Принцип Полины - Дидье Ковеларт

Мы отряхнулись от снега и оглядели друг друга, проверяя, все ли у нас в порядке.

– Я им еще покажу, этим мерзавцам! – негодовала мадам Вуазен. – А я-то еще подарки им делала к Новому году!

– Идите сюда, скорее! – крикнула с порога Полина.

Мы побежали за ней в кухню. Старый игрок в гольф с безупречной, волосок к волоску, укладкой, в шотландском шарфе и черном кашемире, говорил в микрофон, который протягивали ему через дверцу машины:

– …и я с прискорбием констатирую, что снегоуборочные службы Сен-Пьера, в отсутствие всякого предупреждения о забастовке, перекрыли мне, как видите, доступ в книжный магазин Вуазен, где я должен был возглавить культурное мероприятие, о намеренном срыве которого заявляю с искренним возмущением!

– Итак, только что в прямом эфире, – затараторил ведущий, – был Робер Сонназ, президент Генерального совета, который «по горячим следам» обвинил, я цитирую, снегоуборочные службы, воспрепятствовавшие вручению литературной премии, жюри которой, как нам стало известно из достоверных источников, возглавляет один из близких к нему людей, находящийся в данный момент в камере предварительного заключения. А теперь о погоде…

– Мэр – социалист, – с убитым видом пояснила Полина.

– Снегоуборочные службы подчиняются Генеральному совету, а не мэрии! – возразила хозяйка. – Я возмущена! Так-то он выражает свою поддержку Максиму? Выдавая себя за жертву?

Она так яростно выключила старенький телевизор, что задрожал деревянный корпус.

– Вот вам и целая глава, – тихонько шепнула мне Полина в утешение.

Мадам Вуазен повернулась ко мне и наградила увесистым тычком в плечо, точно тренер, подбадривающий нокаутированного боксера.

– Ну и плевать мы хотели на политиканов и журналюг! У нас остаются читатели, им буфет и достанется. Живо, пошли расчищать!

Через сорок минут доступ к книжному магазину был снова свободен. Никто не пришел.

Пока мы отогревались у конвектора, мадам Вуазен попробовала расшевелить людей по телефону, но связи не было: под тяжестью снега где-то оборвались провода. За несколько часов ожидания мы съели крекеры, овощи, торт. Опустошили бутылку вермута. Потом начали все убирать. Мой престиж медийного лица больше не был препятствием, и я получил право вымыть посуду.

– Мне так неудобно, – сокрушалась мадам Вуазен, протягивая мне блюда, которые я ополаскивал и передавал стоявшей с полотенцем Полине. – Хуже унижения в моей жизни не было.

Я отвечал, что познакомился с интересными людьми, значит, не зря приехал. И это не была дежурная вежливость. Но я плохо представлял себе, как будут развиваться события дальше.

На улице снова выросли сугробы, а магазин обрел свой обычный вид. Полина уединилась, чтобы поработать с книгой по компьютерному программированию на английском языке. Я ненавязчиво покружил вокруг нее, но она так и не подняла головы. Я подписал проданные экземпляры – она выполнила свои обязанности хостес. Теперь я был для нее автором Максима, не больше.

Я прижался лбом к застекленной двери. Уже темнело, снег все шел, там и сям зажигались оранжевые фонари. На проспекте не было ни одной машины. Я вернулся к мадам Вуазен, которая смотрела по телевизору очередное расследование комиссара Мегрэ.

– Надеюсь, вы сохраните о нас не самые плохие воспоминания, – сказала она после финальных титров.

Я уже начал собираться на вокзал, и тут пришел ее спутник. Вдобавок к своей пенсии железнодорожника он подрабатывал зимой на горнолыжном подъемнике. Ему понадобилось два часа, чтобы спуститься в городок. Я отдал ему его книгу. Он поблагодарил за теплую дарственную надпись и сказал, что из-за снежных заносов в районе Амберье поезда не ходят.

– Я сниму вам номер, – решила мадам Вуазен. – Вы тоже не поедете в Гренобль автостопом, Полина.

– Хорошая новость: телефон заработал! – радостно сообщил Раймон, протягивая ей трубку.

После десяти минут бесплодных переговоров пришлось смириться с очевидностью: из-за застрявших поездов и заносов на дорогах все гостиницы в радиусе двадцати километров переполнены.

– У меня есть раскладная кровать, – успокоила меня мадам Вуазен и, повернувшись к Полине, добавила на одном дыхании: – И надувной матрас.

Полина неуверенно покосилась в мою сторону, и в животе у меня заныло. Я не подал виду, держа фасон перед хозяевами. Дескать, ничего не поделаешь, я готов.

«Вестин» – дорогой отель, прячущийся под аркадами улицы Кастильоне, между садом Тюильри и Ванд омской колонной.

– В номере никого нет, – говорит портье, вешая трубку. – Желаете оставить записку, мсье?

