Скандал - Аманда Плейтелл

Плейтелл Аманда

Скандал

Аманда Плейтелл

СКАНДАЛ

Роман

Перевод с английского А.Санин

Посвящается Майклу

Глава 1

Взволнованно, как маленькая девочка, впервые приглашенная на детский костюмированный бал, Шарон разорвала подарочную оберточную бумагу из "Харви Николза" *

(* Фешенебельный универмаг в лондонском районе Найтсбридж - здесь и далее прим. перев.). Стоя возле окна своего кабинета в здании Трибьюн-тауэр, она поднесла темно-синий пиджак от костюма к красному с синеватым отливом платью, которое, собираясь на службу, надела под шубу из серебристой лисы. Лучи утреннего солнца весело заиграли на золотых эполетах пиджака.

Ни одна из её старых тряпок не подошла бы для сегодняшнего сверхважного заседания Совета директоров, назначенного на девять утра. Темно-синий - к её любимым цветам не относился; Шарон предпочитала более яркую одежду, однако сегодняшний день был из ряда вон выходящим. У неё просто не оставалось иного выбора, как облачиться в новый костюм от Ральфа Лорена.

Шарон рассчитывала выглядеть в нем женщиной не только деловой, но вдобавок хваткой и искушенной, хотя и не понимала, почему на подгонку костюма ушла целая неделя. Причем, как она ни старалась, ускорить процесс ей не удалось. Более того, у портнихи хватило наглости заявить, что она справилась бы с работой в сто раз быстрее, не трезвонь ей Шарон и её секретарша каждую минуту и не подгоняй её.

Между тем Шарон звонила ей лишь однажды, а Роксанна, секретарша, вообще находилась в отпуске всю эту неделю. Сама портниха считала себя весьма расторопной, а потому обвинения в медлительности восприняла в штыки. Шарон в ответ пригрозила тиснуть разоблачительную статью про "Харви Николз" в подвластной газете. Однако пиаровская дама от "Николза" тоже в долгу не осталась, высокомерно заявив, что подобная статья им, что комариный укус для слона. Не говоря уж о том, что навряд ли среди клиентов их фирмы найдутся люди, читающие "Дейли Трибьюн".

Как бы то ни было, портниха согласилась открыть салон пораньше, чтобы присланный из "Трибьюн" курьер успел забрать костюм Шарон до начала заседания Совета директоров.

Без десяти девять... времени на то, чтобы переодеться, уже в обрез осталось. По счастью, намарафетиться Шарон успела ещё в машине. Сейчас она лишь слегка подрумянила щеки с выпестованным в солярии загаром, обвела по контуру губы и сбросила платье, оставшись в красном лифчике "анжелика", поясе и черных, в тон туфлям на шпильках, чулках.

Шарон чем-то походила на Мэрилин Монро, однако её соблазнительные пропорции портил жуткий целлюлит, из-за которого поверхность её бедер, ляжек и живота приобрела сходство с лунным пейзажем. Натянув пиджак, она с некоторым усилием застегнула пуговицы на груди, под двумя огромными дынями, туго сдавленными вместе узким, не по размеру, лифчикам.

Шарон любовно оглядела золоченые эполеты, с восхищением подметив, что и шевронов портниха не пожалела; их было достаточно, чтобы потешить самолюбие самого тщеславного сержанта. На эполетах Шарон всегда настаивала, это был её фирменный стиль, призванный, по её мнению, внушать уважение к её персоне.

Без пяти девять она стала натягивать юбку, которую, по её просьбе, портниха должна была удлинить на один дюйм. Икры и колени - Шарон это твердо знала - были у неё красивые, а вот бедра явно подкачали. И вдруг Шарон увидела такое, что кровь в её жилах застыла. В следующий миг она испустила вопль, который эхом раскатился по всем уголкам гигантского здания. Юбка была укорочена до предела, едва доходя до края чулок, и совершенно не скрывая её позорных бедер. Выглядело это верхом непристойности.

В мозгу Шарон вихрем промелькнула довольно неприятная сцена недельной давности в салоне "Харви Николза". Когда она примеряла костюм. Это случилось в то мгновение, когда, выйдя в костюме из примерочной кабинки, она очутилась перед огромным, в полный рост, зеркалом, которого так страшатся многие женщины. Так вот, одновременно с ней из соседней кабинки вышла другая женщина в точно таком же костюме; женщина, которая была моложе Шарон на десять лет и стройнее на четыре размера. Женщина, которую Шарон ненавидела лютой ненавистью: Джорджина Харрисон.

Шестнадцатый размер метнул на размер номер двенадцать испепеляющий взгляд.

Обе женщины давно и в открытую враждовали между собой в офисах газет, входящих в группу "Трибьюн". Обстановка примерочной была для обеих в новинку, однако на воинственный дух это не повлияло.

- Послушай, крошка, надеюсь, ты не рассчитываешь, что мы будем щеголять в одинаковых костюмах? - процедила Шарон. - Тем более, что и слепому видно, кому из нас он больше к лицу, - добавила она тоном, не терпящим возражений.

