Кабанчик - Виктория Ваторе

– Хватит с него, – командовал пожилой мужчина, затем вновь обратился к рабочему, – Если еще раз замечу, без рук останешься! – было очевидно – он не шутил.

Палачи грубо схватили Уолтера под руки и потащили в сторону выхода, пока мужчина в шляпе оставался на своем месте и кричал вслед рабочему разного рода оскорбления. Бен, хвала небесам, смог ловко и так же бесшумно, как вошел, подняться и спрятаться за столешницей раньше, чем он стал бы замеченным.

Выждав необходимое количество времени в согнутом положении, Бен все же вылез из-за столешницы и отправился поскорее в спальни. Зайдя в комнату, он не смог вымолвить ничего, кроме вздоха: Уолтер лежал на кровати вниз животом и плакал, уткнувшись в подушку. Его роба была разорвана, оголяя усеянную кровоточащими ранами спину.

Медицина в фермерском хозяйстве, даже минимальная, отсутствовала – все держалась на вере, но даже так нельзя было позвать Мориссу, сестру милосердия, поскольку за наказанными уход не полагался.

Бен не придумал ничего лучше, как смочить тряпку в ведре для умывания и приложить ее к ранам товарища. Это никак не поможет заживлению, но, по крайней мере, поможет меньше испытывать боль.

– Уолтер, – забойщик присел на кровать товарища и сложил руку ему на плечо, – кто это был? Что произошло?

– Хозяин… – из-за слез и всхлипов было сложно разобрать, о чем он говорил, – хозяин хотел наказать тебя, искал Кабанчика… Я ничего не крал! – Уолтер захлебывался горем, что едва не лишало его сил говорить.

– Да, я знаю, ты не крал, – Бен как мог пытался успокоить друга, что не особо у него получалось.

– Хозяин сказал, что Кабанчик вкусный, толстый. Из земель далеких привезен был. Деликатесным его назвал! Сказал забойщика к нему вести, пусть о пропаже отчитается, да вот я на себя все взял! Мы так договорились!

Тут у Бена что-то горько кольнуло в груди – совесть. Действительно, он помнил о договоренности, который решал, что Уолтер – ответственный за кабана, но это не должно было сказаться так! А что, если бы рабочему правда оторвали руки? Может быть и Милли такая по этой же причине?

– Ты спас меня, друг. А я…

– А ты Маргарет спас, а тебя – Кабанчик! – Уолтер перебил товарища. На его лице читалось лучшее выражение, чем было минутой ранее. Но что решало настроение, когда на твоем теле столько боли?

– Да… А меня – Кабанчик.

Сна той ночью не было в крайней спальне третьего этажа. Уолтер стонал от боли, которая доставалась ему от ран, а Бен, терзаемый горькими мыслями и гложущей совестью, мог только ворочаться, дожидаясь, пока солнце взойдет и согреет каждую промерзшую душу.

Глава 7

– Доброе утро, Милли, – произнес Бен, ступая на порог девушки, – Уолтер самим хозяином наказан был, не смог сегодня прийти. Я за него буду.

Изувеченная девушка сидела спиной к забойщику на проржавевшей койке – у нее таковая, по крайней мере, была, опершись локтями на подоконник и печально наблюдая куда-то вдаль.

– Какое же оно доброе, если встречает такими известиями? – Милли не поворачивалась лицом к своему собеседнику. Вполне логично предполагать, что так она скрывала свои изъяны, оставленные настоящим монстром, а не человеком. На это же указывали тряпки, тщательно обмотанные вокруг ее ног.

– Так или иначе, он поправится, тогда продолжит тебя навещать. Почему ты столько лет отвечала ему молчанием? Уолтер ведь приходил, работой рискуя, цветы тебе носил.

– Я не хотела, чтобы он видел меня такой. Думала, походит, да забудет, а вот как оно вышло! Затем появился ты… – в голосе Милли чувствовались злость и отчаяние. Она, наконец, развернулась, и продолжила, смотря Бену прямо в глаза:

– Если бы не ты, никто бы не узнал! Зачем я только согласилась на твою чертову ванну! Все ты! – горько ей было, больно. Кажется, она и сама понимала, что злится не на того, но ничего с собой не могла поделать. Милли можно было понять: когда живешь в трущобах, да взгляды косые собираешь, ничего, кроме как в избе гнилой запереться, и не остается. Сколько же бедняжка молчком провела, на коленках по доскам занозливым ползала?

– Милли, прости меня, – девушка заставила Бена по-настоящему испытывать вину, – Я лишь хотел помочь! Я не знал, правда! Но ведь все хорошо закончилось, ты дорога Уолтеру, даже такой.

– Даже такой… – Милли грустно повторила последние слова забойщика. Затем она закрыла лицо руками, вернее, тем, что от них осталось, и, подержавшись так какой-то время, вновь отвернулась к окну.

– Как твой новый сосед? Подружились? – Бен присел на корточки, заглядывая под кровать, где лениво дремал Кабанчик, – Надо же, как он вымахал! Едва умещается.

– Еще бы! С ним куда веселее, чем совсем одной. По ночам ко мне в постель заскакивает, точно как собака! Ласкается, рылом тычется. Вот только бивней его опасаюсь, все вижу, как кровью они человеческой окрашены.

– Умная он животина – своих не обидит и чужим не позволит, – Кабанчик, словно понимая, что разговор ведется о нем, похрюкивая, перевернулся на другой бок.

– Из-за него Уолтеру досталось, так? – Милли показалась поразительно чуткой.

– Да, из-за него, – в юноши груди вновь кольнуло, а по телу разошлось противное жжение – муки совести.

– Чует сердце мое, за тебя он наказание понес, – слова девушки пронзали Бена насквозь – как же она была права.

– Так вышло, – только это забойщик смог сказать в свое оправдание, желая закончить скорее этот мучительный для него разговор.

– Я тоже не за себя наказание понесла, – тоска в голосе Милли заполнила комнату как спертый воздух – хотелось открыть окно, будто это помогло бы его выветрить, – В порочности меня обвинили. Думается мне, бабы деревенские, завистливые, помогли, хотя кто сейчас разберет? Слухи ходили, говорят – хозяйка любовников к себе водила, да на меня все спихнула.

– Что же потом?

– Другие говорили, хозяйка в койке с мужем ее застала – вранье это! Жених у меня был, ждала его честно, давно это было… Сбежал потом, а я одна осталась, всю себя работе посвятила, дружбу с местными водила, как однажды ночью палачи ко мне ворвались. К девушке, ночью, представь себе! – Милли запнулась, тяжело вздохнула, затем смогла продолжить, – Мешок на голову надели, как сняли – я в месте незнакомом была – вокруг камень сплошной, холод и темень. Бить меня стали, ой как жестоко! Кричали мне чего-то – сейчас уже