Я отвечаю, что подожду в баре. Он показывает мне дорогу. Иду по застекленной галерее вдоль патио, где за столиками вокруг фонтана с ангелочком сидят американские пацаны и женщины-арабки с закрытыми лицами и поглощают завтрак, достойный стола фараонов.

Останавливаюсь перед латунной табличкой «Бар Тюильри». Прислонившись плечом к дверному косяку, смотрю на красные кожаные кресла, расставленные полукругом, и пустые диванчики. Хочу ли я, нужно ли мне подвергнуть мои воспоминания испытанию настоящим? Еще не поздно отступить, вернуться назад.

Я не знаю, на что надеюсь, зато знаю, чего боюсь. Снова увидеть Полину после всех этих лет, подвести итог наших мечтаний, наших выборов, наших драм… я вдруг понимаю, что это выше моих сил. И ничего не могу поделать. При всем своеобразии моей судьбы, перед лицом внезапно вернувшегося прошлого я ничем не отличаюсь от окружающих. Нет, не былых взглядов страшимся мы, а отражения, которое видим в них сегодня. Кто может мнить, что оправдал надежды, когда-то на него возлагавшиеся? Мы говорим себе: внешность – ерунда, я все тот же. Ну и что? Необязательно меняться, чтобы изменить себе.

Кондиционированный воздух леденит, словно и нет вокруг сентябрьского пекла, с рассвета придавившего Париж. Я закрываю глаза, чтобы вернуться в тепло, в ту зиму, в старый книжный магазин, где двадцать лет назад, отрезанный от мира снегопадом в злополучной долине, я поверил в счастье. Впервые в жизни.

Мадам Вуазен и ее спутник занимали тесную комнатушку за кухней. На втором этаже была настоящая квартира, но после кончины мсье Вуазена она отошла их сыну, он жил в Лионе и держал ее запертой на ключ, с тех пор как мать завела сожителя.

– В магазине вам будет лучше всего, – заверила она нас.

Между секцией для юношества и путеводителями она воздвигла перегородку из энциклопедий, обеспечив каждому из нас интимное пространство. Пока Полина накачивала матрас с рекламной надписью «ЧИТАЕМ НА ПЛЯЖЕ», я помог Раймону извлечь из подвала старую раскладушку, два спальных мешка, второй электрический радиатор и две лампы-Астерикса с абажурами в виде крылатых галльских шлемов.

Они предоставили нам по очереди ванную пятидесятых годов, где слабый напор воды из обросшего накипью бака жутковатым образом компенсировался беспощадным жаром инфракрасного излучения, исходившего от конуса из нержавейки, установленного над ванной на шатких ножках. Они дали нам две новые зубные щетки, одолжили пижамы. Одной модели, разных размеров. Слишком тесная для Полины, слишком широкая для меня. В одинаковую полоску. Мы напоминали Николя и Пемпренеллу из мультика «Спокойной ночи, малыши».

– Еще раз извините, – сказала мне Жанна Вуазен. – На случай, если вам что-нибудь понадобится, я оставлю двери открытыми.

Имеющий уши… Она дала мне «Жизнь Христа в шедеврах живописи» с дарственной надписью вдовы академика Даниеля-Ропса от 17 июня 1966 года по случаю открытия магазина. Полина получила книгу на английском языке о развязывании третьей мировой войны компьютерами. Чтением на сон грядущий мы были обеспечены.

Они ушли спать. Я открыл Даниеля-Ропса, прочел три страницы и погасил лампу. Через десять секунд стало темно и по другую сторону книжной стены.

– Спокойной ночи, Куинси.

– Спокойной ночи, Полина.

Она сказала это очень громко, и я ответил в том же тоне. Следовало подчеркнуть географическую дистанцию между нами, отвести глаза мадам Вуазен, которая ни секунды не заблуждалась насчет того, что произойдет. Главное было соблюсти приличия, чтобы утром она могла правдоподобно разыграть неведение, сохранив таким образом лояльность Максиму.

Уличный фонарь над стоянкой слабо освещал секцию для юношества. Глаза мои постепенно привыкали к сумраку, а уши ловили малейший звук по ту сторону перегородки из «Encyclopaedia Universalis». Все, что я слышал, – легкий, мерный присвист, который вдруг прекратился. Очевидно, матрас сдулся, и Полина встала. Ее фигурка проскользнула между стопками книг, приблизилась ко мне. Она была голая.

Я хотел сесть, но она удержала меня, положив руки мне на плечи, и легла сверху. Раскладная кровать протестующе заскрипела всеми сочленениями. Я нежно обнял ее за талию, поцеловал груди, касавшиеся моего лица. Ее пальцы с лихорадочной точностью расстегивали пуговицы моей пижамы. Вдруг она увернулась от моих губ, отпрянула. Тихо прошептала: