Телеграмма из Москвы - Леонид Богданов

— Гм, того этого, я попрошу без личностей…

— А еще можешь записать…

— Отставить записки! — возмутился Столбышев. — За что людей арестовали? И не стыдно тебе, Взятников, того этого, арестовывать малолетних, не понимающих, что они творили? Они, так сказать, жертвы провокации врага. Надо быть справедливым, так сказать!

Флюгер настроений Столбышева так быстро повернулся на сто восемьдесят градусов, что даже опытный Взятников и то оторопел. Он хотел уже было сказать, что он арестовывал по прямым указаниям Столбышева, но, заметив его усиленное подмигивание, отпустил арестованных, объявив им официально, что они признаны следствием невиновными.

— Ты, Взятников, пойми, того этого, — объяснял ему потом Столбышев, — дело с воробьепоставками, это — небесная, так сказать, благодать. На этом можно, того этого, карьеру сделать! Я в область специально ничего не докладывал о задании из Москвы. Узнают — и сразу примажутся к нашей славе, а если еще, того этого, попадут в их руки протоколы с разными, так сказать, штучками, то нас с тобой сразу же выпрут, и не видать нам с тобой ни орденов, ни славы, как своих ушей.

— Так вы же сами говорили, что на деле с воробьеубийцами можно сделать карьеру?!

— Что упало, то пропало. Не гонись, того этого, за двумя зайцами! — поучал Столбышев. — С тебя хватит и того, что я сочиню рапортец о бдительности органов милиции, сохранивших все поголовье воробья в Орешниковском районе от возможных уничтожении врагом. А кто в Москве знает, сколько у нас, так сказать, было воробьев в наличии? Понял?

— Понял!

— То-то ж! Дела идут, контора, так сказать, пишет!

Контора действительно писала.

Семена бюрократизма носятся в атмосфере с тех пор, как пещерный человек камнем на камне выбил первый иероглиф. Витая над миром, семена бюрократизма падают на различную почву и везде дают всходы. На почве частной собственности семена бюрократизма чахнут. Для их успешного роста нужны удобрения в виде денег, а реакционеры-капиталисты по своей ужасной привычке, замеченной Марксом, любят накапливать капитал, но не любят его зря выбрасывать. На почве государственных учреждений семена бюрократизма прорастают хорошо и даже дают плоды: волокиту, путаницу, наплевательское отношение бюрократа к кормильцу-налогоплательщику и прочее, что сильно укорачивает жизнь налогоплательщика, оставляя ему в утешение право на злорадство: «умру и не буду платить на содержание бюрократии!» Так происходит в каждом нормальном государстве.

Но Советский Союз, как говорят сами коммунисты, «государство нового типа», и там почва для бюрократизма совершенно особенная и неповторимая. В Советском Союзе правительство планирует, контролирует, направляет и руководит всем: работой железных дорог и общественных бань с семейными номерами; деятельностью любительских балетных кружков и посевами кукурузы по всей стране, вплоть до Северного Полюса, где ею можно успешно вскармливать белых медведей: постройкой гигантских заводов и продажей зельтерской воды стаканами; творчеством писателя и работой чистильщика сапог; производством атомных бомб, детских свистулек «Уйди-уйди» и дамских подвязок с розовыми бантиками. Все это находится в руках государства. Целая армия бюрократов день и ночь пишет распоряжения, сочиняет приказы, ежедневно отправляет из Москвы во все концы огромной страны сотни тонн официальных бумаг и в ответ получает тысячи тонн сводок, отчетов, запросов и прочих документов — плодов неусыпного творчества бюрократического гения. Из Москвы ежедневно отправляются во все концы страны десятки тысяч ревизоров, контролеров, уполномоченных, особоуполномоченных, а навстречу им со всех концов страны едут сотни тысяч бюрократов с отчетами, просьбами, докладами, выяснениями и прочее. Советский Союз представляет собой огромные джунгли бюрократии, где день и ночь трещат цикадами машинистки, носятся мотыльки-курьеры, рычат пантерами начальники, путники блуждают, пробираясь через хаотическое нагромождение, и каждый, кто сильнее, пожирает более слабых.

Таким образом, попав на почву советского государства, семена бюрократизма, наконец, обрели родную стихию и дают грандиозные всходы.

Даже в Орешниках, в дикой глуши, бюрократизм разросся до невероятных размеров. Если при царском режиме в Орешниках было всего четыре государственных, скучающих от безделья, чиновника, то теперь их стало сто двадцать шесть, тяжело работающих и никогда не справляющихся с работой бюрократических каторжников.

