Холодный счет - Владимир Григорьевич Колычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И стены в подъезде покрашены, но на первой же межэтажной площадке Севастьян заметил надпись «Лиза – кошка драная!». Гвоздем или еще чем по стене водили с такой силой, что новый слой краски не смог скрыть надпись. Уж не бывший ли муж Лизы постарался?
Крюков поднялся на четвертый этаж, нажал на клавишу звонка, но за дверью тишина. Или дома никого нет, или затаились жильцы. Может, Румянцев позвонил, предупредил.
Севастьян уже собрался уходить, когда с лестницы донесся легкий перестук женских каблуков. Он увидел молодую женщину с большими глазами на узком, вытянутом вперед лице, ладная, стройная. Гладко зачесанные волосы русого цвета под чепчиком, розовые щечки, верхняя губа чуть приподнята, зубы блестят, как жемчуг. Зеленая жилетка с известной эмблемой выдавала ее принадлежность к магазину, размещенному на первом этаже здания.
Женщина повернулась к двери, возле которой стоял Севастьян, остановилась, настороженно глядя на него.
– Капитан полиции Крюков!
– Да я знаю…
– Кто-то позвонил?
– Никто не звонил, видела я вас, в форме. В магазин к нам как-то заходили.
– Странно, что я вас не запомнил… Девушка вы видная… Марина Канареева?
– Да, Марина… На пять минут забежала… – Одной рукой женщина указала на дверь, другой повела вниз, где находился магазин.
– А где муж?
– На работе, где ж еще?
– А где его бывшая жена?
– Почему вы спрашиваете? – нахмурилась Канареева.
– Не знаете?
– Что я должна знать?
– Убили Лизу… Изнасиловали и задушили.
– Изнасиловали? – В глазах женщины промелькнуло что-то вроде злорадства.
– Вас это не удивляет?.. Может, с Лизой уже происходило что-то подобное?
Севастьян говорил, а женщина слушала, с каждым произнесенным им словом все заметнее возбуждаясь. Возможно, она не желала Лизе зла, но сама природа соперничества настраивала ее против бывшей жены своего мужа. И заставляла сейчас торжествовать бесконтрольную часть души. Но умом она понимала, что выражать свою радость ни в коем случае нельзя. И не по-людски это, и заподозрить могут.
– Я слышал, она заявление в полицию подавала об изнасиловании.
– И я слышала, – кивнула Канареева. – Но как там и что, я точно не знаю.
– А не точно?
– Ну да, было. Юра заставил ее в полицию идти. Она не хотела, а он заставил. А потом она заявление забрала, Харитона своего чтобы спасти.
– Кто такой Харитон?
– Леня Харитонов, они с Юрой на одной улице жили. И учились… в четырнадцатой школе.
Севастьян кивнул, знал он такого Харитонова, тридцать семь лет, первый срок отсидел за изнасилование, второй получил за ограбление. Девушку ограбил, возможно, хотел изнасиловать, но жертва смогла вырваться, Харитону досталась только ее сумочка. Все это Севастьян знал, потому что дело через его руки проходило. Но чтобы Харитона обвиняли в изнасиловании Лизы Канареевой, не слышал. И о заявлении, поданном ею, не знал, только собирался поднимать архивы.
Харитонов сидит, пять лет за грабеж отмотал, срок уже на исходе. Здоровый мужик, рослый, сильный, борцовская шея, тяжелый кулак. Сто тридцать первая статья жизнь ему не сломала, пытались в тюрьме наказать его за изнасилование, так он зубы озабоченным правдолюбам выбил, больше желающих не нашлось. Но так и Севастьян далеко не слабак, физически развит и на внешность не жалуется, но, видно, что-то не устроило в нем Лизу. Может, ей погорячей хотелось, вот и не выдержал он сравнения с Харитоном.
– Что еще вы об этом Харитоне знаете?
– Да ничего… Знаю, что за изнасилование отсидел. Вышел и сразу на Лизу полез. Юре назло изнасиловал!..
– Это Юра сказал, что назло?
– Да, так говорил… И еще сказал, что Лизе с ним очень понравилось.
Севастьян плотно сжал губы, чтобы не скривить их в насмешке. Вспомнил надпись на стене. Он мог понять состояние мужчины, чья жена изменяла ему со своим насильником, но писать о своем к ней отношении на стенах подъезда – это ни в какие рамки. Вроде бы взрослый мужчина этот Юра, а ведет себя как сопливый пацан. Впрочем, это не преступление, тем более что надпись уже закрашена.
Харитонов отбывал срок, убить Лизу он не мог. У Канареева нос не длинный, но тем не менее Севастьян спросил, где находился он вчера в момент убийства. Юра Канареев работал мастером по ремонту холодильных установок, домой вернулся в половине шестого. Заглянул по пути в магазин к Марине. Она проводила его домой, накормила, он отравился в душ. Через час заглянула снова, Канареев спокойно смотрел телевизор.
4
Среда, 5 апреля
Страх отупляет, взгляд напуганного человека теряет осмысленность, пропадает глубина. Севастьян впервые видел женщину, сидевшую перед ним, но уже знал, что работает она учителем, уже не глупая. Немолодая, порядком за тридцать, значит, еще и жизнью умудренная, а смотрела на него глазами испуганной овцы. Лицо вытянуто, рот приоткрыт, взгляд, как будто маленько не хватает. А женщина довольно-таки симпатичная, особенно если вернуть ее лицу одухотворенность. Довольно-таки высокая, стройная, длинные сильные ноги, упругие бедра. И одета со вкусом, хотя и недорого.
– А если он меня за это накажет? – спросила она.
– Кто накажет, насильник?
Женщина возвращалась с работы, от остановки шла через пустырь, одна, в темноте, словом, все условия для встречи с насильником. И тот ожиданий не обманул. Напал, изнасиловал и ограбил. Хорошо, не убил. И даже не избил.
– Ну да.
– Ольга Илларионовна, давайте успокоимся! – Севастьян сложил вместе ладони. Очень хотелось успокоить женщину и пробудить в ней здравый смысл.
– Я спокойна! – Дробнякова также сомкнула ладони у груди.
– Вы пишете заявление, мы находим преступника, он получает срок… Шесть лет за изнасилование плюс разбой, не побоюсь этого слова… Ну так что?
– А можно без заявления?
– Можно сделать так, чтобы никто ничего не знал. Тихо проведем розыск, тихо проведем следствие, тихо пройдет суд… Но без заявления нельзя! – отрезал Севастьян.
Он силком Дробнякову в отдел не тянул, сама пришла, но упрекать ее в том нельзя. Смена настроения в ее случае – дело обычное.
– Ну, хорошо…
Севастьян улыбнулся, вынул из папки чистый лист бумаги, положил перед женщиной, дал ей авторучку, объяснил, как и что нужно писать. А сам тем временем нашел папку, в которой у него хранились фотографии насильников. Не надо картотеку ворошить, у опытного опера все под рукой. Только вот начальство этого не ценит. Тридцать девять лет вот-вот исполнится, а Севастьяна только-только к званию
