Восточный ветер - Чингиз Абдуллаев

Потом вспомнили, что даже среди власовцев были благородные герои, воевавшие с тиранами, Сталиным, хотя во все времена предателей называли предателями и никак иначе. Потом написали, что не было подвигов Матросова, Гастелло, Космодемьянской. Подбросили чудовищную ложь, что войну выиграли, закидав фашистов горами трупов и поставив позади атакующих войск загранотряды. Из советских маршалов и генералов, сумевших переиграть и победить самую лучшую армию в мире, разгромив обученных к победам по всей Европе немецких генералов, сделали неучей, жестоких негодяев и угодливых льстецов, которым нельзя было доверять даже роту солдат. Апофеозом массовой лжи стала версия о том, что Гитлер просто вынужден был нанести «превентивный удар», иначе Сталин напал бы на него первым. И вообще фашисты были просто вынуждены напасть на Советский Союз, который был настоящим воплощением вселенского Зла.

Затем оболгали последующую историю, заявив, что у Советского Союза никогда не было особых достижений. А выход в космос и первые спутники были лишь следствием ожесточенной борьбы с американцами за первенство в мире. И вся история большой страны в двадцатом веке была опрокинута назад с большим знаком минус. Страной руководила партия карьеристов и фанатиков, народ покорно выполнял навязываемые ему нелепые директивы, не было никаких достижений у страны, победившей в самой страшной войне и дважды отстраивающей свою державу. И вообще вся большая страна была лишь «тюрьмой народов». Тенденции начали меняться с начала двухтысячного года, но инерция отрицательного движения еще была слишком велика. И Караев понимал, что его молодые слушатели правы.

— В нашей работе может случиться всякое, — задумчиво сказал он, — вас могут подставить, обмануть, выдать, даже ликвидировать, если это необходимо для успешной операции. И мы должны четко осознавать, на какую рискованную стезю мы вступили. Никто и никогда не может дать нам гарантий. Мы все ходим по лезвию бритвы. Вот что я могу вам сказать, ребята. И каждый сам решает для себя, как ему поступать в том или ином случае.

— Каждый принимает на себя и ответственность за свой выбор, — негромко добавил Сапронов. Было не совсем понятно, с какой интонацией он это сказал. Утвердительной или вопросительной.

— В том числе и ответственность, — согласился Караев.

Три пары глаз смотрели на него. Он усмехнулся.

— Давайте закончим на сегодня, — предложил Караев, — иначе наша дискуссия может нас далеко завести.

МОСКВА. РОССИЯ. 17 ИЮНЯ 2006 ГОДА

Он приехал на встречу с Большаковым в точно установленное время. Иван Сергеевич не любил, когда опаздывали на встречу с ним, ссылаясь на автомобильные заторы, обычные московские пробки, спущенную шину или другие обстоятельства. Большаков справедливо полагал, что обязанность ответственного человека прибыть к месту встречи в точно назначенный срок является непременным условием дисциплины, нормой, не подлежащей пересмотру.

Руководитель Государственной технической комиссии находился в своем кабинете. Он встретил полковника Караева довольно дружелюбным взглядом. Если учесть, что этот человек отвечал за новейшие разработки в области защиты государственных учреждений от прослушивания, можно было предположить, насколько был защищен его кабинет от внимания посторонних лиц. Но Большаков, похоже, не доверял ни самому себе, ни даже своему учреждению. Он поздоровался с Караевым, пожал ему руку и предложил пройти следом за ним в одну из тех комнат, которые были оборудованы специальной дополнительной защитой резонансных скремблеров, практически полностью исключавших любое возможное прослушивание их разговора. Похожие комнаты оборудовались в зарубежных посольствах для работы зарубежных резидентур и шифровальщиков.

Большаков сел в удобное кресло и показал на другое кресло Караеву. Включил радиоприемник, стоявший на столике рядом с ними, и усмехнулся.

— Мы до сих пор считаем, что лучшая защита — это просто громкий звук радио или магнитофона, заглушающий наш разговор, — пояснил Иван Сергеевич, — я слышал о том, что суд над Карташовым закончился.

— Да. Он получил четырнадцать лет.

— Вы считаете, много?

— Не знаю. Я об этом не думал. Я считаю, что он получил по «заслугам», если иметь в виду его предательство. Раньше таких расстреливали, это я хорошо помню.

