Принцип Полины - Дидье Ковеларт

– Я тоже, как видишь, передаю ей сувенир. Воспользуйся им по назначению.

Сквозь ком в горле я спросил, силясь подавить в себе сочувствие:

– А как же ты, Максим?

– За себя я не беспокоюсь. Когда сменится власть, меня освободят за примерное поведение.

С хижиной и нехилым счетом где-нибудь на Каймановых островах – в благодарность за молчание. Или же меня найдут повесившимся в камере. И в том и в другом случае совесть моя будет чиста. Ну все, теперь сваливай, больше сказать нечего. Удачи.

И он ушел с надзирателем под звяканье ключей и щелчки замков. Я постоял, разглядывая подсобку, десять кассет «Праздника чтения» на полке, расставленные в хронологическом порядке. Казалось, что запах Максима на моей коже усилился после того, как он ушел. Я вернулся на возвышение.

– Хорошо все прошло? – спросила мадам Вуазен, спеша мне навстречу.

Я ответил «Очень хорошо» нейтральным тоном, который ее встревожил, и не без оснований.

Она посмотрела на мои пальцы, сжимающие экземпляр Максима, нахмурилась и принюхалась к моему воротнику.

– Ясно, – вздохнула она с понимающим видом. Я почувствовал, что краснею. Она покачала головой и прищелкнула языком.

– Не в обиду вам будь сказано, но это репеллент. Как только Полина почует на вас запах своего мужчины, вы будете для нее неопасны. Ветивер – это святое. Она заказала для него у Карвена партию таких салфеток, пятьдесят коробок оптом, это ограждает его от тюремных запахов, и ему полегче живется. Хорошая новость – он все еще дорожит Полиной. И хочет, чтобы вы стали ее другом, а не его соперником. Она явно ждала моей реакции. Я сказал, что польщен.

– Как бы то ни было, вы имели бешеный успех.

Мсье Менигоз пробежал вас по диагонали, а после вашего выступления решил перечитать от корки до корки. Во всяком случае, теперь я спокойна за Максима. Я так боюсь, что он даст слабину.

За нами пришел другой надзиратель. Коридоры; щелкают замки дверей с решетками и электроприводом; ожидание; металлоискатели; постовая будка; обмен жетонов на мое удостоверение личности и мой «Ватерман». Двор. Снег. Скрип черных стальных ворот. Удивление: я на улице, по другую сторону этих стен, на свободе. Словно произошла ошибка. Шанс, украденный у других. Несправедливость. Запах Максима усилился под снежными хлопьями, и где-то в глубине души у меня было ощущение, будто часть меня осталась внутри.

Я помог мадам Вуазен очистить ветровое стекло ее «Лады». Потом оказался на том же продавленном сиденье, с той же тошнотой, что и на пути сюда, усиленной испарениями ветивера.

Мадам Вуазен улыбалась своим мыслям, крепко держа руль. За всю дорогу ни я, ни она не раскрыли рта.

Мой роман с пометками Максима ехал к Полине у меня на коленях. На железнодорожном переезде я надписал его. Наклонившись ко мне, насколько позволяли приличия, старушка читала слова, неохотно выползавшие из-под моего пера.

Я стою на набережной Вольтера, облокотившись о парапет, в сентябрьской духоте, в тени нависших над Сеной платанов. Закурив сигарету, листаю пожелтевший экземпляр. Переворачиваю истрепанные страницы, пытаюсь разобрать карандашные пометки, перечитываю подчеркнутые абзацы…

Листок бумаги падает на тротуар. Я поднимаю его, разворачиваю.

Здравствуй, Куинси!

Если ты нашел эту книгу и тебе захочется вернуть ее мне, я в отеле «Вестин Вандом». Буду рада с тобой увидеться.

Датировано вчерашним днем.

Когда мы подъехали к книжному магазину, Полина сгребала снег лопатой, заканчивая расчищать стоянку. Ее тревожная улыбка приковала мой взгляд, едва я открыл дверцу. Я округлил губы, сощурился, пытаясь выиграть время, пощадить ее надежды. Найти подходящие слова. И просто протянул ей экземпляр со штампом тюремной администрации, открытый на странице с моей дарственной надписью:

Полине и Максиму

этот роман, сделавший возможной нашу встречу.

С надеждой на будущее счастье, к которому я присоединяюсь всем сердцем.

Сжав губы, она поблагодарила меня взглядом и поспешно спрятала книгу в карман анорака, чтобы защитить ее от снега. Выхлопные газы «Нивы», припаркованной у навеса для мусорных баков, отбивали запах, которым Максим «пометил» территорию.

– Ему лучше, – сказала, подойдя к нам, мадам Вуазен. – Прекрасное интервью, он был по-настоящему увлечен темой. Я думаю, встреча с мсье Фарриолем пошла ему на пользу.

