Избранный выжить - Ежи Эйнхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не мастер светских разговоров. Когда он что-то говорит мне, это всегда что-то важное, продуманное, даже я воздерживаюсь от пустой болтовни, когда я с ним. Когда я спрашиваю его о чем-то, он всегда внимательно выслушивает и отвечает серьезно, хотя мне всего пять лет. Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь сюсюкал со мной, но я знаю, что он любит меня – лучше показать свои чувства, чем говорить о них.
В мастерской есть место для десяти работников, их никогда не бывает больше. Все крепко скроены, говорят на сочном идиш. Всегда понятно, что они имеют в виду, никаких двусмысленностей, ненужного многословия или фальшивой вежливости, атмосфера теплая и дружеская. Я – баловень мастерской, со мной они говорят по-польски. Несмотря на это, я быстро учусь понимать и говорить на их грубоватом идиш. В примерочной говорят только по-польски.
Обе длинных стены в примерочной представляют собой сделанные на заказ шкафы от пола до потолка, забитые тканями. Самый лучшие ткани делают в Англии, в Манчестере, следом идет товар из Бельско в Польской Силезии, ткани худшего качества просто не покупаются. Я учу портновскую терминологию: пиджаки двубортные и однобортные, брюки со складкой или без, с защипом или без… гарус, шевиот, габардин…
В комнате царит огромный трельяж, о котором я уже писал, боковые створки нужны для того, чтобы заказчик мог видеть себя в новом костюме со всех сторон. В примерочной всегда присутствует элегантный Генек Эпштейн, с кривоватой улыбкой, с зачесанными назад густо напомаженными волосами – любимец ченстоховских дам. В отсутствие Пинкуса он вежливо беседует с клиентами, но как только появляется Пинкус с его естественным авторитетом, инициатива разговора переходит к нему.
Когда я в примерочной, я обычно тихо сижу на моей табуреточке под окном позади левой створки трельяжа и слушаю, как Пинкус разговаривает с клиентами. Иногда заказчик замечает меня, выуживает из-за зеркала и начинает со мной беседовать, чаще всего весело и дружелюбно, но иногда – как, например, гинеколог доктор Гольдман – покровительственно и надменно, что мне очень не нравится. Постоянный вопрос: кем ты будешь, когда вырастешь? Дурацкий вопрос. Конечно же портным, как папа. Иногда задаются более коварные вопросы: ты в какого Бога веришь, в нашего христианского или еврейского? Бог один, разница только в том, как мы молимся, отвечаю я. Пинкус, видимо, гордится моим ответом, но никогда не вступает с комментариями и не поправляет меня.
После того как на меня рухнул трельяж, мне не позволяют сидеть на моей табуретке. Прошло несколько месяцев, прежде чем я снова занял мой наблюдательный пост. Пинкус притворяется, что не замечает, Генек Эпштейн смотрит удивленно, но не говорит ни слова.
Из примерочной ведет дверь в квартиру, там царит моя мама Сара. Она иногда ворчит – чтобы попасть домой, ей каждый раз приходится проходить через примерочную, какое неудобство, нельзя ли пробить отдельную дверь… но нам все равно хорошо в наших двух комнатах с кухней – в гостиной стоит тяжелая основательная мебель, стены увешаны картинами, а в спальне спим мы все – моя кроватка стоит в ногах родительской.
Сара – королева своего маленького государства, ее уважают и в городе. Не только за ее красоту, достоинство и манеру держаться, но и как жену Пинкуса. Я часто сопровождаю маму, когда она идет за покупками или встречается со своими друзьями. А как интересно, когда Сара приходит домой – у нее часто с собой какой-нибудь пакет, иногда это что-нибудь для меня. Мне страшно любопытно, что же лежит в пакете, но еще интереснее содержимое ее большой черной сумки, в которую мне лазить запрещено.
У меня почти нет ничего общего с детьми, играющими во дворе, или с детьми наших знакомых, у меня нет товарищей моего возраста. Странно – мне лучше всего дома, в мастерской, в примерочной, и особенно я люблю гулять с моей красивой, уверенной в себе мамой.
Поздней весной 1931 года, когда мне уже шесть лет, родители затевают со мной осторожный разговор. Они спрашивают, не хочу ли я иметь брата или сестричку. Пинкус сияет от счастья, Сара – сама загадочность. Брата, говорю я, я хочу иметь брата. И как бы ты хотел, чтобы его звали? Роман, говорю я, Сара только что прочитала мне книжку о каком-то Романе.
Через несколько недель меня отсылают пожить у тети Белы, старшей сестры Сары. Как и Сара, Бела вышла замуж в Ченстохову, они с мужем живут в элегантной квартире на Кафедральной 7, в доме, который занимает целый квартал и принадлежит мужу Белы, Игнацу Энцелю. Он очень богат, у него автомобиль – один из первых в городе – и собственный шофер. Энцель учится водить, но без большого успеха. Бела и дядя Игнац любят меня, но у них самих не все так уж безоблачно, они постоянно ссорятся, хотя и стараются сдерживаться в моем присутствии.
Через несколько дней Бела на машине отвозит меня домой, мне предстоит познакомиться с младшим братом Романом; его, оказывается, только что принес аист. На минутку открывается дверь спальни. Сара лежит в постели, слабая и уставшая, около нее хлопочут доктор Ключевский и медсестра. Я даже и не подвергаю сомнению версию тети Белы с аистом, тем более что и Пинкус с ней согласен. Но почему Сара так измучена, что делают у нас доктор Ключевский и медсестра? Что-то здесь не сходится, все окружено тайной. И почему мне нельзя было оставаться дома, когда появился Роман? Что я, мог спугнуть аиста, что ли? Такое ощущение, что все, кроме меня, все понимают и ничему не удивляются. Обычно, когда я о чем-нибудь спрашиваю, получаю серьезный и правдивый ответ, но что-то удерживает меня от вопросов.
Роман выглядит не так, как остальные малыши, которых мне довелось видеть. Он маленький и сморщенный. И мне нельзя его трогать, можно только посмотреть немножко, и вскоре я уезжаю с Белой назад. Ну что ж, во всяком случае, у меня теперь есть брат, я уже не один. И его
