Настоящий папа (СИ) - Шнайдер Анна

Мы тогда долго, до самого рассвета, сидели в кафе и разговаривали. Саша приехал из Санкт-Петербурга специально, чтобы поговорить со мной. Только со мной, к Киру он не пошёл — сказал, что не может. Стыдно было, наверное. Я не знаю.

Но в любом случае Саша приехал совсем поздно вечером, а утром у него уже был поезд.

Он тогда много говорил. Гораздо больше, чем я. Рассказывал про знакомство со своей Оксаной, просил прощения, объяснял. И пил.

Я тоже пила, но не напивалась, и помню каждое его слово.

— Ты пойми, Анют, ты хорошая, замечательная… Но скучная просто до невозможности. Ты же сама знаешь, что не способна на безрассудный поступок, у тебя мозг главный орган…

Очень хотелось плакать, но я не плакала.

— Находиться с тобой рядом… эмоционально очень тяжело, Анют. Ты же идеальная, у тебя нет недостатков…

Я не обиделась на Сашу. Он, наверное, считал это комплиментом. Но следующие его слова ранили меня гораздо глубже, чем он думал.

— И сына ты себе такого же родила…

Я тогда извинилась, пошла в туалет и там сидела минут пятнадцать, пытаясь успокоиться. Всё остальное показалось мне сущей ерундой по сравнению с этими словами.

Мне даже захотелось ударить Сашу, чего со мной до этого момента не случалось.

Оказывается, сына я родила себе. И надо же — такого же, как я. Правильного и скучного. Кирилл действительно унаследовал мой характер, только вот внешне был в Сашу — смуглый и темноглазый.

Я помнила эти слова до сих пор. Наверное, сам Саша их уже забыл, а я помнила. Именно с них началась моя борьба с любовью к бывшему мужу и вытравливание этой любви из собственного сердца и души.

Но Бог с ним, с Сашей. Алексей, с его немного лукавой улыбкой и мягкими тёмными глазами, был не похож на человека, которому может понравиться такая скучная женщина, как я.

Я и в юности не умела отдыхать и развлекаться, а теперь уж особенно. Я не любила шумные компании, у меня было мало друзей. В свободное время я либо работала сверхурочно, либо занималась с Киром. Я почти не носила красивую одежду, только удобную, я не красилась. Я не умела флиртовать.

Говоря откровенно, что во мне может привлечь взрослого мужчину? Умение готовить? Ха-ха.

И почему я вообще думаю об этом? Это малодушно и неправильно. Но как же хочется…

Сашка… какой же ты дурачок. Большой мальчик, сильный, красивый, но дурачок. Дожил до тридцати с лишним лет, а так и не понял — наши достоинства одновременно и наши недостатки. И то, что является нашей силой, если посмотреть с другой стороны, будет казаться слабостью.

Как Кир. Он — моя сила. Но и моя самая большая слабость.

14

Квартира встретила Алексея душной тишиной. Когда-то именно из-за этой тишины он завёл Фильку. После отъезда Кристины всё казалось каким-то мёртвым, и Фил пришёлся кстати — не так тошно было возвращаться в пустое помещение.

Иногда Алексей жалел, что Тинка переехала в подаренную ей квартиру. Нет, он прекрасно её понимал — тридцатичетырёхлетний брат, даже самый любимый — не очень удачная компания для молодой девчонки. Ей хотелось уединяться со своим молодым человеком, с которым они встречались последние два года, а Алексею совесть не позволяла не обращать внимания, что они закрываются в комнате. Он понимал, дело молодое, да и Макс ему нравился, надежный парень с вполне серьёзными намерениями, этим летом они и пожениться хотели. Но срабатывал рефлекс старшего брата.

Тинкой он гордился. Она училась на журфаке МГУ, писала статьи в женский журнал, ходила на занятия фотографией, пару раз в месяц снимала чужие свадьбы. И старалась не унывать, хотя иногда и на неё накатывало. Потерять маму в пятнадцать и отца в семнадцать — нелегкое испытание.

Алексей переоделся и рухнул в кресло. И вроде обычный день, а он чувствовал себя так, будто сутки таскал на спине мешки с песком. И ведь накормили, напоили, и вкусно было очень, а на душе как-то погано.