Затем, не дав ошеломленной сопернице и рта раскрыть, вручила опешившей кассирше свою кредитную карточку. И правильно сделала, поскольку Джорджина приобрела злосчастный костюм неделю назад, а сейчас лишь проверяла, правильно ли его подогнали.

- Стерва! Сука гребаная! - истошно завопила Шарон, осознав масштабы постигшей её катастрофы. Имя виновницы вычислить было несложно - Джорджина!

Более болезненного и чувствительного удара ей никогда прежде не наносили. В куцей до нелепости юбчонке Шарон выглядела жирной. Чудовищно жирной.

- Вся беда в том, Дуглас, что в моем кресле сидят сразу трое, кипятилась Джорджина. - Теперь я прекрасно понимаю, каково было бедняжке Диане - на меня давят со всех сторон, и я не собираюсь с этим мириться.

Холлоуэй знал, что увидит Джорджину рассвирепевшей, но не ожидал, что до такой степени. Ему оставалось только радоваться, что он догадался выбрать местом встречи "Руф Террейс", модный бар в районе Найтсбридж. В этом месте даже Джорджина не осмелится учинить ему скандал. С другой стороны, даже если это вдруг случится, здесь их никто не узнает.

Нельзя сказать, чтобы Дуглас Холлоуэй любил посещать этот бар. Слишком уж досаждали ему местные завсегдатаи - узколобые неандертальцы, которые потрясали здесь своими бумажниками. Из-за них "Террейс" приобрел печальную славу, и приличные люди старались его избегать.

Дуглас Холлоуэй предпочитал обстановку строгой роскоши, отмеченную печатью успеха. Но и из таких мест он особо выделял отель "Баркли"* (*отель категории "люкс" на Баркли-стрит), отстоявший от "Террейс" всего на несколько кварталов, но вместе с тем, отделенный от него целой галактикой. "Баркли" устраивал его не только пышностью обстановки, но и исключительно высокими ценами (то есть, недоступностью для многих), а также близостью к "Харви Николзу". Последнее означало, что во время его вечерних встреч в коктейль-баре, которые случались едва ли не ежедневно, Бекки могла совершать покупки в многочисленных магазинах, открытых до самой ночи.

Дугласу было приятно сознавать, что в эту самую минуту его любимая женщина, стараясь угодить ему, выбирала продукты для ужина: придирчиво оценивала качество суши, внимательно рассматривала грибы, доставленную невесть откуда свежую чернику.

За одним столом с ним сидела Джорджина - темный деловой костюм, на губах ярко-алая помада, в руке "Кровавая Мэри", двойная порция, с острыми пряностями. Холлоуэй с первых минут встречи заподозрил, что "Кровавая Мэри" Джорджина заказала исключительно для того, чтобы привлечь его внимание к своим губам. Что ж, губы и впрямь были того достойны. Дуглас и прежде не раз представлял, как целует её.

Он опаздывал уже на десять минут, и привычно обвел оценивающим взглядом остальных посетителей бара. Знакомых лиц он не увидел. Вот и прекрасно. Встречу эту важно было сохранить в тайне.

Многие считали Дугласа Холлоуэя человеком холодным и расчетливым, безразличным и даже жестоким. Будучи генеральным директором компании, он управлял газетами, входящими в группу "Трибьюн", железной рукой начальника концлагеря. Полезных людей он всячески поощрял. Слабаков безжалостно изгонял. Дивиденды "Трибьюн" росли из года в год, и акционеры на Дугласа молились. Юридически он был подотчетен Совету директоров, и подчинялся его председателю. Фактически же Дуглас был главным боссом, и все это знали.

Путь наверх его был тернист, и прокладывал его Дуглас путем бесконечных интриг, ухищрений и манипуляций. Манипулятором он был гениальным. Он прекрасно разбирался в людских слабостях и знал, кого и чем припугнуть. Эмоции других людей он умело использовал для борьбы с ними же, причем в последние годы делал это чисто машинально. Одного он не учел Джорджина отличалась редкостной наблюдательностью. За годы работы в "Трибьюн" она хорошо изучила свойственную Дугласу манеру воздействия на людей, и теперь сама пользовалась тем же приемом.

Завидной внешностью Дуглас Холлоуэй не славился. Высокий и худощавый, при ходьбе он не только мелко семенил, но и ступал, слегка скособочившись, словно нес тяжелый груз в одной руке. Красавчиком его могла бы назвать разве что родная мамаша. И тем не менее сам Дуглас не сомневался в собственной неотразимости, причем чувство это с годами в нем только крепло. Возможно, оттого, что во многом оно порождалось ощущением его почти безграничной власти. Вряд ли Дуглас хоть раз вспомнил за последние годы долговязого и нескладного юношу из канадской провинции, который и мечтать не смел о том, чтобы даже заговорить с девушкой, не то, что пригласить её куда-нибудь.