Гайдебуровский старик - Елена Сазанович

Я приблизился к выходу и за стеклянной дверью отчетливо увидел фигуру человека в милицейской форме. Странно, я ведь совсем недавно убил. И тело, еще не остывшее, со сгустками крови в седых волосах лежит за старинным дубовым столом. А милиционер уже на пороге. Это просто невероятно. Что ж. Я даже облегченно вздохнул. Мне останется только протянуть руки. И щелкнут наручники. Мне останется только выступить на суде. И рассказать про свою внезапную болезнь. Мне останется только провести оставшуюся жизнь за решеткой. Потому что про болезнь никто не поверит. Впрочем, все последнее время разве моя жизнь не была за решеткой? Просто не были заперты двери. И я в любой момент по доброй воле мог выйти. И все равно возвратиться за решетку. По доброй воле. Похоже, мне суждено умереть благородным. И я резко распахнул двери и протянул навстречу гостю руки. Для наручников.

– Здравствуйте, дорогой! – с порога весело закричал милиционер, крепко пожимая мои протянутые руки. – А я уже волновался. Думал, чего бы не случилось.

– А что должно было случиться, – машинально прохрипел осипшим голосом я. Все же, похоже, я умудрился простыть. Моя болезнь была вполне реальна.

– У вас так долго висела эта табличка! – он протянул мне табличку с надписью «закрыто». – Вы так надолго никогда не закрывались.

Только теперь до меня стало доходить, что меня приняли за антиквара. Приняли безапелляционно, наверняка. Я схватился за голову. Конечно, этот седой парик. Эта седая борода. Мне даже показалось, что мое лицо исполосовано морщинами. От прожитого шока.

Стоит только все снять с лица. И отшвырнуть в сторону. И протянуть руки для наручников. И рассказать про болезнь. Уже появился шанс, что мне поверят. Ведь мой голос изменен до неузнаваемости от простуды.

– Боже, вы простыли! – милиционер приложил холодную ладонь к моему лбу. – Да вы просто горите! Теперь все понятно! Вам срочно нужно в постель, дорогой Аристарх Модестович!

Ну вот. Наконец, я узнал, как зовут старика. И если поначалу у меня были силы вот так, с ходу раскрыть все карты, то с приобретением имени антиквара, свои карты я почему-то решил приберечь. Никогда не поздно признаться. Тем более, я действительно болен и просто не осилю признание, и тем более допрос. Хотя у меня появились шансы на смягчение приговора. Ведь я был болен. И есть даже свидетель этой болезни. Веселый курносый милиционер.

– Дорогой Аристарх Модестович, – не унимался милиционер. – Давайте я вас уложу, что-нибудь приготовлю горяченького.

Он бережно взял меня под локоть и легонько подтолкнул вперед.

Милиционер действительно неплохо относился к антиквару. Видимо, они были давние друзья, что усложняло дело. Даже называл его «дорогой». Старое обращение, теперь уже такое редкое. Оно подчеркивало уважение к старику. Впрочем, этот парень в милицейской форме и так был вполне приятен и дружелюбен. Веснушчатый, лопоухий, рыжеволосый. Он все время улыбался, и его светлые глаза лукаво светились. Но его дружелюбие было не в мою пользу. И уже не в пользу старика. И мне необходимо было срочно избавиться от непрошенного гостя. За противоположным углом стола лежало бездыханное тело антиквара. Я осторожно освободился из сильных рук милиционера.

– Спасибо, – пробормотал я. И чихнул. Вот теперь я должен решить. Правосудие само пришло ко мне в руки. И, возможно, это судьба. Мне даже не нужно звонить в милицию. Милиция есть. И если начинать признание, то лучше всего начинать с этого парня. Но я не знал с чего начинать. Я ни разу не совершал преступление. И я уже собирался выложить карты на стол. Но милиционер меня опередил.

– Боже! – он всплеснул руками. – Мне нужно бежать. Я попросил подменить меня только на десять минут. Так за вас волновался! А на дороге такое движение!

– На дороге? – удивленно переспросил я.

– Ну да! Сегодня же пятница! Машин, как тараканов! И такие пробки, что пришлось отключить светофор! Вот и приходится лавировать между ними, как жонглер со своей палочкой, – он ловко взмахнул полосатой палочкой регулировщика.

Ну конечно! Как я сразу не догадался! Это же просто регулировщик! Впрочем, откуда мне было знать. Я не сталкивался за свою жизнь ни с милиционерами, ни с регулировщиками. И с какой стати я должен признаваться перед ГАИ? Я правила уличного движения не нарушал. И я вновь проворно спрятал свои карты в рукав. Успокаивая себя тем, что в любой момент могу позвонить в милицию.

– И куда они все едут? – во весь рот улыбнулся лопоухий регулировщик.

– На дачу, наверно, – уже более спокойно ответил я. И даже улыбнулся в ответ.