Маму Алексея звали Татьяной, и отец ушёл от них, когда ему было пять. Мама была учительницей — маленькая, тоненькая серьёзная девушка в очках. Внешне на Анну не похожа, но суть та же. Отец нашёл взамен полную противоположность — высокую блондинку-художницу с большой грудью и огромными глупыми глазами, похожую на ангела до тех пор, пока она не открывала рот.

Мама сражалась с чужими детьми на двух работах, чтобы прокормить Алексея. Сам он никогда не был похож на спокойного рассудительного Кира, с ним было много проблем. Он дрался, учился на тройки, задирался… до тех пор, пока однажды, после очередной драки с одноклассником, мама не расплакалась в его присутствии.

Женщина-камень, Татьяна никогда не плакала. И эти слёзы, и последовавшие за ними слова — «Господи, как я устала!» — так поразили Алексея, что у него в одночасье мозги встали на место.

А через несколько лет в их жизни появился дядя Толя. Человек-шкаф, здоровенный, широкий в плечах разнорабочий, которому почему-то понравилась маленькая худенькая учительница в очках с толстыми стеклами и нагрузкой в виде четырнадцатилетнего пацана. И Алексей не понимал, почему дядя Толя вообще заметил маму, до тех пор, пока отчим не сказал:

— Знаешь, я в детстве историей увлекался. И больше всего мне нравилось читать про декабристов. И их жён. Твоя мама, Лёшка, если бы жила в то время, точно бы декабристкой стала. Есть такое качество человеческое, оно в людях редко встречается, а в твоей маме его хоть отбавляй. Называется оно «верность».

Верность…

С того разговора уж почти два десятка лет минуло, а Алексей помнил каждое слово, выражение лица дяди Толи, когда он о маме говорил. И своё изумление после этих откровений.

Второе имя женщины, чей борщ Алексей ел в этот вечер, было именно таким. Верность…

15

Следующим утром я с трудом встала с кровати. Подняла себя, используя свой излюбленный способ — мысленно повторяя: «Завтра пятница, завтра пятница, завтра пятница».

«Сегодня пятница» обычно действует ещё лучше, но увы — сегодня был четверг.

Работа, как обычно, выгнала из головы все лишние мысли. И в этом, конечно, были и плюсы, и минусы.

Вечером, сидя за столом вместе с Кириллом, я дала себе слово больше не думать об Алексее. Хватит. Он же обо мне не думает, так чего я вдруг буду?

И, поднимаясь на работу утром в пятницу, я была уверена, что больше никогда не увижу этого человека.

Но я ошиблась.

— Ну что? «Один дома»? — спросила я у Кирилла, когда мы отъезжали от школьной автостоянки. Сын благосклонно кивнул и с восторгом покосился на пакет чипсов, лежавший у него на коленях.

Примерно раз в две недели я устраивала Киру «день гадостей». Он, правда, называл его «днём гадостей для радости», но это уже детали. В подобный день я разрешала ему купить и съесть то, что никогда бы не разрешила в любой другой день, но только что-то одно. Обычно Кир выбирал чипсы, иногда — мармеладки в виде чьих-то зубов или глаз. Изредка просил порадовать его продукцией Макдональдса. Я тоже обычно покупала себе что-нибудь вредное, но не всегда. Сегодня вот ничего не купила — не хотелось.

— Можно, — ответил Кир на моё предложение о просмотре фильма. — Мам, а дядя Лёша не рассказывал тебе, как он завёл Финча?

— Кто?..

— Дядя Лёша.

Поди же ты… Два часа знакомства — и уже «дядя Лёша». Нет, может, для кого-то это обычное дело, чужого мужика дядей Лёшей называть, но точно не для Кира.

— Он меня попросил так его называть сразу после того как разрешил покрошить в борщ белый хлеб, — невозмутимо продолжил сын.

— Кир!

— Ну а что, мам? — улыбнулся мой маленький нахал. — Он сказал, что иногда можно нарушать правила, иначе для чего они придуманы? Ты же сама так говоришь. Я поэтому и решил, что можно.

Ох уж этот дядя Лёша…

— Ладно, — вздохнула я, признав очевидное — рассуждения Кира логичны, возразить толком нечего. — Но только не увлекайся, пожалуйста, этими нарушениями. Систематическое нарушение правил, сам знаешь…