Опасность и соблазн - Конни Брокуэй

Уголки его большого рта приподнялись в быстрой улыбке.

— К сожалению, скорее Кит, нежели Кристиан. Значит, вспомнили.

Ах да! Она вспомнила. Вспомнила, как сидела в комнате, лишенной всякого убранства, как смотрела в страдающие, неистовые серо-зеленые глаза молодого человека, который неслышно метался по комнате, точно дикий зверь, человека настолько чуждого всему ее жизненному укладу, что она почувствовала, что может раскрыть перед ним то, что скрывала даже от близких, потому что была уверена, что их миры, встретившись на короткий миг, никогда больше не пересекутся. Не стоило этого делать.

— Да, вспомнила. — Кровь бросилась ей в лицо. — Как… почему вы оказались здесь?

Темная бровь, пересеченная глубоким шрамом, иронически выгнулась.

— Вы не верите в ангелов-хранителей?

— Нет. — В противном случае ее ангела давно бы выгнали со службы за столь небрежное исполнение своих обязанностей. Она пошевелилась, и он встряхнул ее на руках, устраивая поудобнее, и это тут же напомнило ей, что ее несет человек, совершенно ей не знакомый. — Прошу вас, я могу идти сама.

Не сказав ни слова, Кит поставил ее на пол, и она покачнулась, потому что голова у нее закружилась. Он протянул было руку, но Кейт отстранилась:

— Все в порядке.

Его красиво очерченный рот растянулся в загадочной улыбке. Тот молодой человек, который принес ее близким замечательные золотистые розы, был неистов, но было в нем нечто зажигавшее в ней родственную искру. Как ни странно, тогда она почувствовала, что знает Кристиана Макнилла. Но по отношению к этому худому, суровому Киту Макниллу она этого не чувствовала. Что он здесь делает?

— Где ваша комната?

Она указала на ближайшую дверь, и он распахнул ее, отступив, чтобы дать дорогу. Кейт повернулась, и свет, падавший через дверь, обнаружил то, что скрывал темный коридор: золотистые волосы на его виске были в крови. Ее взгляд скользнул по его рукам. Кожа на костяшках пальцев была содрана и кровоточила. При виде этого свидетельства грубого насилия ее передернуло.

— Вы ранены.

— Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Так часто бывает при ранениях в голову.

Кейт пришла в замешательство. Может быть, дело было в его близком знакомстве с ранами, а может быть, в остатках ее чувства долга, — как бы то ни было, но она не закрыла дверь.

— Вы хотя бы умойтесь над тазом. Это лучше, чем лошадиное корыто.

— А другого выбора у меня нет? — спросил он с кривой улыбкой.

— Я заняла последнюю комнату, и если с тех пор ни одна не освободилась, то да, выбора у вас нет, — сдержанно ответила она, не желая попадаться на крючок. — Прошу вас. — И она указала на щербатый фарфоровый таз.

Кит фыркнул, а потом с видом человека, подчиняющегося непонятному капризу другого, вошел, захлопнув за собой дверь. Он направился к тазу, наклонился, плеснул в лицо водой и предоставил Кейт рассматривать себя.

Неудивительно, что она не узнала его поначалу. К шраму на лбу добавилось множество новых отметин, которых она раньше не замечала, хотя и три года назад у него уже было слишком много шрамов.

И он оказался выше, чем ей запомнилось. Крупнее. Когда Кит тер лицо, спина у него выгнулась, рваная льняная рубашка натянулась, обрисовав набухшие мускулы.

Почему он закрыл дверь? Следовало оставить ее открытой. Джентльмен нашел бы какую-нибудь женщину, чтобы Кейт не пришлось остаться с ним наедине. Боже мой! О чем она думает? Неужели какая-нибудь трактирная служанка годится на роль дуэньи? А джентльменом его вряд ли можно назвать, хотя он и говорит как образованный человек. Впрочем, в общем зале его произношение ничем не отличалось от простонародного. Что же происходит?

Не стоило приглашать его. Возможно, он решил, что у нее были какие-то иные причины так поступить, кроме обычной человеческой доброты. Кейт понятия не имела, что он за человек, чем занимается, чем занимался раньше.

От криков, раздававшихся внизу, в общем зале, затрясся тонкий дощатый пол, словно предостерегая от опасности. Если она закричит, никто не услышит. Кейт украдкой глянула на закрытую дверь и шагнула к ней поближе.

— У вас есть полотенце? — Кит выпрямился, и она вздрогнула и подала ему полотенце, а потом нервно попятилась. Прежде чем отвернуться, он посмотрел на нее. — Полагаю, вы ведете себя как испуганный кролик, потому что боитесь меня. Я не собираюсь подвергать вас насилию, миссис Блэкберн, — сказал он, вытирая лицо, словно обвинение в насилии было для него делом повседневным и надоевшим.

Лицо у нее вспыхнуло, и она почувствовала себя дурочкой.

А он снова повернулся к тазу, приблизил лицо к зеркалу, висевшему над ним, и стал рассматривать рану на виске. Кейт немного успокоилась, поскольку он абсолютно не обращал на нее внимания, — Кит выжал полотенце и вытер кровь на руках.

Глядя на него в зеркало, она заметила, что у него изменились даже глаза. Когда-то это были двери, ведущие в первобытные глубины; теперь они ничего не выдавали, даже намека на характер того, кому служили. Прежней осталась только их красота — удлиненные глаза, льдисто-зеленые, окаймленные ресницами с золотистыми кончиками. Он отложил окровавленное полотенце.

— Кровь все еще идет, — пробормотала Кейт.

Кит потрогал рану, раздраженно посмотрел на окровавленные пальцы и замер в нерешительности. Других полотенец в комнате не наблюдалось. Поколебавшись, Кейт сунула руку под кровать, где находился затейливо сработанный кожаный сундук с медными украшениями, принадлежавший ее покойной кузине.

Вместе с вещами Грейс Мердок там помещался весь гардероб Кейт: три лучших платья ее матери, перешитые так, что, прибыв в замок Парнелл, она не будет походить на нищенку, каковой на самом деле является. Она осторожно выложила завернутые в ткань платья на кровать. На дне лежало аккуратно сложенное белье.

Когда-то это были сокровища новобрачной — пошитые из тончайшего батиста, вышитые шелком, отороченные брюссельскими кружевами. Самые тонкие давно сносились, кружева были сняты, чтобы украсить школьные платья Шарлотты Оставшееся истончилось от стирки и чинилось столько раз, что Кейт уже потеряла счет штопкам.

— Что вы делаете? — поинтересовался Кит.

— Не можете же вы ходить с такой раной. — Она разорвала по швам старую сорочку. — Это неприлично. Сядьте.

Он склонил голову набок, с удивлением глядя на нее, но подошел к ней и опустился на единственный стул в комнате. Она двигалась у него за спиной, разрывая сорочку на узкие полоски. Потом, сделав толстую подушечку, прижала ее к ране на виске:

— Подержите так.

Он накрыл ее руку своей рукой. Как и все в нем, рука была крупная, грубая и в шрамах, но неожиданно изящная, с длинными и тонкими пальцами, с широким, но гибким запястьем. Кейт поспешно высвободила свою руку и принялась бинтовать ему голову.