Сто дорог к истине. Сборник участников V-ого Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба» - Сборник

– Что за глупости? Даже извиняться не следует! Мне это за честь. Так приятно, что вы выбрали именно меня. Я… даже слов больших не могу подобрать… Когда?

– Если вы позволите, то прямо сейчас у меня дома, – улыбнулся старик.

Ирина занервничала.

– Прямо сейчас… Мне бы хоть повторить, а то вдруг запнусь, вас опозорю…

– Что вы! Я уверен, что вы всё хорошо помните, это же ваш любимый монолог! И не переживайте, я вас провожу потом до дома.

Об этом-то Ирина волновалась меньше всего. Она так давно не читала монолог, как бы не запнуться, не перепутать… Ирина начала вспоминать и проговаривать его про себя, почти не слушая Аркадия Леонидовича. Но они подошли к дому слишком быстро, чтобы Ирина могла повторить весь монолог. Ирина и Аркадий Леонидович уже поднимались по порожкам, а в её сознании обрывками мелькали отдельные куски, фразы.

Как она разделась в прихожей, как её встретили сын, невестка, как она с ними знакомилась – всего этого Ирина совсем не запомнила. Осознание происходящего пришло к ней только в тот момент, когда она села напротив своего режиссёра и его сына с женой. Девушка глубоко вздохнула, успокоила свой нервно бившийся пульс, закрыла на секунду глаза и начала читать.

– Я – чайка. Нет, не то. Я – актриса.

Она читала вдохновленно, вставала и ходила. Каждое движение было полно смысла. В каждом мускуле было напряжение, а лицо менялось так, будто она действительно разговаривает с Костей, будто всё происходит в реальности… Речь её была плавной, она ни разу не запнулась, как вдруг строчка оборвалась на половине, и она замолкла. В голове образовалась пустота, руки сразу задрожали. Ирина беспомощно посмотрела на Аркадия Леонидовича, в лице которого она прочла настоящую муку.

– Извините, я… забыла.

Она сорвалась с места и помчалась в прихожую. Аркадий Львович остановил своих детей, которые со словами утешения уже готовы были бежать за ней. Старик, забыв о своём пальто, выбежал за ней на улицу и остановил на дорожке.

Ирина плакала. Он слегка приобнял девушку, и тогда она совсем упала духом. Она уткнулась ему в плечо, чтобы Аркадий Львович не видел её заплаканного лица.

– Ирина, успокойтесь, с кем не бывает. Вам нужно только повторить, и всё будет…

– Не будет! – Выкрикнула она и вырвалась из объятий. С диким выражением боли она решила сказать всё, о чём болело сердце, – это мой любимый монолог, который ещё три месяца назад я читала каждый вечер, а теперь открываю только в редкие дни. Каждое слово этого монолога я чувствовала, как своё родное, словно бы я сама его говорила! А теперь… все эти жуткие комедии, фарсовые постановки, они сгубили меня! Нет, я сама позволила им меня сгубить! Не сопротивлялась, не боролась – и вот результат… Забыла! Не провожайте меня, я хочу быть одна…

С этими словами она развернулась и быстрым шагом пошла к дому. Аркадий Леонидович остался стоять около дома и наблюдал за ней, пока она не скрылась за поворотом.

Сначала девушка всё никак не могла справиться со слезами, потом они закончились сами, и в итоге наступило полнейшее безразличие к происходящему. Ей стало всё равно, актриса она или нет, играть в «Грозе» или бестолковом фарсе. И само ремесло актёра вдруг стало ей казаться чем-то ничтожным. Нужно лишь делать движения, правильные движения, и хватит. Никому не нужны твои душевные страдания. Зачем сопротивляться, если всё равно ничто от твоего бунта не изменится. Ирина подумала, что отныне будет делать на сцене только то, чего хочет новый режиссёр. Она подумала, что вся её вера в великое предназначение театра – ничтожество, театр лишь для развлечений.

Вера…

Ирина уже поднималась по лестнице, как вдруг вспомнила:

– Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле – всё равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чём я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веру. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни. Я верую.

Девушка зашла домой, закрыла за собой дверь. Она разулась, сняла пальто, устало прошла в комнату. Прямо перед ней висело зеркало. Ирина подошла к нему, посмотрела на красное заплаканное лицо и вдруг сказала:

– Я верую! Пусть правит нами ничтожество, пусть играем мы убогие комедии, но я верую! Верую, что театр не убили, его только ранили. Ранили глубоко, но если я сдамся, то эта рана станет только ещё глубже… Нет, театр не в здании, театр в актёрах. Пока я верю в силу театра, в его могущество, я даю ему силы жить.