После этих слов Полина принялась сгребать снег с удвоенной энергией. Когда я предложил помощь, хозяйка оскорбилась:

– Этого только не хватало! Местная программа новостей будет здесь с минуты на минуту, чтобы заснять вас с президентом! Лауреат-дворник, нет уж, спасибо. Это очень важно для всех нас, эта премия. Я хочу, чтобы вас приняли всерьез.

Я проникся собственной значимостью и послушно оставил Полину сгребать снег, а сам вернулся к столу с книгами. Я спрашивал себя, уместно ли будет в конечном счете вернуть ей трусики, дав тем самым понять, что Максим отверг послание. Оставить ей надежду на их совместное будущее было для меня, возможно, наилучшим способом примириться с настоящим. С другой стороны, между нами ничего не произойдет, если у меня не будет повода ее утешить. Мне было поручено заставить ее забыть Максима. Я предам его, если не попытаю счастья.

– Они сейчас приедут, а ничего не готово! – бушевала мадам Вуазен, устремляясь в кухню.

На мой взгляд, она была несправедлива. Полина расстелила на книжных столах белые скатерти, и подносы крекеров с фуа-гра прятались за тарталетками, корзинками свежих овощей и фруктов в окружении чашечек с разноцветными соусами и пирогов с помидорами, нарезанных веером. На верхушке фигурного торта красовалась моя книга из марципана. Фраза «Литературная премия следственного изолятора Сен-Пьер» была написана сахарной глазурью.

Через десять секунд появилась Полина, на ходу снимавшая анорак. Снова взметнулся столб искр. Я стоял перед ней, держа руки в карманах пиджака. Она размотала шарф и спросила – очень тихо, но с детским нетерпением:

– Ну… Как он реагировал?

Я сжимал в кулаке ее трусики, собираясь вернуть их ей, как говорится, «без комментариев». Она побледнела, обо всем догадавшись без слов.

– Он не принял моего подарка, – сказала она.

Констатация факта, точка, перевернутая страница. Я не вынес печали в ее глазах. Извлек из кармана авторучку «Ватерман», положил ее на стол. И ответил смущенным тоном, скрывающим ложь за особой формой искренности:

– Нет, нет… Его это очень тронуло, но…

Я чувствовал, как учащается сердечный ритм на многоточиях.

– Но?

– Он тоже хочет сделать вам подарок.

Она просияла:

– Подарок? Но какой?

Я постарался выдержать ее взгляд, не моргнув. Не отвечать же, в самом деле: «Меня». С горькой покорностью я приблизился на десять сантиметров. Учуяв одеколон Максима, она закрыла глаза и прикусила губу. По щеке скатилась слеза. Мне так отчаянно хотелось обнять ее – по-дружески, отринув всякую двусмысленность, – что мои мышцы одеревенели. Она резко развернулась, широкими шагами пересекла магазин и скрылась в кухне, где хлопотала мадам Вуазен.

– Я вам нужна, Жанна?

– Да, лед, спасибо. Никак не выну из формочек эту пакость.

Я закурил сигарету, чтобы отбить запах. Чтобы не пахло Максимом. Идея его была глупа и оскорбительна по отношению к Полине, а отдуваться пришлось мне. Это было куда более пагубно, чем гипотеза о репелленте, выдвинутая библиотекаршей. Я представлял себе, какие выводы могла сделать Полина о нашем разговоре в следственном изоляторе. Мужики делят женщину, жонглируют ее трусиками, говорят сальности. «Трахни ее за меня, запах сделает свое дело». Так я влип впервые в жизни. И на этот раз был действительно ни при чем.

Я сел под своим жутким портретом за стол с книгами и стал ждать «клиентов». Через некоторое время вернулась Полина, неся поднос с бутылками под звяканье льдинок.

– Пойду хоть причешусь! – крикнула мадам Вуазен из задней комнаты.

Хлопнула дверь, скрипнули половицы. Полина расставила вермут, пастис, портвейн и апельсиновый сок, подпрыгнула и оказалась на столе перед моими книгами. Стаскивая луноходы, чтобы надеть лодочки, она сказала мне с обезоруживающей улыбкой:

– Так. Мы можем поговорить спокойно?

– Конечно, – встрепенулся я.

Вся печаль исчезла с ее лица. Палочки светлого дерева задорно торчали из вновь скрученных в узел волос, серые глаза светились добротой и мужеством; если она и насиловала себя, то успешно это скрывала.

– Сигарета – это очень мило, но ничто не одолеет «Ветивер» от Карвена. Вы позволите? – Она вынула у меня изо рта сигарету и раздавила в пепельнице, не сводя с меня глаз. – Значит, вы – его подарок.

Я вымученно улыбнулся:

– Не надо понимать все так буквально, Полина. Это был эмоциональный момент. Вы дарите ему нечто очень личное, вот и он, со своей стороны…