Драконы грома - Парнов Еремей Иудович

Но был и рассказ, может быть, лучший в мировой научно-фантастической литературе, «Девять миллионов имен бога», где явственно звучала струна ностальгии об утраченном машинной цивилизацией мире конечных истин. В его финале одна за другой гасли звезды, пока ЭВМ повышенной емкости комбинировала таблицы, составленные ламаистскими метафизиками. Была, наконец, целая серия книг, посвященных коралловым рифам Цейлона, удивительным приключениям под водой, ловцам жемчуга, искателям древних кладов: «Приключения в Индийском океане», «Сокровища Великого рифа», «Рифы Тапробана». Разве гидрокосмос менее увлекательная стезя, чем межзвездная бездна? Тем более, если он ежедневно принимает тебя в свои объятия? О том, что подводный мир Шри Ланки вызывает восхищение самых прославленных подводников, а Артур Кларк считается классным аквалангистом, я, разумеется, знал. Это были уже гири для другой чаши с условным ярлычком «Восток». Наконец, я хорошо помнил восторг и восклицания Кларка в павильоне, посвященном будущей подводной экспансии человечества. Сама собой напрашивалась мысль, что Кларк понемногу остыл к космосу и обратил весь свой пытливый интерес на океан. Впрочем, визитка, которую он вручил на прощание в аэропорту Ханэда, не допускала альтернативного решения. После краткого перечисления званий и военных наград там значилось: президент Цейлонского астрономического общества и член Цейлонского подводного клуба.

Выдающийся писатель, широко эрудированный ученый, разносторонний и любящий жизнь во всех ее проявлениях человек никак не вмещался в привычные ячейки, жанровые, социологические и прочие. Он был слишком широк для узколобых газетных заключений. Феномен хотели видеть не в личности человека, а в его поведении и выдумывали альтернативы, не чувствуя гармонии, присущей энциклопедисту, достойному эпохи Ренессанса.

Так думал я, собираясь на Шри Ланку.

И серьезной опорой для подобного умозаключения служил эпиграф, предпосланный автором к роману «Свидание с Рамой», классическому научно-фантастическому произведению на космическую тему, действие которого протекает в 2077 году, то есть через два-три поколения после «Космической Одиссеи»: «Посвящаю острову Шри Ланка, где я взошел по Лестнице богов».

Нужно ли говорить о том, что и мне безумно захотелось взойти по этим ступеням?

Пик Адама (2243 м) — не самая высокая точка Шри Ланки, но это священная гора, которую почитают приверженцы всех местных религий, равно как и атеисты, не признающие никаких богов. На вершине есть углубление, напоминающее оттиск гигантской ступни, которое называют стопой Бога. Буддисты, преобладающие на острове, принимает его за след Будды Шакьямуни, приверженцы Шивы — за след своего патрона, вишнуиты — за знак, оставленный богом Саманом, а мусульмане говорят, что именно здесь приземлился прародитель Адам, когда господь низвергнул его из Эдема. Насколько я смог установить, представители различных христианских церквей, не отрицая в общем версию Адама, больше склоняются к святому Фоме. Апостол-скептик, кстати, очень популярен в этом районе мира. В Мадрасе я нашел церковь, где согласно традиции якобы захоронены его мощи. По преданию, Фому забросали камнями брахманы, когда основанная им община стала приобретать все большее влияние на южноиндийском побережье. Но это так, отступление по ходу дела.

Короче говоря, сейчас молчаливо подразумевается, что знаменитая «Шри пала» — великий отпечаток, принадлежит многим богам и учителям веры. Поэтому, не вступая в религиозный спор, пилигримы со всех концов страны устремляются к Лестнице богов (теперь становится понятна множественность названия), чтобы взойти на вершину. Ланкийцы считают обязательным для себя хоть однажды совершить подобное восхождение, дабы очистить душу от повседневной суеты. Славный, хоть и нелегкий обряд (нужно преодолеть несколько тысяч вырубленных в скале ступеней) утратил религиозный смысл и превратился в национальную традицию. Начало ей положил еще в первом веке до нашей эры король Валагам Баху. Ныне это самое популярное место паломничества.

