Все, что я знаю о любви. Как пережить самые важные годы и не чокнуться - Долли Олдертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы приехали в огромную общагу в обветшалом здании между Юстон-стрит и Уоррен-стрит. На вечеринке собрались студенты Лондонского университета, школьные друзья Лорен и всевозможные шалопаи, заметившие тусу под песню R Kelly Ignition на повторе в распахнутую дверь. Мы с Лорен привезли с собой по бутылке красного вина (шираз Jacob’s Creek, для особых случаев), и теперь распиваем его из пластиковых стаканчиков (не из бутылок, опять же по особому случаю).
Я сканирую комнату на наличие парней с работающими конечностями и ощутимым пульсом. Мне восемнадцать, шесть месяцев прошло с наступления активной фазы моей сексуальной жизни. Недолговечный период, в течение которого секс был моим самым большим приключением и открытием; прекрасное время, когда потрахаться для меня значило столько же, сколько привезти в Англию первый картофель и табак, а я была сэром Уолтером Рэли[18]. Я не понимала, почему все тратят свое время на что-то кроме этого. Все книги, фильмы и песни, написанные об этом, не могли даже частично передать всю восхитительность промискуитета. Как вообще кто-то мог прийти на вечеринку за чем-то другим, кроме как найти партнера для секса? (Это чувство коварно испарилось, когда мне исполнилось девятнадцать.)
Я замечаю знакомое дружелюбное лицо, широкие плечи и высокий торс, в этом наборе узнаю курьера со съемок ситкома, где я подрабатывала после сдачи выпускных экзаменов. Мы флиртовали и сплетничали о звезде сериала, покуривая украдкой у черного выхода студии. Вот как мой мозг работает в то время, пока гормоны наполняют кровь, как хром воды Хинкли[19]: рукопожатие считается за засос, объятие приравнивается к петтингу. Все социальные маркеры близости поднимаются сразу на несколько пунктов.
После двух часов совместного распития шираза и неловких попыток потереться друг об друга, идем в ванную с намерением довести дело до конца. Мы тискаемся через джинсы и юбку – пьяные подростки, пытающиеся починить сломанный предохранитель, – когда раздается стук в дверь.
– ТУАЛЕТ НЕ РАБОТАЕТ, – ору я, пока в мою шею вгрызается курьер.
– Долл, – шипит Лорен. – Это я, открой.
Я поправляю юбку, подхожу к двери и открываю ее с ужасным скрипом.
– Что? – говорю я, высунув голову.
Лорен протискивается внутрь.
– Ну, мы целовались с Финном, – говорит она, пока мой друг в другом углу ванной пялится на нее, как баран, и пытается застегнуть ширинку. – О, привет, – она нехотя отвлекается от темы и продолжает: – В общем, мы целовались с Финном, и все шло хорошо, но тут я подумала: а что, если он заметит мои трусики?
– В смысле?
– Корректирующее белье, – говорит она, приподнимая платье, чтобы продемонстрировать мне свои трусы-утяжки. – Чтобы не казаться толстой.
– Ну тогда просто сними их, – сказала я, пытаясь вытолкать ее из ванной. – Притворись, что вообще не носишь белье.
– Но куда мне их деть? В каждой комнате куча людей, я обошла их все, везде кто-то есть.
– Оставь их здесь, – говорю я, указав на бочок унитаза. – Никто не найдет.
Я помогаю Лорен снять утяжки, мы прячем их за унитазом, и я ее выпроваживаю.
К сожалению, из-за прорвы выпитого алкоголя и выкуренной марихуаны у курьера не стоит. Мы предпринимаем несколько попыток исправить ситуацию, во время одной из которых, самой неистовой, вырываем душ из стены, но все напрасно. В конце концов мы смиряемся с судьбой и расстаемся друзьями – он идет на другую вечеринку и обнимает меня на прощание.
Мы с Лорен воссоединяемся в комнате, насквозь провонявшей марихуаной, чтобы поделиться успехами. Оказалось, что Финн тоже ушел в черные первые часы Нового года, когда замаячила перспектива вечеринки получше. Мы пьем за превосходство женской дружбы над отношениями, а затем вливаемся в эмо-группу, с которой познакомились еще на открытом микрофоне в Уэтстоуне. Ей достался солист с прической под Роберта Смита, а мне басист с щечками, как у резинового пупса.
Мы расположились у шкафа, покуривая Silk Cuts, скручивая косячки на своем импровизированном конвейере из четверых рабочих и по очереди подключая плееры к колонке, чтобы проиграть микс из Джона Мэйера и Panic! At The Disco. Вдруг музыка затихает.
– Кто-то сломал душ, – властно заявляет Хейли. – Нужно найти того, кто это сделал, чтобы он заплатил за ремонт, иначе у нас будут неприятности с комендантом.
– Да, надо найти его, – нечленораздельно кричу я. – Думаю, это тот парень маленького роста с длинными волосами.
– Какой парень?
– Он был тут, – говорю я. – Секунду назад. Это точно был он, я видела, как он выходит из ванной с какой-то девчонкой и смеется. Думаю, они вышли покурить.
Я возглавляю охоту на ведьм и веду всех на улицу, чтобы найти вымышленного парня, но быстро теряю к этому интерес, когда вижу Джоэла. Джоэл был самым знаменитым сердцеедом на севере Лондона; еврейский Уоррен Битти с взъерошенными гелем волосами и шрамами от акне; Дэнни Зуко[20] окраин. Я предлагаю ему сигарету, и вот мы уже целуемся, как будто это ничего не значащий треп об экзамене на права.
Мы мигрируем обратно в комнату, и я наслаждаюсь Джоэлом: он дает мне намного больше очков статуса, чем давно забытый курьер. Мой триумф омрачает только то, что нам больше не удастся оккупировать ванную, которая теперь занята Хейли и ее группой Молчаливых Свидетелей из Отдела толчковой криминалистики. Стоят там и демонстрируют чудеса дедукции, пытаясь выяснить, кто же все-таки сломал душ. Я подыскиваю место получше, как вдруг Кристин, симпатичная блондинка, Сэнди[21] для Джоэла-Дэнни, спрашивает, не мог бы он пойти перекинуться с ней словечком. Я снисходительно разрешаю – как говорится, если хочешь кого-то трахнуть – отпусти.
Лорен и я воссоединяемся на сигаретку Mayfair.
– Они встречались раньше, еще в школе, – рассказывает она. – Все было очень серьезно.
– Ох, – говорю я, глядя, как Кристин и Джоэл направляются к выходу, держась за ручки. Он машет мне на прощание.
– Было приятно познакомиться, – говорит он.
Лорен занята эмо-певцом, с которым они разговаривают об аккордах: верный признак близости секса. Скоро утро, мне вставать через два часа и ехать на работу в магазин обуви на Бонд-стрит, где я на однопроцентной комиссии, которую не могу себе позволить потерять. Начинаю искать свободный кусочек ковра в темной комнате, чтобы уснуть и, к своему изумлению, нахожу целую кровать. Завожу будильник на шесть.
На следующее утро я просыпаюсь с самым ужасным похмельем в своей жизни; мой мозг будто вывернули наизнанку, веки слиплись от туши, дыхание стало настолько зловонным, будто крыса, налакавшись совиньона, заползла ночью ко мне в рот, умерла там и даже успела разложиться. Я смотрю на свою мини-юбку из Topshop, голые ноги и мартинсы, и вспоминаю, что не взяла рабочую униформу.
– Хейли, – шиплю я,
