Талисман Карла Смелого - Жюльетта Бенцони

– Так когда мне посылать Люсьена ее встречать?

– Никогда. Она хочет устроить сюрприз. Надеется, что ее приезд улучшит настроение маркизы.

– Вне всякого сомнения. А князь Альдо?

Судя по вопросу, старый слуга все же предпочел бы, чтобы приехал Альдо. Он не мог забыть дела Кледермана, когда бедняжка Лиза попала под действие опасного наркотика. До сих пор он опасался дурных последствий от этой отравы...

– Нам не повезло. Сегодня утром он уехал в Швейцарию.

– Опять в Швейцарию?!

– Почему бы нет? Напоминаю, что Швейцария – родина княгини Морозини, и, насколько я знаю, ничуть не напоминает адское пекло! В общем, Альдо собирался позвонить и сказать, на сколько дней он там задержится. Уезжая, он точно этого не знал. Господин Бюто введет его в курс событий. А скажите, кто это в гостях у госпожи маркизы? – спросил внезапно Адальбер, услышав отдаленный звук голосов.

– Господин главный комиссар. Думаю, он навестил ее, желая узнать, как она переносит все эти пертурбации. Никогда бы не подумал, что эта вздорная девица может взбудоражить столько народа! – добавил он сердито.

– Не стоит огорчаться. Случись что-то с вами, было бы то же самое. Огорчительно, конечно, что она еще в силах ввязываться в самые невероятные истории. Однако будем надеяться, что скоро она отыщется. А встречать госпожу Морозини на Лионском вокзале завтра поеду я сам.

Адальбер двинулся к комнатам, но тут же вернулся и забрал со столика газеты.

– Прежде чем показывать их маркизе, лучше просмотреть самому, пока у нее сидит комиссар Ланглуа.

С этими словами Адальбер уселся в кресло у окна и принялся читать новости, как всегда, сенсационные и пугающие. Сиприен, не желая мешать его занятию, тихонько удалился на цыпочках.

Старый дворецкий не слишком жаловал господина Адальбера, когда тот становился все деятельнее и все нервознее. Он бы, конечно, предпочел, чтобы у них в доме поселился не он, а его "брат" Альдо. Но присутствие в доме милой женщины тоже имело свои положительные стороны, особенно если "наша княгиня" вновь стала такой, какой была прежде, до того, как попала в руки мнимого невролога, который едва не убил ее.

Журналисты, вполне возможно, призванные к порядку комиссаром Ланглуа, а он прекрасно умел это делать, ничего интересного Адальберу не сообщили. Никто ничего нового не знал о несчастной жертве, "пожилой даме из хорошего общества". Как будто в своем возрасте она могла принадлежать к дурному? Следствие предполагалось продолжать во Франш-Конте, где дама жила постоянно, но первые шаги показали, что вести его нужно деликатно и оно будет долгим.

Египтолог продолжал пробегать глазами одну статью за другой, когда в вестибюль спустился комиссар Ланглуа, оставив маркизу на старенькую горничную Луизу.

– Вы отдаете предпочтение сведениям прессы, а не моим? Вы меня удивляете, Видаль-Пеликорн, – пробурчал комиссар с кисло-сладкой улыбкой.

– Не вижу причины для удивления. И мне иной раз случается проявлять деликатность: я предположил, что вы желаете погворить с маркизой с глазу на глаз.

– Как это на вас не похоже! Стало быть, вы заслужили поощрение. Вот оно. Один из дворников на улице Бьенфезанс видел утром мадемуазель дю План-Крепен, ее увез автомобиль, но дворник запомнил номер.

– Дворник, похоже, из ваших служащих. Не так ли?

– Нет, совсем нет. Мадемуазель похитили, и так грубо, что это привлекло его внимание. Тем более что он знал, кого похищают.

– Дворник знаком с Мари-Анжелин?!

– Неужели вам не известно, что прихожане церкви Святого Августина, особенно те, что встречаются на утренней службе, – это особый мирок, и при необходимости этот мирок может оказаться весьма полезным. Его представители могут незаметно прийти на помощь к тем, кто в ней нуждается. Вот, например, дворник, сам пришел в полицейский участок.

Адальбер про себя растрогался, но вслух насмешливо спросил:

– Вы хотели, чтобы я заплакал?

– Нет, не хотел. Я просто вас проинформировал. А Морозини? Все еще путешествует?

– Завтра приедет Лиза, и мы все узнаем. Она прекрасно понимает, что телефонные разговоры могут быть опасными.

– Ну так дождемся завтрашнего дня. А пока не оставляйте госпожу де Соммьер в одиночестве. Хуже нет, когда безудержно разыгрывается воображение, а госпоже маркизе воображения не занимать.

Относительно воображения тети Амели комиссар выразился даже слишком мягко. Вообразить она себе могла все, что угодно, и провела ужаснейшую ночь. Дрема, с которой дружит преклонный возраст и которая время от времени убаюкивает старушек, в эту ночь не появилась даже близко. Хотя нельзя сказать, что ее не приманивали симпатичными домашними средствами, на какие обычно она откликается: например, пожевать яблочко, выпить чашку теплого молока, прочитать несколько страниц какого-нибудь романа Марселя Пруста, пересчитать слонов... А может быть, лучше не слонов, а овец, коров или кенгуру? Но не помогли и эти животные. Тогда снотворные? В аптечке в ванной можно было найти аспирин, сироп от кашля, спиртовой раствор йода, мазь от ревматических болей в суставах и "чудодейственные капли доктора Ленормана". Правда, вычурная этикетка не сообщала, какие чудеса совершает эта микстура. Разочаровавшись в домашних средствах, маркиза часа в два ночи решила испробовать любимое средство Альдо: выкурить английскую сигарету и выпить рюмку коньяка с водой. Вернее, просто рюмку коньяка. Но проверить это средство не удалось. Неизвестно, по какой причине Сиприен запер спасительный коньяк на ключ, а спуститься в погреб маркиза не решилась. Конечно, оставалось любимое шампанское. Стоило открыть дверцы буфета, и пожалуйста! Бутылки стоят рядком. Беда только в том, что шампанское не усыпляло маркизу, напротив, божественный напиток ее бодрил, оживлял, наполнял ощущением праздника, что было совсем не к месту при теперешних печальных обстоятельствах. И маркиза снова поднялась в спальню, смирившись, что эту ночь проведет без сна, и пообещав себе в утешение, что непременно позовет старого друга, доктора Дьелафуа, чтобы он прописал ей хорошее снотворное. Конечно, ей помогла бы трубочка опиума, но к кому за ней обратиться? Разве что Ланглуа знает, где курят опиум... Или План-Крепен! "Наша маркиза" не сомневалась, что в записной книжке компаньонки непременно нашелся бы адрес опиумной курильни.

Вернувшись мыслями к Мари-Анжелин, маркиза заплакала, потом возмутилась, и, как только гнев высушил на ее глазах слезы, она съела второе яблоко. А когда в восемь часов утра ей принесли поднос с завтраком, она вновь была исполнена присущего ей спокойного достоинства, словно только что вышла из объятий Морфея. Никто из ее людей не должен был заподозрить, что она может переживать минуты слабости и отчаяния, для нее это казалось оскорбительным.