Восемь племен - Владимир Тан-Богораз

— Го-го! — закричали другие Мышееды. — Важенку поймал, важенку!

Но Колхоч быстрее, чем раненый соболь, бросился вперед и, выхватив нож с широким блестящим лезвием, в одно мгновение перерезал веревку. Это было железо, мало знакомое жителям далекого севера, но Куру доставали его из-за моря вместе с серьгами и бусами. Молодая девушка сдернула с себя обрывок петли, но не стала поднимать копья. Она обернулась назад и, окинув взглядом кучку своих товарищей, во главе которой, с копьем в руках, стоял мрачно и неподвижно огромный Ваттан, почувствовала, до какой степени они бессильны перед Мышеедами.

Противник Мами, впрочем, не возобновил нападения. Мышееды были утомлены не столько резней, сколько предварительным ожиданием подходящей минуты, и не желали новых столкновений. Человек со щитом заинтересовался разрезанным арканом, кажется, еще больше, чем девушкой, он поднял оба конца веревки и внимательно рассматривал гладкую поверхность разреза.

— Мами, иди сюда! — крикнул Ваттан таким повелительным тоном, что молодая девушка повиновалась без колебаний и заняла место рядом с ним.

— Вы, собаки! — громко сказал он, обращаясь к противникам.

— Чего? — отозвался человек, накинувший аркан на девушку, как будто признавая бранную кличку за своим племенем. Он был так же высок и плотен, как молодой оленевод. Лицо его было очень смугло и заросл кудрявой бородой. На голове стояла курчавая грива, как видно нечесанная со дня рождения.

— Зачем вы осквернили место? — сурово спросил Ваттан.

— А тебе какое дело? — дерзко возразил Мышеед, скаля большие белые зубы не то для улыбки, не то в виде угрозы врагу.

— Вы хуже собак, — сказал Ваттан. — Даже собаки чтут море и Полярную звезду.

— Ругаешься, как баба! — презрительно возразил Мышеед. — Видно, у вас мужчины за баб, а бабы за мужчин, — прибавил он, бросая взгляд в сторону Мами и намекая на недавнюю схватку.

— Бродяга! — воскликнул Ваттан. — Пятеро вас на одного, а то бы мы вас пощупали под панцирем.

— Попробуй! — злорадно предложил Мышеед, выставляя грудь.

— Пожиратели падали, отпустите хоть женщин! — кричал запальчиво Ваттан.

— Для тебя, что ли, отпустить? — насмешливо возразил Мышеед. — Давайте лучше меняться! Вы нам отдайте вашу одну девку, а сами возьмите всю эту дрянь.

— Бесстыжая рожа! — закричал Ваттан, уязвленный в самое чувствительное место. — Выходи, померяемся!.. Я тебе под этими оленьими ребрами изломаю твои собственные!

Мышеед бросил аркан и вышел вперед, потрясая копьем.

— А что — ставка? — сказал он упрямо. — Не стану без ставки!

Несмотря на свой гнев, Ваттан замялся, ибо у него не было с собой ничего, кроме копья.

— Поставь нож!.. такой… блестящий, — сказал Мышеед, вспомнив нож Колхоча. Прежде чем Ваттан успел ответить, молодой Ительмен выдвинулся вперед и подал ему свое удивительное оружие.

— Вот нож! — сказал Ваттан, разглядывая странные начертания, вырезанные на лезвии.

— А у тебя что? — прибавил он уже без крика. Мысль о предстоящем поединке принесла бессознательное успокоение его чувствам.

— А я поставлю девку! — сказал Мышеед, выдвигая вперед девчонку, которую только что укрощал ударами древка. Она посмотрела дико сперва на своего хозяина, потом на новых заступников и тотчас же снова съежилась и втянула голову в плечи.

— Поставь всех женщин, — предложил Ваттан, крепче подтягивая пояс, — а я прибавлю двадцать оленьих шкур.

— Поди к черту со шкурами! — грубо возразил Мышеед, поднимая копье кверху. — Подставляй бока, ты, болтун!..

При этом новом оскорблении Ваттан взял копье наперевес и, не говоря ни слова, стремительно бросился на противника. Мышеед неподвижно стоял на месте, выставив свое копье навстречу. Деревянный воротник его панциря, стянутый ремнями изнутри, поднялся дыбом вверх. На белой коже, облекавшей дерево, было нарисовано красной охрой большое солнце, пускавшее от себя крест-накрест четыре длинных луча. На четвероугольном щите, оклеенном кожей и пришитом ремешками к панцирю, пониже воротника, были нарисованы той же краской две человеческие фигуры, сражавшиеся копьями и стрельбой из лука. Одна из фигур была одета в панцирь, изображенный маленькими продольными полосками и снабженный деревянным воротником и щитом. Рисунок имел в виду изобразить преимущество тяжелого вооружения над легким, но можно было, подумать, что он имел к виду именно поединок, происходивший теперь.