Выступают обычно ночью, когда восходит Луна и летучие собаки-калонги начинают чертить стремительные фигуры вокруг фонарей, хватая летящую на свет живность. Мириады светляков кружатся над горной тропой. Теплый ветер, насыщенный камфорой и ванилью, шелестит в священных деревьях возле древнего храма. Сквозь перевитый лианами лес, где ползучие корни взламывают камень и ржавые источники подтачивают крутую ступень, лестница выводит на широкие террасы. Там под праздничной, полной луной белеет сонный мак и больные звери ищут исцеления в мускатных рощах. Это преодоление ночи, близкое древним инициациям. При свете кокосовых факелов и карманных фонарей, ощупывая каждую ступеньку, толпы людей забираются все выше и выше за облака. Стремительный буйный рассвет паломники встречают уже на вершине. За первым зеленым лучом последует неистовство красок, лихорадочное, неправдоподобное, ткущее миражи. Вся котловина будет купаться в волнах тумана, словно на древней картине в стиле «чань», где над молочной рекой выступают лишь кроны отдельных деревьев.

Как передать запах этого насыщенного пряностями и сонной одурью джунглей тумана, его отчетливый привкус? Как осознать в словах навязчивую близость внутреннего озарения, что померещится за минуту до взрыва зари?

Прекраснейший из уголков нашей земли брызнет ртутными каплями черепичных крыш, когда сандаловым дымом истает рассветное молоко. Белые ступы, возведенные еще в прежнюю эру, засверкают золотыми навершиями среди развалин, олицетворяя движущий мирами творческий вечный огонь.

Донесется трубный рев черных слонов из заповедных лесов, трепет пробежит по бесчисленным пальмам, и яркая зелень риса обозначит путь ветра муаровой рябью.

Еще фра Маригнолли, посетивший в четырнадцатом веке Серендип, не сдержал восторженных и еретических для католического миссионера слов, сравнив сказочный остров с раем.

Если господь и низринул Адама на эту гору, то лишь для того, чтобы тот не заметил перемены. Великолепный край откроется с надмирной благоуханной высоты. И память станет перебирать яркие воспоминания о барьерных рифах Тринкомали, где в коралловых лесах сияют радужные рыбы, о первой столице Анурадхапуре с ее священным деревом бодхи, посаженном двадцать два века назад, о вещих развалинах Полоннарувы и золотых реликвариях Канди, хранящих исторические святыни оригинальнейшей культуры нашего мира.

Не для общения с богами приходят сюда встретить рассвет. Это вечная жажда прекрасного заставляет все новые и новые поколения подниматься вверх по великой лестнице. Это неумирающая надежда на встречу с чудом кружит голову и радостным хмелем бушует в крови.

Храм красоты, о котором мечтали античные гимнософисты, сотворила здесь сама природа.

«Этот пик, — прочитал я в книге Джона Стилла „Прилив джунглей“, — можно уподобить громадному собору, способному вместить благоговейные чувства всего необъятного человечества».

У золотой решетки старейшего дерева на земле, у Абхаягири-дагабы, которой время придало аморфную стать нерукотворных творений, я понял, что подразумевал Кларк в посвящении к роману о Раме — галактическом звездолете. В мадрепоровых зарослях Маунт Лавинии воочию увидел, с чего начался его путь на Восток.

В Шри Ланке имя писателя произносят с благоговением. Для местных жителей он уже давно стал ланкийцем, и его славу они считают своей. Даже популярный путеводитель по острову «Лунный камень» начинается со слов Кларка, сказанных в 1970 году:

«Я приехал на Цейлон в 1956 году с намерением провести здесь шесть месяцев и написать одну-единственную книгу об исследовании прибрежных вод острова. Сегодня, четырнадцать лет и двадцать книг спустя, я все еще тут и надеюсь остаться до конца жизни».

Я поехал в гости к Артуру Кларку вместе со своим другом, ответственным работником ССОД Владимиром Ивановым. Мы взяли с собой несколько пластинок русской классической музыки и, конечно, «Картинки с выставки» Мусоргского, которого, как я знал, Кларк особенно любил. Он встретил нас в саду, моложавый и загорелый, почти такой же, как десять лет назад. На нем был цветастый саронг, а в руках он держал ласковую дымчатую обезьянку, чей обширный вольер находился в самом углу двора, возле старого дерева манго и тенистой акации, ронявшей на гравий роскошные огненные цветы.