Отражение первое: Андерсы? Эвансы? Поттеры? - Linnea

Осмысливая свою такую насыщенную, но совсем еще маленькую жизнь, Гарри не интересовался тем, что происходит вокруг. Его это не интересовало. Он не видел взглядов Дадли, не видел тревогу тети и дяди. Он не видел, как мир вокруг него меняется.

Три дня. Три дня он верил и ждал. Три дня Дадли наблюдал, как медленно тает его кузен. Три дня Петуния и Вернон тревожно переглядывались.

Писем не было, никто так и не пришел узнать, как у него дела. Никого не интересовало, что же происходит с юным Героем магического мира. Медленно, очень медленно свет жизни исчезал из глаз подростка.

20 июня Гарри сделал свой выбор. В ту страшную первую ночь на Тисовой улице он решил, что у него есть выбор - жить или умереть. Он ждал все эти дни, у него еще была надежда. Но теперь ее не стало. Молодой человек, совсем еще юный, видевший так много горя сделал свой выбор - умереть. Ему не зачем было больше жить. Но сейчас в эту минуту совершенного им выбора он понял, что должен сделать, сделать только для себя. Этого никто не увидит, никогда.

Гарри встал, подошел к своему сундуку, достал перо, чернила и пергамент. Он сел за ветхий стол, стоявший в его комнате, и начал писать. Он писал письмо, адресованное самому себе. Это письмо никому не предназначено, оно никуда и никогда не будет отправлено. Слова текли рекой, слова, крик души уже почти мертвого ребенка. Пергаменты, пергаменты. Их было много. Листы падали на пол. Он знал, что они никому не нужны, их никто не прочитает. Он просто писал, но боль не проходила. Она поселилась в нем. Выбор был сделан - смерть. Но сейчас в эту самую минуту с этим выбором был не согласен только один человек - Дадли Дурсль. Дадли Дурсль, который с первого дня написания этого письма, был единственным его читателем.

30 июня в доме № 4 на Тисовой улице еще один человек в этом доме принял решение: спасти Гарри Поттера.

«Ретроспектива»

После того злополучного завтрака Дадли никак не мог упокоиться. Желание выяснить, что происходить с «ненормальным» кузеном, было почти маниакальным. Нет, ни о каких теплых чувствах речи не шло. Он все еще был уверен, что хочет причинить боль, уничтожить, сломать. Сам себе Дадли настойчиво вдалбливал, что его интересует состояние Гарри только для того, чтобы узнать слабые места кузена.

- Мне совсем его не жалко, совсем, - изо дня в день повторял Дадли.

Первые несколько дней он просто наблюдал. Наблюдал за тем, как медленно меняется кузен. Сначала тот отказался от ужина, на следующее утро не пришел завтракать. Дадли знал, что до обеда у Гарри не было и крошки во рту. Но и в обед кузен просто поковырялся в тарелке. Хорошо, если съел хотя бы треть. Ужин прошел еще хуже - стакан сока.

Дадли видел, что родители не собираются ни нагружать кузена работой, ни морить голодом, ни сажать на эти дурацкие диеты. Во время своих наблюдений он понял, что родители обеспокоены. Он видел, какие взгляды бросали на кузена отец и мать - в них была тревога. Но родители ничего не предпринимали. А в то время состояние кузена все ухудшалось.

Дадли перестал встречаться со своими дружками, его не интересовали их мелкие, как он считал, идейки по нанесению увечий всяким «слабакам». У него была цель - найти решение проблемы, носящей название «Что случилось с Гарри Поттером?»

С момента возвращения Гарри прошло пять дней. Во всем облике кузена сквозила безысходность. Темные круги под глазами, сами глаза, потерявшие изумрудный свет, усталость, сквозившая в каждом жесте, а потом этот потухший, совсем потухший взгляд. Таким Дадли увидел Гарри 20 июня.

Дадли ушел из дома еще утром и не видел кузена до ужина. Тот не вышел на завтрак. Это утро Дадли решил провести, обдумывая свои наблюдения. Выйдя из дома, Дадли направился в парк. Забравшись как можно глубже в парк, Дадли сел на скамейку. Ему было о чем подумать. Его беспокоили собственные ощущения. Мысли о мести, о нанесении вреда кузену ушли безвозвратно. Его кузен и так испытывал слишком много боли, она сквозила в каждом взгляде, она просто не покидала его глаз. Глаза теряли свет, с каждым часом. Фигура кузена как бы придавливалась к земле. Ему было плохо.

- Черт, да что же с ним такое! - резко мотнув головой, бросил Дадли в пространство.

- А Вы не пытались задать этот вопрос тому, о ком сейчас так усиленно думаете? - раздался справа голос. Дадли резко повернулся и столкнулся взглядом со спокойными голубыми глазами пожилой дамы. Изумленно разглядывая женщину, Дадли не сразу осмыслил, что она произнесла:

- Что?

- Я говорю, а не спросить ли Вам его самого, что же с ним такое?

Дадли задумчиво посмотрел на женщину:

- Нет, не получится.

- Почему же? Это просто.

- Это совсем не просто, - воскликнул Дадли. - Я пятнадцать лет над ним издевался. С чего бы это ему мне отвечать.

Дадли посмотрел на женщину, перевел взгляд на парковую дорожку и снова на сидящую рядом женщину.

- А Вы... - Дадли замялся.

- Что?

- А Вы... не могли бы Вы...

- Ты хочешь о чем-то меня попросить?

- Нет. Я хочу рассказать, - решился Дадли. - Вы не против меня выслушать?

Женщина окинула сидящего на скамейке слишком толстого для своего возраста юношу:

- Хорошо. Я тебя выслушаю. А ты позволишь затем дать тебе несколько советов?

- Да. Мне ... - Дадли снова замялся. Но он уже принял решение. Эти пять дней были, наверное, самыми странными в жизни Дадли. Он никогда не вставал рано, даже на завтрак его будили с трудом, а потом он всегда шел досыпать. Но вот уже пять дней как он вставал ровно в семь утра сам, по собственной воле. Дадли вздохнул.

- Знаете, это все началось очень давно, почти пятнадцать лет назад, когда на пороге нашего дома мама нашла моего кузена... - начал Дадли. Сначала слова давались тяжело. Дадли понимал, что не все можно рассказать и, главное, надо было как-то представить Гарри как обычного человека, а не как мага. Постепенно его речь стала плавной. Этот странный мальчик, который изобрел «Охоту на Гарри», старался ужалить кузена как можно больнее, рассказывал совершенно незнакомой женщине, случайно севшей сна скамейку рядом с ним, историю жизни Гарри Поттера, конечно, немного отредактированную. Он не просто излагал историю подростка, который никому был не нужен, он изливал ей свою душу. Шли минуты, часы, а мальчик все говорил и говорил. Ели сначала это был просто рассказ, как констатация факта, как справочник, то постепенно в рассказ стали вплетаться эмоции самого рассказчика. Он даже не замечал, как и что он говорит. Он просто говорил, говорил, говорил.

- А потом вдруг все изменилось. Я знаю, что он не болен. Но с ним что-то случилось. Я думаю, что там в его школе. И на вокзале он просто скрывал все от своих друзей, - Дадли уже просто шептал. Он посмотрел слушавшей его женщине в глаза и на самой грани слышимости произнес. - Мне кажется... он сломался.