Смерть со спецэффектами - Элмор Леонард

— Ну, это еще не значит, что он на нас донес.

— Скип, я это чувствую, понял? Я знаю, что это сделал он.

Робин терпеть не могла, когда ей противоречили. Лицо у нее стало жестким, глаза злыми и холодными.

— Ладно, допустим, они на нас донесли, а теперь сидят на пятидесяти миллионах баксов. И вот ты смотришь на свою жалкую конуру и считаешь, что они у тебя в долгу. Я верно говорю?

— Это мы с тобой считаем, что они у нас в долгу, — уточнила Робин.

— Отлично. И сколько же они нам задолжали?

— Тут есть о чем подумать, — сказала Робин. — Как насчет семисот тысяч? По десять кусков за каждый месяц тюрьмы. По триста пятьдесят тысяч каждому.

— Я просидел дольше тебя.

— На несколько месяцев. Я откинула их для простоты расчета.

— Ладно, и как мы их добудем?

— Я попрошу деньги в долг, взаймы.

— Семьсот тысяч? Могу себе представить, что они тебе на это скажут.

— Сначала я им позвоню.

— А потом?

— А потом как-нибудь ночью их театр взлетит на воздух.

— Ну и ну! Нехилый прием — взорвать к чертям их театр. Мне это нравится.

— А когда дым рассеется, я снова им позвоню.

— Мол, платите или ждите еще один подарочек.

— Нет, это не будет вымогательством, я попрошу у них в долг.

— Именно это ты скажешь копам?

— Скажу, что я никому не угрожала.

— И все равно они примутся за нас, особенно за меня. Я ведь взрывник.

— О тебе никто не будет знать, ты станешь жить в доме моей матери. Она в трехмесячном круизе, так что весь дом в твоем распоряжении.

Скип почувствовал, что идея его захватывает, ему уже не терпелось приступить к делу.

— Нужно будет достать взрывчатку. Я привезу ее в дом твоей матери. Господи, как же я люблю динамит и так давно им не пользовался! Динамит и ЛСД… Боже ты мой, это же будет настоящий кайф! Все как прежде…

Робин улыбалась ему, вскинув казавшиеся непомерно длинными руки, которые дотянулись до него раньше, чем она сама. Руки ее оказались у него на плечах. Ему пришлось откинуть голову назад, чтобы посмотреть ей в лицо, худощавое, обтянутое бледной кожей, с запавшими щеками. Он легко представил себе ее череп, который кто-то держит в руках, и услышал голос учительницы, который говорил: «Возраст этой женщины между тридцатью пятью и сорока. Она была охотницей. Посмотрите на эти торчащие клыки, она была людоедкой».

Челюсть на черепе задвигалась, Робин сказала:

— Когда мы впервые встретились… Здорово мы их тогда надули, да?

— Сама знаешь. Они — пара самых отъявленных сукиных сынов, которые только значились в истории человечества.

Череп улыбался ему.

— Где ты откопал эту фразу про сукиных сынов в истории человечества?

— Не помню…

Господи, вы только гляньте на эту клевейшую девчонку!

— Ты обработала меня так же ловко, как и раньше, и мне это по нраву. Однако предположим на минутку, что нас выдали не Вуди с Марком?

Лицо Робин придвинулось к нему так близко, что он ощутил ее дыхание. За мгновение перед тем, как прильнуть к его губам, она спросила:

— А какая разница?

5

В субботу перед обедом Крис приехал к своему отцу, у которого была квартира в доме на побережье озера Сент-Клэр.

Доставая из холодильника пару банок с пивом, он сказал отцу:

— Этот врач не только не смотрел на меня, он и не слушал ни черта. Я объяснил, почему ухожу из подразделения взрывных устройств. Не знаю, какое ему до этого дело, но он уже все за меня решил. Видите ли, я ухожу, потому что испытываю страх и не способен заниматься таким делом.

Отец Криса жарил чизбургеры на сковородке с длинной ручкой, держа ее в вытянутой руке, чтобы на него не брызгало масло.

— Достань из холодильника пару луковиц, — попросил он. — Слушай, но, если бы ты не испытывал страх, это было бы ненормально.

— Ну да, только этот докторишка во всем ищет какой-то скрытый смысл, как с этими проклятыми пауками.

— Тебе лук пожарить или ты предпочитаешь сырой?

— Я бы лучше положил на него пластинку зеленого перца, если у тебя есть, а сверху натер бы сыру.

— Кажется, там есть перец, посмотри. И достань сыр. Где это ты узнал такой рецепт?