Сказав это, Ирина еще несколько минут молча смотрела на себя. Затем она усмехнулась. Сказать – это мало, теперь дело за главным – не дать умереть всему, что ей так дорого. Девушка подошла к книжной полке, которая уже порядком запылилась. Не обращая на это внимания, она взяла «Чайку» и начала читать. С самого начала, с самых первых строк.

Виктор Иванов

Поэт, постоянный участник открытой музыкально-поэтической площадки «Свободный микрофон» Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба». Проживает в селе Рождественское Поворинского района Воронежской области.

Корка хлеба

А утром ранним только рассвело,Когда во сне ещё дремали хаты,Бомбить фашисты начали село,В густых садах цветущее когда-то.

Они село бомбили, не щадя,С землёй равняя избы и сараи,На всё живое ужас наводя,И этой пытке – ни конца, ни края…

На вой бомбёжки выскочила мать.Что делать ей, не понимая толком,Не в силах крикнуть, только застонатьСмогла она, сражённая осколком.

Собрав остатки материнских сил,Отчаянно на сына бросив тело,Но тот осколок в грудь её сразил…Закрыть родное так и не успела.

На всё село остался лишь одинИз всех в живых четырёх лет парнишка.Стоял среди дымящихся руин,Блуждая взглядом, как немой воришка.

А он стоял среди погибших тел,Раскрыв глаза на зарево в полнеба.Ещё не понял, что осиротел,Держа в руке ржаную корку хлеба.

Прижавшись к маме, как домашний кот,Сухую корку, что слезой полита,Он ей совал в полуоткрытый рот,Не понимая, что она убита.

Анатолий Изотов

Родился в 1940 году в Калужской области. Доцент кафедры прикладной геологии и горного дела в Белгородском государственном национальном исследовательском университете. Кандидат в члены Интернационального Союза писателей. Публиковался в литературном альманахе «Российский колокол», учреждённом Московской городской организацией Союза писателей России.

Я – Пересвет

(стихи из сборника)

Я – Пересвет

Я – Пересвет. Как лес, мечи и пики —Полки сомкнулись в плотные ряды.Я бьюсь перед сраженьем в поединкеПеред лицом Отчизны и Орды.

Один я в поле, и не кликнуть друга,Хотя за мной стотысячная рать,Поможет мне наш Бог, моя кольчугаИ всё уменье насмерть постоять.

Там Челубей-батыр, любимец хана,В бою искусный и свирепый лев:Копьём он пробивает, как тараном,С тридцати трех сажéней русский шлем,

А то волчком неистово закружит,Оглушит криком, обовьёт камчой,Наскочит ястребом, обезоружитИ голову снесёт кривым мечом.

От крови часто пьян и от кумыса,Меняя меч на плети и пруты,Сдирает шкуры пленникам, как крысам,И переламывает им хребты.

И здесь он перед русскими полками,Играя силой, нагло гарцевал,Свистел, грозил копьём и кулаками,Глумился, наше поле осквернял.

Но видел я: хитрит кровавый кочет —А вдруг юнец сорвётся? Уж тогдаЕго он показательно растопчет,Как топчет Русь проклятая Орда.

Я должен с ним сойтись в смертельной схватке:Я в сечах вырос, стал и твёрд, и сед,И у меня на все его повадкиГотов ответ и припасён секрет!

Святой отец мой, твоему советуЯ буду верен до последних сил:Твой вещий сон уже предрёк победу,Меня на поединок вдохновил!

Когда я выехал, как из тумана,Простой и не закованный в броню,Наверно, сжалось сердце басурмана,Враг вздрогнул, будто чуя западню.

Он не нанёс издалека удара,Не стал юлить, кривляться, принял мой —Лоб в лоб, копьё в копьё и ярость в ярость,Как встреча молний, – конный встречный бой.

И я, ликуя, взмыл над полем брани,Преблагодарный небу и судьбе:Сейчас во имя духа Русской РатиЗагинет перед миром Челубей!

Рука крепка, вдыхаю полной грудью,Мне дорог этот необъятный миг,Расцвеченный воспрянувшею Русью,Безудержной лавины первый сдвиг.

Вот с грохотом переплелись копыта,И будто в грудь ужалила змея,Вот рухнул Челубей, насквозь пробитый,Вот душит кровь, качается земля…

Теперь мне надо проявить уменье:Прилипнуть к гриве прочно, как смола,И мёртвому какое-то мгновеньеНа всем скаку не выпасть из седла!

Всё гуще пелена, всё ближе братья…Пошли мне, Господи, последний вздох,Чтоб я упал в их крепкие объятьяИ до конца Святой исполнил Долг!

Боевое крещение