О бывшем купце Хропове - Николай Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Вы бывший эсер?
- Бывший... но, товарищ Камчаткин... какой я эсер... что, в самом деле... какое это... да дочка моя... да я всей душой сам... о, что же это такое?
Еще страшнее заметался аптекарь в кресле.
Но в это время около двери кабинета упал рояль. Это Пантюхов докладывал начальнику:
- Никак нет, не найден. Супруга ихняя, гражданина Хропова, говорит: с утра сгибли, как, попивши кофию, к художнику посылали, и художник Мокин, по сообщению, донес, что выбыл от них утром неизвестно куда, в расстегнутой шубе.
- Ладно, - сказал Камчаткин, - поди к Хропову и арестуй там бочку керосину и дожидайся там.
- Слушаю, - ответил милиционер Пантюхов и, опять уронив рояль, круто повернулся кругом.
- Что же теперь, какого суда ждать? - мудро спросил поп.
- Ничего, - отрывисто ответил Камчаткин попу, - вы можете идти, а что касается гражданина Сонеберга, то, впредь до выяснения... - тут Камчаткин посмотрел на аптекаря, и аптекарь быстро подскочил с кресла, как пружина, - ...подпишите протокол.
- Какой еще? - спросил аптекарь.
Но поп не дождался ответа Камчаткина и, хотя был тонок, как осока, однако шариком выкатился из кабинета, успев все же на ходу показать аптекарю язык и даже шепнуть: "Что, сунулись?"
Так окончилась их экспедиция.
Антон Антонович Хропов, возвращаясь из Белых Полей, шел по Егорьевской улице. Знал Антон Антонович, какую дорогу ему выбрать. Весел был чрезвычайно и доволен... "Вот, - думал, - приду домой, кофию напьюсь... и Липушке-шельме все расскажу. И даже нервных капель приготовлю Липушке-шельме, на всякий случай от неожиданности. Прощаю Липушку-шельму, так как купец Хропов жить перестал... Насмеюся я над всеми, как последний человек".
Покраснел от ветра нос у Антона Антоновича - день был ветреный, - а все думали, что Антон Антонович идет выпивши.
Подходит Хропов к своему дому - и видит: на форточке в спальне висит розовая ленточка.
"Почему висит розовая ленточка?" - подумал Хропов и прошел дальше, не заходя домой. Было когда-то условлено, давным-давно еще, когда обыски шли по городу, что ежели висит на форточке розовая ленточка, значит в доме неблагополучно.
"Совсем новый ход делу дан..." - подумал Хропов и остановился в растерянности около пруда.
Мимо Хропова, не кланяясь, пугливо прошмыгнул поп Паисий. Хропов засмеялся, поднял камень и бросил в попа.
- На, собака, получи.
Поп крикнул: "Ай!", думая, что Хропов кинул бомбу, и опрометью влетел в церковный дом, ожидая взрыва. Но на дворе было все спокойно, и поп со страху, укладываясь в постель, подумал: "Не зажглось".
А Хропов стоял у пруда, не зная, куда ему деться. В пруд кинуться самое подходящее дело. Посолодский пруд подземным ключом соединяется с Сябрским озером... Вот бы кинуться туда Хропову, пройти трубой до Сябр и в Сябре-озере уже выплыть мучеником... Шуму будет много...
Тут и автору повести очень удобно было бы поставить точку и романтически разделаться с героем. Олимпиаду Ивановну можно было бы отправить в Берлин... В Берлине Олимпиада Ивановна поступила бы в кафе Рушо исполнять русские песни, влюбился бы в нее изгнанный с родины русский князь... О, до чего не довела бы фантазия, если бы за это дело взялся французский романист!.. Художник Мокин, почувствовавший угрызения совести, погнался бы в Европу за Олимпиадой Ивановной, решившись предложением руки и сердца загладить страшный грех... Но влюбленная парочка - князь и Олимпиада Ивановна, вообразив, что гонится за ними русский большевик-террорист, перебегали бы, как куропатки, из одного угла Европы в другой, не успевая насладиться семейным счастьем... И вот наконец тут автор придумывает американский трюк, и читатель, благословляя находчивость автора, с благодарностью и приятной зевотой откладывает в сторону роман.
Жизненная правда всегда беднее вымыслами. И потому в действительности все обстояло гораздо проще.
Хропов попробовал концом валенка берег: хрустнул лед, покрылся мутной, как суп, водой, и сказал тогда Антон Антонович:
- Растаяло... Да ну их к черту, в самом деле... возьму и развяжусь.
