Верь мне ! - Аманда Дойл

Только умиротворенно упав на подушку в успокоительной темноте, Лу вспомнила, что так и не унесла поднос с его стола...

Глава 3

Лу разбудило теплое прикосновение луча яркого солнца. В первое мгновение, когда она поняла, где находится, и взглянула на часы, она от ужаса не могла даже пошевелиться. Потом ее взгляд привлек блеск термоса на столике у кровати и записка, лежавшая под ним. "Спите", - приказывала она несколько нелогично решительным почерком с резким наклоном, который мог принадлежать только Стивену Брайенту. "Мы все вернемся не раньше шести. Джим вам поможет".

Право, этот человек был настоящей загадкой. Лу налила чаю из термоса и с удовольствием начала его пить. Это не был "прекрасный крепкий чай", а более тонкий утренний напиток с добавлением молока и щедрой порции сахара. Очевидно было, что на его приготовление были затрачены время и воображение. Может, это искупительная жертва, с надеждой подумала Лу.

Она вскочила с кровати, поспешно оделась, причесалась и умылась. Утро действительно было необыкновенно хорошим: прохладным, солнечным, бодрящим - и она была полна новой решимости сражаться с обстоятельствами. Теперь все зависит от нее - от Луизы О'Доннел Стейси - и она покажет этому человеку, из какого она теста! Уж она ему покажет! Да уже через неделю она станет неотъемлемой частью дома - умной, умелой и совершенно необходимой. А когда она станет необходимой, она уедет. Это послужит ему хорошим уроком, предвкушала она, пробираясь на кухню.

Только все сложилось на совсем так, и понадобилось для этого намного больше времени, чем неделя. Понадобилось бы и еще больше, если бы не Джим. Это он помогал скрыть ее первые ужасающие промахи, и облегчал ее работу тысячью всяких мелких дельных мелочей. Каждое утро он растапливал для нее огромную плиту, так что она была уже достаточно горячей, чтобы приготовить еду, когда работники приходили завтракать. И он колол дрова и резал для нее мясо. С того первого вечера в холодном мясном чулане больше не ждали ее полутуши баранины на крюках: там лежали аккуратные горки мяса, нарезанного, как полагается, ряды ровно разрезанных почек, груды очищенных костей для супа. Каждое утро она выходила в огород, чтобы выбрать то, что ей понадобится из овощей для приготовления обеда, и Джим хитро подсказывал ей: "В такой холодный день прекрасно пошел бы пудинг с изюмом", или: "Почему бы вам не попробовать приготовить шарлотку, раз завтра с почтой привезут свежий хлеб" или: "Из сгущенки получается прекрасный рисовый пудинг, Лу, гораздо лучше, чем из свежего молока".

Теперь они все называли ее Лу, так же как называли своего нанимателя Стивом. Только они говорили "Стив" уважительным тоном, почти с обожанием, а ее имя звучало у них добродушно-снисходительно. Ох, как же они над ней посмеивались, сколько беззаботного веселья доставили им ее первые ошибки "иностранки". Одной из первых были приготовленные ею сандвичи. Пока они завтракали, она должна была приготовить им бутерброды, и каждый брал свой сверток и котелок, в крышке которого лежали заварка и сахар, прикрепляли их вместе с бурдюком воды к седлу, и целый день они проводили в разъездах. В первый же день Лу всю душу вложила в эту работу. И только когда все они гурьбой вошли ужинать, умытые, преодевшиеся и улыбающиеся, она поняла, что стала предметом какой-то уморительной шутки.

- Когда я сегодня развернул свой сверток, Лу, я уж было решил, что забрел в какой-то шикарный паб в туманном Лондоне, - сказал Расти с добродушной усмешкой.

- Так жаль, что я на перекус не приготовил чаши для омовения пальцев, Лу, - вступил в разговор Блю, - как бывает в этих шикарных кинофильмах. Чувствуешь, что надо сделать что-то подобное, когда жратва такая изысканная...

Бант и Энди залились хохотом. Они раскачивались взад-вперед и ржали, пока лица их не раскраснелись, а по щекам не потекли слезы. В это время Джим обеспокоенно переводил взгляд с них на Лу, и взъерошивался, как курица, готовая броситься на защиту единственного цыпленка.

- О Боже, - выдохнул Энди. - Видели бы вы только, как Расти пытался разобрать свои сандвичи! Масло растаяло, и он, наверное, к тому же несколько раз на них уселся задом. И они все насквозь пропитались соусом, такие они были тоненькие - в конце концов он их все съел за один присест и остался голодный.

