Драконы грома - Парнов Еремей Иудович

Невольно вспоминаешь безвестных строителей, вырубивших этот скорбный путь по воле безумца, который возомнил себя царем-богом. Дворец, если верить хроникам, был построен в виде храма, ибо Кассапе Сигирия виделась неким подобием гималайской Кайласы — заоблачной обители надмирных существ. За полторы тысячи лет от горного чертога остались одни только контуры фундамента и тронное место. Не дожили до нашего времени и сооружения, построенные у подножия. Лишь с вершины, поросшей жасмином и диким гранатом, гористое плато приоткрывает кое-какие следы давней планировки. Вырисовываются абрисы покоев царицы, бассейнов, колодцев, и явственно проступает прихотливый узор вентиляционных ходов. Древние хроники даже в мелочах не отступают от истины.

Да, дворец, предназначенный олицетворять буддийский рай Тушиту, куда вопреки всему надеялся попасть отцеубийца, разделил участь бренной плоти. Но остались непревзойденные сигирийские фрески, которые относят к самым замечательным памятникам человечества. Нельзя сказать, чтобы бог Махакала, олицетворяющий необоримое время, питал особую слабость к этим портретам, запечатлевшим полногрудых красавиц с глазами ласковыми и немного печальными, как горько-душистые цветки панчапани. Из множества изображений уцелело лишь несколько. Да и то случайно, ибо гладкая стена, которую сейчас называют «зеркальной», в двух местах прерывалась кавернами и глубокие ниши уберегли нанесенные на штукатурку тонкие водяные краски. Все, что находилось снаружи, стерла властная рука времени. Причем так прилежно, что некогда закрашенная стена и впрямь стала зеркальной. Теперь ее покрывают бесчисленные надписи. Иным стихам, написанным на древнем алфавите, полторы тысячи лет. Они воспевают красоту сигирийских незнакомок, их непреходящее очарование. Собственно, только благодаря надписям мы знаем сегодня, сколь мало осталось от этого блистательного парада женской красоты.

«Пятьсот юных дам, чье великолепие сродни венценосной сокровищнице…»

Двадцать два портрета из пятисот. Но и этого оказалось достаточно для бессмертия.

Обнаженный торс и гибкая талия красавиц выступают из облаков. Как звезды сияют в небе их бесценные серьги и украшенные самоцветами диадемы. Тонкие благоуханные пальцы перебирают цветы: хрупкие венчики мирта, поникшие кувшинки и небольшие букетики, вроде тех, что и поныне складывают у священных алтарей. Легко и неверно касание пальцев, словно они готовы в любую секунду обронить свой непрочный, но тем и пленительный груз. Служанки, чьи прелести скрыты под более грубой тканью, еще несут блюда, полные лепестков, но по всему видно, что пальцы владычиц уже не притронутся к новым цветам.

Неуловимый переход от идеи множества к единичному, но почему такая светлая, такая высокая грусть?

Это одна из загадок, на которые, наверное, не следует искать ответа. Тем более, что тайны Сигирии так и не удалось пока разгадать. Мы не знаем не только имен мастеров, но даже смысла их творений. Ни один из ответов на прямой вопрос: «Кто они, сигирийские дамы?» — нельзя признать удовлетворительным. Храмовые танцовщицы? Но почему в уборе принцесс? Небесные девы — апсары? Но откуда такая земная, такая полнокровная женственность? Дамы двора, оплакивающие своего господина? Что ж, может быть, но не хочется верить, что красавицы с такими глазами провожали в последний путь преступного тирана. Известный археолог доктор Паранавитарна, расшифровавший ряд надписей на «зеркальной стене», считает, что сигирийские дамы являют собой аллегорию небесных молний. В этой связи уместно вспомнить фрески знаменитой Аджанты. И здесь и там сходны сюжеты, стиль, манера и даже время создания. Но ласковые прелестницы из пещер Южной Индии ничем не напоминают стрелы небесного огня, которые обычно олицетворяет особый жезл — ваджра. Сравнение, конечно, не доказательство, хотя многим исследователям казалось, что Аджанта даст ключ к пониманию Сигирии. Однако этого не случилось. Стоило сравнить технику написания фресок, и сразу стало ясно, что сигирийская школа пользовалась рецептами, совершенно отличными от южноиндийской. Это неповторимый цветок, раскрывшийся на щедрой почве Шри Ланки.

