Суровая готика - Александр Птахин

Из тенет церковного мракобесия, где двое суток томился юный Прошкин, его вызволила доблестная революционная Красная армия. С того достопамятного дня Прошкин стал красным бойцом и убежденным атеистом. Да не простым, а воинствующим! То есть всячески атеистическое знание пропагандировал — рисовал стенные газеты, выступал на разнообразных митингах и собраниях и даже написал несколько статей, опубликованных в журнале «Безбожник». Начальство такие агитаторские таланты Прошкина отметило и направило его учиться — на центральных курсах атеистической пропаганды при Высшей Партийной школе…

Прошкин был от курсов в полном восторге! Ему нравились и предметы, и преподаватели, и сокурсники — со многими из них он подружился и общается по сей день! Но больше всего Прошкину понравилась одна книга из списка рекомендованной литературы — называлась она «Молот ведьм».

О! Это была не просто какая-нибудь брошюрка для чтения в слух сельским активистам! Нет! То была даже не просто познавательная с исторической точки зрения книжка, — она напоминала милую сердцу служаки Прошкина практическую инструкцию по организации опроса свидетелей и снятию показаний. Но самое главное — методики борьбы с представителями темных, подверженных суеверию масс, описанные в ней, были просты, доступны и легко применимы на практике. Мнение Прошкина разделял и один из преподавателей курсов — человек молодой, но грамотный и энергичный, по имени Алексей и по фамилии Субботский. Леша Субботский был настоящим кладезем знаний на темы народных суеверий, всяческого колдовства и магии, и даже честно признался Прошкину, что добровольно попросился преподавать на курсах. Чтобы собирать материал на эту тему при помощи товарищей, которые проводят атеистическую работу на местах — для будущей диссертации.

Тут надо отметить, что на курсах Прошкин учился аккурат в разгар коллективизации — так что разнообразных историй о деревенских ведьмах и колдунах товарищи, прибывшие из деревень и городишек, могли рассказать не один десяток. Но Субботский как истинный ученый не ограничивался сбором такого устного новейшего фольклора — он шел глубже, собирая сами обряды и заклинания, ведовской инвентарь, классифицируя находки с учетом «специализации» знахарей или колдуний, местностей, где они были собраны, предлагаемых народных способов защиты и противодействия. У него уже имелась обширная коллекция, безусловно, весьма ценная с точки зрения практики атеистической пропаганды.

Увлечение Субботского оказалось заразительным, и, вернувшись домой, Прошкин тоже стал собирать аналогичную информацию — благо в Калининском районе Н-ской области ведьмы и колдуны, прочие знахари проживали во множестве. Сначала — просто чтобы пополнить научные данные Субботского, но постепенно и сам так пристрастился к ведовству, что всего через полгода коллекция Прошкина уже мало чем уступала «научной базе» Субботского, хотя и имела ярко выраженный упор на практические аспекты. Приятели продолжали переписываться и обмениваться собранными материалами.

Невинное увлечение Прошкина совершенно неожиданно принесло вполне ощутимые практические результаты. Признаться по совести, Прошкин любил обескураживать темные массы своим эзотерическим знанием — разумеется, исключительно в целях атеистической пропаганды! И успехи Прошкина на этой ниве впечатляли! Теперь каждая безграмотная молодуха или несознательный новоявленный колхозник, заподозрив ближних или дальних в колдовстве, направленном лично против них — а пуще того против народного добра, бежал не к знахарке из соседнего села и не к попу из ближайшего действующего прихода — нет. Такой малосознательный гражданин прямиком направлялся в районное НКВД, дабы поделится смутными опасениями или явными фактами с его начальником. И Прошкин осуществлял необходимые меры. Иногда ему везло — попадалась сильная колдунья или знахарь, и он пополнял коллекцию новыми заклинаниями, присушками или шепотками, а то и сушеной жабкой или бутылкой с «мертвой» водой. Словом, сознательность населения росла с каждым днем, а суеверие отступало — до поры до времени…

В одно недоброе утро к Прошкину прибежал встревоженный и запыхавшийся комсомольский вожак Волька (по крестильному имени Владимир Кондратьевич) из поселка Прокопьевка. В поселке строили новую железнодорожную ветку и с этой прогрессивной целью планировали снести заброшенный старинный скит. Скит в народе считали местом не просто скверным, а проклятым.

Скит когда-то принадлежал близлежащей женской монастырской обители. И, если верить монастырским записям, последнюю его постоялицу — «рассудком скорбную сестру Елизавету» — туда поместили еще в 1834. Когда она умерла — записи не было.