— Так готовит гамбургеры Филлис. И понимаешь, оказывается, если тебе не нравятся пауки, значит, с тобой что-то не то, у тебя какие-то проблемы с сексом. Так что когда мы закончили разбираться с пауками и я ответил на его вопрос, чувствовал ли я себя когда-либо импотентом, я уже понял, что, если он спросит, почему я перевожусь в отдел по расследованию преступлений на сексуальной почве, он не поверит ни единому моему слову. По его убеждению, для этого я должен быть сексуальным извращенцем.

— Что ж, могу понять, почему он так дотошно тебя расспрашивал. Действительно, а почему не в отдел убийств или ограблений?

— Я хотел перейти в убойный отдел, я так и сказал этому умнику, но сейчас там нет вакансий.

— Преступления на сексуальной почве… — протянул отец Криса. — Ты представляешь, с какими типами тебе придется иметь дело?

— Разумеется. С изнасилованными женщинами и с теми, кто это с ними сделал, а также со всякого рода сексуальными домогательствами. Ты говоришь как Филлис. Она не понимает, почему я захотел там работать. Я объяснил ей, что я вовсе этого не хотел. Приходится переводиться туда, где есть вакансии и где тебя считают способным справиться с работой.

— Поверить не могу, что нигде нет вакансий, ведь в полиции Детройта столько подразделений! Разложишь свои вещи, потом сядем обедать?

— Я проведу у тебя всего несколько дней, самое большее неделю. Найду себе жилье где-нибудь в городе.

— А пока пусть твои вещи так и валяются на полу?

В прихожей на двух матерчатых чемоданах и нескольких коробках лежали три спортивные куртки, темно-синий костюм, легкий пиджак и полосатый плащ. Крис перенес вещи в комнату, где стояла специальная медицинская кровать, на которой его мать провела три последних года своей жизни, глядя на развешанные на стене фотографии детей и внуков. Это были сделанные в самых разных возрастах снимки Криса, его сестры Мишель и трех ее дочек, и, казалось, детей было множество. Мать постепенно перестала узнавать, кто есть кто на этих многочисленных фотографиях, которые смотрели на нее со стен, с туалетного столика…

Бывало, Крис стоял в ногах кровати, пока Мишель причесывала мать и говорила: «Мама, посмотри, кто пришел, это Кристофер». А мать говорила: «Я узнаю своего мальчика», а потом переводила взгляд на Мишель и спрашивала: «А ты кто такая?»

Крис развешивал свои вещи в шкафу, когда услышал, что отец что-то говорит, и переспросил:

— Что ты сказал?

— Я спросил, почему бы тебе не вернуться в подразделение пожаров и поджогов?

Крис прошел по коридору в прихожую. Отец находился в большой общей комнате, где было выделено место для обеденного стола. У него за спиной виднелись застекленные двери на балкон, откуда на стол падал бледный свет. Отец ставил на стол тарелки с чизбургерами и пакетики с картофельными чипсами, наклоняя голову, чтобы не задеть хрустальную люстру. В клетчатой шерстяной рубашке и в толстых вязаных носках отец выглядел по-домашнему. Ему было шестьдесят восемь лет, он ушел на пенсию, проработав всю жизнь на предприятии, занимающемся укладкой асфальта. Осенью отец ездил на север охотиться на оленей, зиму проводил на островах Флорида-Кис, рыбачил, а на обратном пути заезжал в Делри-Бич навестить Мишель с ее семейством. Пообщавшись с внучками, он звонил своему сыну-копу и спрашивал, почему тот еще не женился. Весной он все время поглядывал в окно на озеро Сент-Клэр, с нетерпением дожидаясь, когда начнет таять лед. Он обожал бороздить воды Великих озер на своей 41-футовой яхте «Бродяга».

Они уселись обедать. Крис спросил:

— Помнишь мультик про гончую по кличке Гекльберри? Едва она учует дым, сразу бежит узнать, в чем дело. И вот однажды видит, что дым валит из птичьего гнезда.

— Ну? — спросил отец, перестав жевать чизбургер.

— Гекльберри забирается на шест и заглядывает внутрь. А там в кресле сидит ворона, курит сигару и смотрит телевизор.

— Помню эту сценку, — улыбнулся отец.

— Гончая говорит: «Эй, ты что, сжигаешь мусор?» А ворона отвечает: «Нет, я мусор люблю».

— Ага, а знаешь, что я еще вспомнил? Как ворона сидит там, скрестив ножки, и говорит, щелкая клювом: «Нет, мусор я люблю». А твоя мать, бывало, смотрит на нас и покачивает головой: какие, мол, дурачки!

— Я хотел сказать, что вороне наверняка понравилось бы работать в подразделении пожаров и поджогов. Запах гари пропитывает тебя насквозь. Стоит мне об этом вспомнить, как я ощущаю запах сгоревшего дома. Но вот как мама никогда не могла понять, почему мы с таким удовольствием смотрим мультики, точно так же с недоумением на меня смотрит и Филлис.