Ваттан, однако, не имел никакого намерения разбить свое копье, подобно Мами, о твердый щит противника. Подбегая к Мышееду, он вдруг повернул копье древком к земле и, опираясь на него, сделал такой огромный прыжок, что очутился за спиной противника. Панцирный воин повернулся на месте и опять подставил противнику копье. Раздался резкий стук столкнувшегося дерева, потом копья разделились снова, отталкиваемые упругостью удара. Еще несколько ударов было нанесено и отражено без всякого результата. Копье Ваттана было короче, но гораздо толще, чем у противника, ибо в лесах, у родной реки он заботливо подобрал себе древко по руке. Напротив, Мышееды на безлесной тундре не могли быть очень разборчивыми к качеству дерева. Это составляло важное преимущество, ибо отражение производилось чаще всего древком. Тяжелое вооружение Мышееда, кроме того, не представляло большой выгоды при битве на копьях, ибо стесняло свободу движений. Оно соответствовало больше всего лучной стрельбе, при которой нужна была защита для тела, и возможность спокойно прицеливаться и посылать стрелу.

Битва продолжалась без перевеса в чью-либо сторону. Ваттан, с детства искусившийся во всех хитростях копийного боя, вился вокруг тяжело вооруженного противника, как волк вокруг росомахи, но Мышеед спокойно поворачивался во все стороны, подставляя противнику щит и конец копья. Слабые роговые наконечники требовали осторожности в нанесении ударов, чтобы не испортить лезвия, Ваттаи все высматривал слабое место в вооружении противника, какой-нибудь шов или щель, удобную для решительного удара, но броня была плотно стянута ремешками и представляла несокрушимую поверхность сзади и спереди. Наконец Ваттан в десятый раз бросился на противника и, поднимая копье вверх, сделал новый прыжок, показывая вид, что хочет нанести навесный удар, через деревянную защиту ворота. Такие удары были возможны при удачном прыжке, особенно против малорослого противника, но огромный Мышеед возвышался на месте как башня, и поразить его в голову можно было разве с высокого холма.

Тем не менее, чтобы отбить нападение, Мышеед тоже наставил копье вверх, и левая его рука поднялась так высоко, что обнаружила вырез брони, проходивший под мышкой. Ваттан тотчас же опустил копье и направил страшный удар в обнаженное место. Но Мышеед вовремя повернулся и подставил щит. Копье с треском ударилось в твердую доску. Крепкий роговый наконечник, вываренный в тюленьем жиру и входивший на полторы пяди в гнездо древка, обмотанный поверх дерева сухожилиями оленьих ног, крепкими и тонкими, как проволока, вонзился в дерево щита с такой силой, что оно дало трещину на том самом месте, где приходился щит, принадлежавший панцирному воину нарисованной группы. Товарищи Ваттана испустили одобрительный крик, принимая такой удар за счастливое предзнаменование. Однако перевес был скорее на стороне Мышееда. Наконечник Ваттанова копья застрял в щите. Пользуясь этим, Мышеед нагнулся вперед и, протянув свое длинное копье, попытался достать незащищенную грудь противника. Ваттан сильно дернул свое копье и отскочил в сторону: конец рогового лезвия хрустнул и наконечник вышел из щита. Копье Мышееда, однако, успело уколоть Ваттана в плечо и, прорезав одежду, нанести неглубокую, но чувстительную рану. Ваттан почувствовал, что тонкий мех его исподней рубахи смачивается кровью, вытекающей из разреза. Внезапно повернув свое копье тупой стороной вперед и действуя им как дубиной, он нанес удар по копью противника вне всяких правил, но с такой силой, что наконечник его ткнулся в землю и жидкое древко сломалось пополам.

Пользуясь внезапным преимуществом, Ваттан подскочил к обезоруженному Мышееду и, не надеясь на роговое лезвие, просто продвинул копье между ног противника, действуя им как рычагом, и, упираясь о собственное бедро, свалил на землю. Мышеед, падая, с силою ударился о рубец собственного воротника. Связи воротника лопнули. Кровь хлынула у него из носу и потекла по грязным щекам и короткой черной бороде. Товарищи Ваттана испустили торжествующий крик, но толпа воинов противной стороны выскочила из саней на защиту своему бойцу. В это время Гиркан, незаметно отделившийся от товарищей и зашедший в тыл оленям, вдруг упал на четвереньки и испустил волчий вой, до такой степени похожий, что все обернулись, ожидая увидеть зверя, внезапно забежавшего на стойбище. Олени шарахнулись. Те, которые были привязаны в поперечном положении, различили своими близорукими глазами какую-то темную фигуру величиною с волка, бежавшую прямо к ним: они стали рваться и подыматься на дыбы. Наступило невыразимое смятение, и скоро больше половины оленей были свободны и, перепрыгивая через линию санок, стоявшую на дороге, стали разбегаться по полю. Пленницы бросились ловить оленей, но, вместо того чтобы привести их обратно и привязать к санкам и кольям, вбитым в снег, они внезапно вскакивали верхом и, как ветер, мчались из стойбища, припадая к шее скакунов и подбодряя их особым гортанным криком. Услышав призыв, все остальные олени из стада побежденных помчались им вслед, увлекая с собой немало и других оленей, принадлежавших Мышеедам.