И еще одна любопытная деталь, связанная с Сигирией. За галереей «зеркальной» стены ступени вновь круто забирают кверху. Там, на Львиной террасе, когда-то стояло циклопическое изображение льва. От него уцелели лишь две когтистые лапы, стерегущие последнюю лестницу перед дворцом. Гигантские двухметровые когти изваяны столь реалистично, что это позволило местному палеонтологу Дирантале определить по ним даже подвид ныне исчезнувшего сингальского льва. Недаром ланкийские мудрецы не делали различия между наукой и искусством. С мраморной платформы, на которой во времена оны стояло тронное кресло, осененное пятиглавой коброй, необозримые дали раскрываются. Пальмовые рощи, синие волны холмов, манящие дымками селения… В ясный день, как говорят, зоркий глаз может различить даже белые ступы Анурад-хапуры. Это, возможно, преувеличение, ибо древняя столица далека да и до Полоннарувы и до Канди, тем более, куда после иноземных вторжений и междоусобиц была окончательно перенесена священная реликвия — зуб Будды, тоже неблизко.

Но впечатление такое, будто видишь всю страну. Синие горы, террасы рисовых полей, глинобитные хижины и белые храмы в манговых рощах. Словно длится и длится завороженное время сигирийских красавиц. Пусть от дворца уцелели лишь эти останки кирпичной кладки, но разве не так же наливается зерно на рисовых чеках? И разве повсюду — вдоль дорог и по берегам прудов — не качаются на ветру все те же грациозно изогнутые пальмы? Тысячи лет утоляли они голод и жажду, давали свет и лекарство от болезней, нехитрую крестьянскую утварь, повозку и лодку. Из пальмового дерева строились дома, и крыли их пальмовым листом. Хмельным араком прогоняли грусть и раскалывали перед храмом орехи, испрашивая у богов доброго пути. Кокосовым молоком обмывали новорожденного и опускали затем в висячую колыбельку из пальмового волокна. Когда же наступал час расставания, метили место сожжения сухим соцветием все той же безотказной пальмы, отгонявшей зло даже в потустороннем мире.

Не удивительно, что в хозяйстве Шри Ланки кокосы и по сей день занимают ведущее место. Угодья, отведенные под пальму, превышают общую площадь каучуковых и чайных плантаций, также составляющих основные статьи местной экономики. Значительный доход поступает и от традиционного импорта драгоценных камней. Особенно славятся цейлонские сапфиры: индиговые, голубые, зеленые, розовые и, особо редкие, желтые. В знаменитом храме Далада Малигава в Канди мне показывали бесценное изображение Будды, выточенное из цельного кристалла золотистой воды. Высоко котируются на мировом рынке и гладкие сапфировые кабошоны, свет в которых преломляется в виде звезды. По-прежнему вывозятся в разные страны мира ланкийские фрукты, пряности и лекарственные растения. И все же древняя страна решительно и необратимо взяла курс на современность.

Преодолевая однобокий характер экономики, навязанный колонизаторами, ланкийцы всеми силами стремятся развить промышленное производство, отвечающее местным особенностям и нуждам. В этом им оказывает постоянную и бескорыстную помощь Советский Союз.

Мне запомнились слова, которые сказал молодой шофер Атхулатмудал, отец которого работает на сталелитейном заводе в Орувеле:

— Это первый металлургический завод на нашей земле. Раньше мы должны были ввозить даже жесть, чтобы сделать банки для своего замечательного чая. Вы понимаете, что это для нас значит? Я уж не говорю о том, что тысячи людей получили работу рядом с домом. Никто и никогда не оказывал нам столь нужной помощи: заводы, больницы, домостроительный комбинат — это, пожалуй, необходимо в первую очередь. В моей судьбе сталелитейный сыграл определяющую роль. Как только отец получил должность, у меня появилась возможность продолжить образование. Оно у нас бесплатное. На будущий год я пойду в кандийский университет.

Столь же глубоко осознанная благодарность звучала и в отзывах людей, прямо или косвенно причастных к построенному при содействии СССР шинному заводу в Келани.