И крупными шагами направился прямо в совдеп и без доклада влез к товарищу Камчаткину. Вид его в расстегнутой шубе, вспотевшее от ходьбы лицо, наверное, не были привлекательны, потому что Камчаткин, подумав: "Он!", вдруг отскочил в угол своего кабинета. Хропов в шубе упал на колени, простер руки к товарищу Камчаткину и громко, так что дрогнули стекла в совдепе, спросил его:
- Товарищ Камчаткин, могу ли я надеяться на вашу помощь? Если же нет...
- Можете! - сказал Камчаткин, испугавшись: уж не взбесился ли Хропов?..
- Могу я отречься, товарищ Камчаткин?
- Можете, - сказал Камчаткин, не желая спорить с сумасшедшим.
- Ну, так я отрекаюсь и от попа и от бога... И желаю разоблачить обман.
Тут товарищ Камчаткин заинтересовался.
- А вы не сошли с ума? Зачем вы пуд керосину купили у аптекаря?
- Какой пуд!.. Вот сука! Я ему десять фунтов заказал, кофий варить.
- Так это для кофия? - улыбнулся Камчаткин. Он вернулся к столу, сел в кресло и, попросив Хропова встать, сказал:
- Считаю дело выясненным. Что вы имеете заявить?
- Разоблачить хочу религиозный обман, как денежки собирают. Меня вся округа знает.
- Это не наше дело... впрочем, действуйте. Мандат я вам дать не могу, - сухо сказал Камчаткин.
- Ничего, я и без мандата... Покорно благодарю.
Вышел Хропов на крыльцо, бросил оземь каракулевую свою шапку и крикнул на весь базар:
- Православные, слыхали ли вы, как вас обманывают?
Мигом затих базар, и сбежался народ к крыльцу.
- Слыхали ли, спрашиваю, как вас обманывают?.. Хропов - такой человек вам известен, и морда его знакома?
- Ну, как же незнакома? - засмеялись в толпе.
- Видали вы его морду в церкви на картинке?..
- Видали, известно.
- И плевали?
- Да, поплевали малость.
- А ангела видали с золотой трубой?
- Видали. Как не видать?
- И свечки ангелу ставили?..
- Ну, как не поставишь...
- А много свечек переставили?
- Да порядочно будет.
- Теперь подсчитайте, православные, сколько вы денег на ангела издержали...
- Да соберется, верно, сумма.
- Теперь хочу я сказать, на что вы деньги свои несли и кому свечки ставили. Приглядитесь-ка вы к ангелу... Знаете, перед кем свечу возжигали - перед женой моей - Хропихой Олимпиадой... И глаза ее с искрой...
Ахнул базар и согласился: и верно, смахивает, волос другой, а глаза хроповские, верно... Вот история.
- Что же делать теперь, граждане? Что же делать, когда в церкви обман?.. Ежели подлость такая с трудовых копеек, то на что нам поп, ежели он такое допускает и выручку себе в карман прячет?..
- Вот сука-то... - сказали мужики.
- Дальше, граждане, - раскричался Антон Антонович, войдя в азарт. Пущай поп паи получает, но какой же тут бог, ежели он подобную подлость переносит и не покарает попа?.. Вот отчего я стал безбожником, православные. Слушайте... в образованных странах...
И тут такое стал говорить бывший купец Хропов, что весь базар изумился, остановилась торговля, и даже, если бы милиция не приняла своевременно мер, поднялась бы давка.
Обратно с базара шел Хропов в сопровождении толпы. Правда, были в толпе разные голоса. Одни говорили, что купец спятил, другие - что Мокина надо пойти бить, а третьи сразу согласились с купцом насчет подлости.
Увидя Хропова и толпу, испугалась Олимпиада Ивановна и упала в обморок.
А когда привели ее в чувство, Хропов с досадой сказал:
- Ну, какая же ты серая женщина!.. Я пришел как новый пророк, а ты бац... Даже перед людьми совестно.
С тех пор Хропов Антон Антонович нашел свое место в жизни и даже недавно, совсем осмелев, ездил по поручению политпросвета в Сябры - делать доклад на тему: "Как я стал безбожником".
А художнику Мокину запретили писать в церкви. Он рассердился и уехал. У Сонеберга же перестали многие лечиться, - а все Хропов!.. Распустил об аптекаре такие слухи...
Что же было с Олимпиадой Ивановной?
Страшно возгордилась женщина. И недавно задала Антону Антоновичу совершенно неосмысленный вопрос:
- А не слукавил ты, Антошенька?
И, получив ответ, спросила с еще большим смущением и даже с непростительным, по-моему, кокетством:
- Антошенька... а не махнуть ли мне в Берлин?..
На что Антон Антонович плюнул и выругался.
Ну, а как поп? - спросит читатель.
Что ж, поп... Поп...
Картину, всех смущавшую, он уничтожил.
1926