Caprichos. Дело об убийстве Распутина - Рина Львовна Хаустова

И только очень немногие понимали, что за масочкой политического паяца и шута, за всем этим каскадом шуточек, эпиграммок, политических частушек и бесшабашного хулиганства скрывалось совершенно другое лицо – лицо холодного, очень расчетливого и безжалостного политика… кто обладал острым зрением, видел: Пуришкевич «человек опасный и вовсе не такая ничтожная величина, как принято думать».

Современники были правы: счастье, что Пуришкевич бывал смешон. Не будь этого, он внушал бы ужас, настолько «твердокаменный монархист» был лишен каких бы то ни было принципов и убеждений. Этот господин, в нетерпении выхаживающий по мостовой в ожидании автомобиля, который унесет его к месту убийства, совсем не соответствует данному самому себе определению – «я человек без тормозов». Его самый проверенный и верный тормоз – политическая выгода, точно выверенный политический расчет.

Но коли так, что означают загадочные политические маневры Пуришкевича в дни, предшествующие его участию в убийстве Распутина?

Так, как действовал он, мог действовать только человек, точно и наверняка знающий, что дни правления государя сочтены. Как иначе объяснить поспешное сжигание всех мостов, соединявших «твердокаменного монархиста» с ныне правящим монархом?

За несколько недель до убийства, после долгого перерыва, Пуришкевич взошел на кафедру Государственной думы, чтобы спуститься с нее в ореоле исторического бессмертия. Говорил Пуришкевич долго – почти два часа…

«Зло идет от тех темных сил и влияний, которые и заставляют взлетать на высокие посты людей, которые не могут их занимать. От влияний, которые возглавляются Гришкой Распутиным! Ночи последние не могу спать… лежу с открытыми глазами, и мне представляется ряд телеграмм, записок и сведений, которые пишет этот безграмотный мужик то одному, то другому министру… Неисполнение этих требований влекло к тому, что эти господа, сильные и властные – слетали!

Я полагал, что домашние распри должны быть забыты во время войны. Теперь я нарушил запрет, чтобы дать докатиться к подножию трона думам русских масс…

Необходимо избавить Россию от того позорного положения, в которое ее поставили царские министры, обратившиеся в марионеток, нити которых прочно забрали Распутин и императрица Александра Федоровна – злой гений России и царя, оставшаяся немкой на русском престоле… чуждая стране и народу!»

Закончив свою крамольную речь, Пуришкевич скатился с думской кафедры в объятия тех, кто доселе лишь смеялся и возмущался им! В объятия заклятых врагов – идейных противников самодержавия!

О! Пуришкевич впервые ощутил, какие сладостные плоды приносит критика царя и его правительства! Когда он вечером станет заносить в дневник переживания минувшего дня, рука его, истомленная клещами сторуких пожатий, с трудом будет держать перо, а в ушах будут отдаваться громы аплодисментов, поздравлений, восторгов… Его дневник на странице, помеченной 19 ноября, полон восторженного сумбура. «Я не позволю, что бы МНЕ марали МОИ государственные идеалы»! – вдохновенно строчит в дневник грядущий убийца, становясь в самодовольном пафосе своем забавно схожим с пушкинским злодеем-отравителем Сальери.

МНЕ не смешно, когда маляр презренный,

МНЕ пачкает мадонну Рафаэля… МНЕ не смешно, когда…

«Царские министры – марионетки, нити которых прочно забрали Распутин и императрица Александра Федоровна – злой гений России и царя, оставшаяся немкой на русском престоле… чуждая стране и народу!»

Да, таких невозможных, таких крепких выражений не употребляли даже те, кто открытой своей целью поставил ограничение самодержавной власти царя! Те осторожничали, предпочитая оперировать аккуратными, тщательно взвешенными намеками и полунамеками.

Для того чтобы произнести неслыханные слова, принесшие Пуришкевичу популярность в кругах его бывших оппонентов и непримиримых врагов, он покидает ряды правой фракции Государственной думы. Через месяц с небольшим после убийства его исключат из Русского Дворянского Собрания, назвав «выжатым лимоном».

Такова была цена ноябрьского красноречия Пуришкевича, который своим исключением нимало не был смущен.

Интересно и то, что он, единственный из заговорщиков, не только не пытается скрывать, что собирается покончить с Григорием Распутиным, но и, рискуя провалить весь план, рассказывает о намерении убить Распутина журналистам, главе английской разведывательной службы, дипломатам стран-союзниц и, что в особенности настораживает, бывшим идейным врагам. Запомните, – многозначительно говорит он своим собеседникам – запомните – 17 декабря… (18)

В дни, предшествующие убийству, он весь искрится пафосом и самодовольством. Он делает шаги демонстративно неосторожные. Что это?

Потеря инстинкта самосохранения?

О, нет… Нет!

Зная Пуришкевича, можно утверждать: именно обострение этого инстинкта руководит в эти дни всеми действиями Пуришкевича. Пуришкевич подобно корабельной крысе учуял в самодержавном корабле непочиняемую течь и в панике перепрыгнул с лету на более успешный корабль.

И признаться, было бы очень любопытно понять, какая открывающаяся политическая перспектива заставила Пуришкевича так круто поменять курс и так решительно примкнуть к двум заговорщикам – членам императорской семьи? Ради каких посулов впутался он в сегодняшнюю кровавую игру, и каких ожидал для себя фанфар и трофеев?

Совершенно невероятно, чтобы этот расчетливый и изворотливый политик пошел в убийцы бескорыстно, как он будет впоследствии упорно твердить, руководствуясь нелепой и самоубийственной целью «спасти любимого монарха от Распутина, даже вопреки ему самому»…

Но вот пять минут истекли…

О Пуришкевиче и его резонах будет еще время поговорить, а теперь в оставшиеся секунды напомним, что незадолго до смерти бывший член Государственной думы Пуришкевич опубликовал дневник, в котором им были подробно описаны все события грядущего убийства. Таким образом, Пуришкевич вступает сейчас в повествование не один, а вкупе со своими записями и воспоминаниями (19), которые мы начнем с этого момента скрупулезно сопоставлять с воспоминаниями Маленького князя Юсупова.

Часы показывают без десяти двенадцать…

Только без десяти двенадцать Пуришкевич услышал со стороны Садовой улицы характерный стук автомобиля, и вскоре доктор Лазаверт остановился у тротуара. Страшась начальничьего гнева, поспешно принялся объяснять, что по дороге у него лопнула шина. Время, меж тем поджимало, и сообщники, оседлав автомобиль, на бешеной скорости устремились к Юсуповскому дворцу.

Они прибыли к месту минута в минуту.

И там натолкнулись на сюрприз!

Согласно плану, который выработали заговорщики, Пуришкевич и Лазаверт должны были прибыть не к главному подъезду дворца, где постоянно дежурили два охранника, а прямо к дверце, которая вела на винтовую лестницу. По договоренности с Маленьким Феликсом железная решетка с двумя парами железных ворот, ведущая во внутренний дворик, должна была быть открыта к их приезду…

Но… Когда Пуришкевич с Лазавертом подъехали к дворцу, они обнаружили, что ворота закрыты… Вот так-так!

Озадаченные заговорщики сделали широкий круг, через Театральную площадь и Прачечный переулок и через несколько минут снова вернулись к железным воротам…

И снова ворота оказались закрытыми.

И тогда…