Так вот — народная молва гласила, что сестрица жива, и более того, отбирает «живое дыхание» у забредших к скиту случайных путников. А поскольку таких путников год от года становилось все меньше, голодная постоялица скита покидала свое убежище и, приняв облик молодой девицы, заманивала наивных местных и заезжих молодцев в нехороший скит, откуда они уже больше не возвращались…

Атавистический и антинаучный характер истории не нуждался в комментариях. Это понимали и Прошкин, и комсомолец-атеист Волька. Только желающих участвовать в сносе скита — прочного каменного домика с куполом, наподобие церковного, но без дверей, с единственной узкой, похожей на бойницу щелью в стене вместо окна — среди местного населения не нашлось. Со слов Вольки, смело заглянувшего в щель и даже расстрелявшего в нее обойму от наградного револьвера, выходило, что внутри домика нечто «шевелится и издает звуки».

Несознательные граждане, привлеченные к работам по сносу, услышав звуки из строения, дружно бросились креститься и «Христом Богом» просили Вольку перед сносом взять благословение на это разрушительное мероприятие у служителя культа…

Выслушав всю историю, Прошкин вздохнул, взял пару своих сотрудников и поехал изучать место происшествия. Ну конечно — скит был полной развалюхой, в крыше дыры, заслоненные ржавым железным листом, а в стенах — забитые полусгнившими досками проемы. Прошкин и его заместитель Слава Савин доски отодрали за считанные минуты, влезли внутрь и, к ужасу всех присутствовавших, выволокли на свет Божий прятавшееся в гнилой соломе существо. Существо было особью женского пола, худенькой и бледной, лет 17–18, босой и грязной, в замызганной холщовой рубашке до самого пола, с немытыми кудрявыми лохмами и блестящими абсолютно черными глазами без зрачков. Существо задержанию не сопротивлялось. Даже улыбнулось. Как показалось Прошкину — злобно и издевательски.

Скит снесли к положенному сроку. А живую находку привезли в районное НКВД, вымыли, переодели, попытались накормить, пришли к коллективному мнению о том, что к человеческой речи существо не способно, и заперли в камере временного задержания, чтобы поутру придумать, что же делать дальше с этим странным человеческим экземпляром.

А ночью Прошкину позвонил дежурный по зданию — окрестности оглашал пронзительный, похожий на волчий вой, а сама постоялица «предвариловки» парила под потолком. Прошкин прибыл на место, но полета не застал — героиня жутковатой истории валялась в бессознательном состоянии прямо посреди коридора, хотя камера была по-прежнему замкнута, а перепуганные сотрудники клялись, что не притрагивались к замку. Прошкин распорядился снести существо в подвал и запереть во вполне полноценной камере — исключительно ради общественного спокойствия! Ведь не слушать же гражданам вой перед рабочим днем. Прошкин для надежности — лично! — прицепил создание при помощи пары кожаных ремней — из наручников худые кисти странного существа попросту вываливались — к вмурованному в стену железному кольцу, насыпал на ее подол кладбищенской земли — самый надежный способ воспрепятствовать полетам ведьмы, если кто не знает! Потом отправил своего заместителя к его неграмотной и потому верующей бабке, с инструкцией неприметно отлить у нее с полстакана святой воды, и пошел рыться в своих записях, чтобы решить, что же делать дальше. Но решить так и не успел…

С первым лучом солнца здание НКВД огласил громкий, протяжный, удивительно высокий и ни на что не похожий вибрирующий звук. Прошину показалось, что у него разлетятся сперва барабанные перепонки, а потом и вся голова… Но разлетелась только потрясающе крепкая, новая перегородка между камерой и коридором в подвале, в мелкие осколки рассыпался десяток стекол да рухнули строительные леса около соседнего здания. А обмякшее, но все еще живое тело девицы снова лежало — как будто к нему не притрагивались, в верхнем коридоре, напротив дверей кабинета Прошкина…

Надо было срочно предпринимать радикальные меры — ведь теперь страдала не только психика сотрудников НКВД и мирных горожан, а еще и народное имущество! Полстакана святой воды тут не помогут! Прошкин тяжело вздохнул. Он не хотел такого развития ситуации, но у него не было выбора. Надо было срочно искать служителя культа. В самом Калининском районе Н. благодаря передовым успехом в области атеистической агитации таковых не было. Времени на выяснение ситуации у соседей тоже не было.