я молитвами да бденьями свечуНа весь крещеный мир.От света земного заперли,Да свет небесный замкнуть не догадались.Двенадцать лет не видел я ни солнца,Ни неба синего, ни снега, ни деревьев, —А вывели казнить —Смотрю, дивлюсь:Черно и пепельно, сине, красно и бело,И красоты тойУм человеческий вместить не может!Построен сруб — соломою накладен:Корабль мой огненный —На родину мне ехать.Как стал ногой —Почуял: вот отчалю!И ждать не стал —Сам подпалил свечой.Святая Троица! Христос мой миленькой!Обратно к Вам в Иерусалим небесный!Родясь — погас,Да снова разгорелся!

19 мая 1918