Он снова закатился хохотом, и разговор продолжал Бант:

- Они были бы в самый раз, Лу, для какого-нибудь дамского клуба. Я видел, как моя мать готовила такие фитюльки к чаю, когда собирались одни женщины. Но, честно, если бы вы видели лицо Блю, когда он нашел в своем бутерброде эти стружечки мяса... Мы поспорили, что это вообще не мясо, но мы проспорили, да, Энди?

Тут до Лу дошло, и она тоже расхохоталась - она ничего не могла с собой поделать - и с этой минуты стала им настоящим другом.

На следующее утро Джим умело показал ей, как готовить сандвич. Для начала нужны были толстые ломти хлеба, потом щедрый слой желтой маринованной цветной капусты или густой красной острой приправы "Чатни" (несомненно, произведения Марни), и, наконец, хорошо поперченные куски мяса, и сверху еще ломоть хлеба. Утонченному вкусу Лу они казались настоящими ступенями. Но этим вечером она получила похвалу, как это ни было для нее неожиданно, от самого Стива Брайента. Повернувшись к кубу с охапкой аккуратно сложенных поленьев в руках, Лу заметила, что за ней от двери наблюдает высокая молчаливая фигура. Она совершенно не представляла себе, сколько времени он там стоял.

- Вы быстро осваиваетесь, - одобрил он, прошел вперед и, принимая у нее из рук один за другим поленья, просунул их в отверстие топки и захлопнул дверцу умелым ударом ноги. Он стоял, задумчиво глядя на девушку, которая зарделась от удовольствия из-за этой скромной похвалы. - Было бы хорошо, если бы вы разжигали по вечерам огонь в гостиной. Марии всегда так делает, и вам будет веселее в компании Банта и Эндрю. Мне вы не помешаете - я все равно сижу у себя в кабинете.

С этого вечера Лу начала нравиться ее жизнь в Ридли Хиллз. Она проветривала комнаты, ставила на подоконники нарядные вазы с цветами, полировала старинную прекрасную мебель, пока та не отплачивала ей теплым мягким сиянием. Каждый вечер она разжигала приветливый огонь в огромном каменном очаге в гостиной, а после чая она, Бант и Энди играли - в шашки, в карты, в шахматы - весело смеясь и беззаботно подшучивая друг над другом. Иногда они просто сидели у радостного огня и разговаривали. Лу рассказывала им о своей прежней жизни в Англии, вспоминая забавные высказывания и проделки племянников-близнецов. И они тоже поведали ей историю своего детства. У обоих отцы имели собственные владения, и мальчиков отправили в пансионы в Сиднее, пока им не исполнилось семнадцать. Они играли в крикет и футбол, обожали плавать и, приезжая домой, играли в поло, когда была возможность. Их карьера шла по порядку, заведенному для юношей из их круга, и оба, кстати, считали, что им сильно повезло, что они стали джакеру у Стива Брайента. Под бдительный взгляд и умелое руководство этого человека надеялись поместить своих сыновей для подготовки к будущей работе многие отцы - и на сей раз этими счастливчиками оказались Бант и Эндрю. Конечно, их двухлетний срок обучения не был усеян розами: он строго следил за дисциплиной и не позволял им разъезжать на машинах, принадлежащих станции, или играть в поло и бегать на танцы каждый выходной, как это делали многие другие наниматели, но он был справедлив, честен, неутомим, не скупился на похвалы, когда они их заслуживали, и, не задумываясь, подвергал критике, когда это было необходимо. И требовал от себя не меньше, чем от своих работников.

Это действительно было так. Его отчужденность от окружающих втайне беспокоила Лу. Остальные ее подопечные не внушали ей такого беспокойства и она была ими по-матерински довольна, но ей не удавалось пробить брешь в стене одиночества и изоляции, которой окружил себя Стивен Брайент. Каждый вечер, когда они смеялись и болтали у огня, счастье, которое дарила ей веселая дружба юношей, блекло при мысли о полоске света под дверью кабинета и суровом сдержанном человеке за нею. Иногда свет горел и за полночь, и Лу, принося или забирая поднос, готова уже была поддаться огромному искушению отбросить осторожность и, признавшись, что владеет опытом канцелярской работы; предложить ему свою помощь. Но она этого не делала. Она знала, что он откажется от ее помощи, вежливо-равнодушно - как разочаровавшийся человек, который предпочитает, чтобы женщины знали свое место: как можно дальше от него!

- А тут ты не совсем права, Лу, - сообщил ей однажды вечером Эндрю, когда она поддалась соблазну поговорить об отрицательном отношении их работодателя к женщинам вообще. - Конечно, я не хочу сказать, что поведение жены Филиппа не вызвало у него отвращения. Когда она явилась, чтобы забрать детей, он сказал ей все, что о ней думает, не сомневайся. Но время от времени он позволяет себе расслабиться, а, Бант?