Я стал приходить в себя. И слово дача как-то возвратила меня на землю. Настолько все показалось бытовым, правильным, приземленным. Автомобилисты после работы спешат на дачу. А их жены, раздраженные и ворчливые, ругают «пробки» на дорогах, выглядывая из-за заполненных всякой провизией, пакетов. Да, еще наверняка где-то на заднем сидении примостилась болонка с красным бантом и мальчик, непременно с бутылкой лимонада в руках. От этой простой, мещанской, прямо как у Кустодиева, картинки у меня даже упала температура.

– В такой-то дождь! Делать им больше нечего. Смотрели бы телевизор!

– Да там смотреть нечего. Вот они и едут. Но все равно будут смотреть телевизор на даче.

– И это верно! А я вижу вам лучше, дорогой Аристарх Модестович! И слава Богу! Только кончится моя смена, я к вам забегу! Может, лекарство какое купить? Сейчас так много новейших продуктивных препаратов…

– Нет, нет, не стоит беспокоиться! – слишком поспешно ответил я, подталкивая его ненавязчиво к двери. Так и не решив, как мне его называть, на «ты» или на «вы». И стараясь избегать местоимений. – Безмерное спасибо за заботу. Но, ей-богу, у меня все есть.

– Надеюсь, не с прошлого века! – хохотнул регулировщик, довольный своей шуткой.

Я, совсем осмелев, даже похлопал его дружески по плечу.

– Шутник. Но мне действительно лучше. Вот выпью аспирин, старое проверенное средство. И сразу – в постель. Мне понадобится много часов хорошего сна.

Мы пожали друг другу руки, и парень выскочил за дверь, плотно ее закрыв. И поправил табличку с надписью «закрыто».

Все. Я облегченно вдохнул. И повернул ключ в замке. Я закрыт для всех. В том числе и для дождя, который вновь усилился. И для молнии, которой меня не обжечь. Мне стало легче. Похоже, действительно спала температура. Я огляделся.

Тело по-прежнему лежало на полу. Впрочем, о чем я? Мертвые не уходят. И просто так не исчезают. Я побродил по комнате, заглядывая в каждый угол. Кухня. Полыхающий камин, в который я сообразил бросить свою одежду. Маленькая комната с диваном. Да, скромно жил старичок. Хотя в самой лавке навязчиво пахло миллионами. И вечностью, которой он так бахвалился. Что же делать, что делать… Мне нужно избавиться от тела. Впрочем, сознательно я об этом не думал. Я просто надеялся на чудо. Если чудо не произойдет. Что ж…

Не успел я подумать, что же будет без чуда, как увидел в дальнем углу лавки пошарпанную, перекошенную дверь. Я осторожно ее приоткрыл. В ноздри ударил запах сырости и соленых огурцов. Похоже, подвал. Да, и длинная лестница. Глубокий, очень глубокий подвал. Вот все и решилось. У меня было такое ощущение, что мертвый старик сам побыстрее хочет туда, вниз, где пахнет кислой влажностью и вечной ночью. А, может, я просто себя успокаивал. Мертвые уже ничего не хотят. И им все равно где лежать.

Я потащил старика по лестнице. Как ни странно, мне не было тяжело. Наверное, страх придавал силы. Страх сильнее любой непосильной работы. И мне казалось, время пролетело легко и мгновенно. Наконец, я опустил тело на бетонный пол. И только тогда отдышался. И вытер рукавом мокрый от пота лоб. И только тогда понял, что в подвале кромешный мрак. Я не знаю, что мог здесь прятать старик. И вряд ли он мариновал огурцы, хотя по-прежнему в нос бил кислый запах. Мне стало жутко. И я бросился вверх по лестнице. Но ноги меня плохо слушались. И подниматься было ужасно тяжело, хотя я был без груза. И время тянулось так медленно, словно кто-то нарочно все время переводил стрелки назад. Вот и все. А был ли мальчик? Так, кажется, написал Горький. И почему он не написал: «А был ли старик?» Которого когда-то сыграл Гайдебуров. Злой, злой старик со змеиными, вкрадчивыми жестами. И хитрым взглядом исподлобья. Так было бы справедливее, и точнее, и милосерднее. Когда-то умер и до сих пор – слава Богу! О чем это я? Или это температура?

Наконец я выбрался на свет божий, и мне стало чуточку спокойнее. Хотя по-прежнему плохо соображал. Единственная мысль, занимавшая меня в эти мгновения – была мысль о собственном спасении. Меня даже не успели замучить угрызения совести. Поскольку об убийстве я не думал, как о реальном, свершившемся факте. Мне снова и снова казалось – это всего лишь спектакль, в котором я играю роль безумца. Не умеющего контролировать свои действия. И не имевшего даже мотивов для убийства. Я играл свою роль почти по-гайдебуровски. А, возможно, и лучше, и натуральнее. Хотя еще утром понятия не имел, кто такой Гайдебуров. Да что утром. Я узнал о его существовании только несколько часов назад, когда сыпал проливной дождь и бушевал ветер.