Когда Столбышев вернулся от лейтенанта милиции Взятникова, в райкоме кипела работа. Каждый занимался своим делом: строчил, переписывал, заклеивал конверты; сновали усталые курьеры, щелкали счеты бухгалтеров, отсчитывая попусту растраченные государственные деньги, стоял шум, поразительно напоминающий собой неповторимое произведение пролетарского композитора Безмылина — «Симфонию Литейного Цеха».

Но больше всех трудился второй секретарь райкома Маланин. Изредка поглядывая на потолок и черпая с него вдохновение и необходимые познания, он писал инструкцию «Как следует организовать ловлю воробья». Столбышев заглянул через его плечо в ворох бумаг и увидел, что пишется уже 420-й пункт инструкции: «Воробья легче поймать за голову, чем за хвост». Утвердив эту еще никем в истории не записанную на бумаге истину, Маланин без всякой остановки перешел к пункту 421:

«Не поймав за хвост, надо выжидать, пока воробей сядет на:

а. куст,

б. дерево,

в. крышу здания, амбара, строения,

г. скирду соломы, сена».

Тут Маланин на секунду остановился и задумчиво посмотрел на потолок.

— Навозную кучу, — подсказал ему шепотом Столбышев.

— Правильно, — обрадовался Маланин и уже без остановки начал строчить:

«д. навозную кучу,

е. забор или плетень,

ж. брошенный по бесхозяйственности сельскохозяйственный инвентарь и проч. проч.

Потом надо к воробью подкрасться на цыпочках, — строчил Маланин, — дыша при этом исключительно через нос и подходя с подветренной стороны. Достигнув воробья, ловец должен тщательно проверить оснащение, рассчитать расстояние, сжать мышцы рук и ног и резким броском кинуться на воробья. При этом ловец должен помнить положение, освещенное в пункте 420 данной инструкции». Маланин поставил точку и, сияя, спросил:

— Ну, как инструкция?

— Хорошая инструкция, того этого, детальная. Так и надо. В случае чего, так сказать, организационных неполадок, у нас есть оправдательный документ. Райком, так сказать, все предусмотрел, виноваты низы. Ты, того этого, товарищ Маланин, трудись. Партия и правительство не забудут!..

Столбышев дружески похлопал его по плечу и, еще раз хозяйским оком окинув весь муравейник райкома, двинулся в свой кабинет. Там, никем не тревожимый, он написал под копирку двенадцать, по количеству колхозов в районе, коротких и энергичных записок: «Не подкачай. Помни, что все должно быть выполнено в сроки. Не выполнишь, будешь отвечать. Нажимай на людей, тереби, выжимай из них последнее. Надеюсь на тебя. Столбышев».

Это был классический и много раз оправдавший себя стиль руководства Столбышева. Столбышев ясно сознавал, что никто из руководящих работников не читал всей тучи бумаг, направляемых им из райкома. У них просто не хватало времени на чтение. Поэтому короткие записки Столбышева являлись руководящим документом, который читали в районе и потом, в зависимости от обстановки и времени года, выполняли его указания. Если председатель колхоза получал столбышевскую записку весной, то «не подкачай» касалось сева. Если это было осенью, то «нажимай» касалось уборочной. Если это было в неопределенное время года и председатель колхоза не знал, к чему относится «выжимай из них последнее», то он просто вызывал к себе кого-нибудь из старых людей и спрашивал, что в эту пору делали когда-то, а потом так и поступал.

Окончив писать записки, Столбышев взялся уже было за телефонную трубку, чтобы начать обзванивание всех двенадцати колхозов района: «Гальо! Так ты ж не подкачай, нажимай!..» — но в это время в кабинет вошла техническая секретарша Рая. Вошла и остановилась, потупив взор. На щеках Столбышева заиграл румянец.

Кудрявый Амур, от скуки болтаясь по свету, заглядывает куда попало: в замок сказочной принцессы и в ночлежку босяков; в пальмовую хижину жителя Африки и в снежную юрту эскимоса; собственный, но еще не выплаченный, дом служащего и в виллу директора банка, которому фактически и принадлежит собственный дом служащего. И везде Амур, прищурив глаза, целится и пускает разящие стрелы, которые попадают в сердце, но часто выходят боком. Будучи беспартийным, Амур осмеливается проникать не только в мелкие райкомы, но даже в запретные для многих партийцев ЦК партии и занимается там своим древним ремеслом. Побывал Амур и в Орешниковском райкоме. Поэтому и стояла Рая, потупив взор, в кабинете у Столбышева, а он, ответственный партийный любовник, смотрел на нее взглядом, полным ласки, чувства собственника, восхищения и подозрения: верна ли?