— Да, — кивнул Большаков, — и я всегда считал, что это правильно. Раньше была холодная война, которая по ожесточению, накалу страстей, масштабу и концентрации задействованных в ней сил была ничуть не менее массовой, чем Вторая мировая война. Фактически она шла по всему миру с переменным успехом. В конце семидесятых мы даже подозревали, что постепенно берем верх, после нефтяного кризиса, когда цены на нефть взлетели до небес.

— А потом они упали и с ней рухнула и советская экономика? — невесело продолжил Караев.

— Не совсем так. Мы провели доскональный анализ ситуации середины восьмидесятых. Это еще один миф, который был навязан нашей стране извне. Американцы не могли объяснить столь быстрой сдачи наших позиций и такого оглушительного обвала социалистической системы Восточной Европы. Поэтому был запущен миф о том, что советская экономика проиграла соревнование с капитализмом, надорвалась на гонке вооружений и отставала от американской на целую вечность.

На самом деле все это неправда. Мы были второй экономикой в мире, опережая даже западных немцев и японцев. Диспропорции были, безусловно, но они были не настолько катастрофическими. Очень неплохо развивалась экономика стран Варшавского договора. Особенно в ГДР, Чехословакии, Венгрии. Но как только мы начали сдавать позиции в Восточной Европе, все режимы тут же посыпались. Не из-за своих экономических показателей, а из-за того, что в этих странах просто отстранили от власти правящие партии, которые становились стержнем государственной системы в тех условиях. Что было потом, вы знаете. Мы сдали все, а потом развалили и собственную страну. Не из-за того, что Эстония развивалась лучше Туркмении или в Литве жили лучше, чем в Азербайджане. Это еще нужно посмотреть, где сейчас лучше жить. И где больше доходы. В богатых ресурсами Туркмении и Азербайджане или в не имеющих почти ничего Эстонии и Литве, но это к слову… Мы все виноваты в том, что произошло. Все, без исключения. Мы проиграли третью мировую войну только потому, что сами сдали свои позиции. И свою страну. Наш бывший лидер поступил как советовал Оруэлл: «Лучший способ быстро закончить войну — это признать свое поражение».

Караев молчал.

— Вы слышали о таком летчике, как Беленко? — вдруг спросил Большаков.

— Конечно, слышал, — кивнул Караев, — был такой нашумевший случай. Я был тогда молодым офицером. Ровно тридцать лет назад Виктор Беленко перелетел на своем новеньком самолете в Японию. Скандал был оглушительным.

— Я тогда работал на Дальнем Востоке, — сообщил Большаков, — Беленко служил в пятьсот тридцатом истребительном авиационном полку. Он взлетел с аэропорта «Соколовка», который находился примерно в двухстах километрах от Владивостока. И перелетел к японцам на своем двадцать пятом «МиГе». Моего руководителя сняли с работы, хотя он был менее всего виноват в том, что произошло. Японцы и американцы разобрали тогда наш новый самолет буквально по винтику. Беленко срочно вывезли в Америку, где его начали прятать по особой программе «защиты свидетелей». Его предательство нанесло очень большой удар по нашей обороне, пришлось менять всю систему «свой-чужой» на всех самолетах страны. Не говоря уже о том, что этот самолет был самым технически оснащенным на тот момент нашим истребителем.

Большаков помолчал и затем продолжил.

— Конечно, мы искали Беленко в Америке. Но американцы запустили дезинформацию, что он погиб в автомобильной катастрофе. И наши успокоились. Потом начались события начала девяностых и о Беленко, казалось, забыли. Но в девяносто седьмом он дал пространное интервью японской газете «Хоккайдо симбун». Знаете, что заявил этот предатель? В девяносто пятом году он даже приезжал в Россию. Можете себе представить, что с нами было, когда мы об этом узнали. Вот такая громкая пощечина нам всем.

Он снова замолчал. Караев терпеливо ждал, не понимая, почему Большаков вспомнил о Беленко.

— Мы его все равно найдем, — негромко, но уверенно сказал Большаков, — найдем и накажем. А вам я рассказал эту историю только потому, что вы о ней наверняка слышали. Но таких историй было несколько…

— Не сомневаюсь, — кивнул Караев. — Вы хотите, чтобы я занялся этим делом?

— Нет. Это не ваш профиль, полковник. Им будут заниматься совсем другие люди. Я позвал вас совсем по другому делу. В восемьдесят четвертом году, когда наши отношения с Америкой накалились буквально до предела и Рейган объявил нас «империей зла», к западным немцам ушел майор Йозас Минкявичус, сотрудник нашей резидентуры в Германии. Он работал на связи нашей разведки с восточными немцами. Можете себе представить, скольких он выдал?