Блудный сын - Колин Маккалоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Милли припомнила все, что она узнала о мачехе от Джима — ее единственного источника информации об этой семье, отвечавшей за издание его книги, так как непосредственно печатью изданий Чабба занималась «Типография Танбаллов», а оформлением — «Имаджинекс дизайн». О господи, пусть «Бог спирали» воплотит в жизнь все связанные с ним надежды!
Эмигрантка из Югославии двадцати шести лет, прожившая в Америке лет десять — первое, что вспомнила Милли. Давине посчастливилось приглянуться большому модельному агентству, и она стала топ — моделью, особенно известной рекламными роликами в пенной ванне, и ей хорошо за это платили. Однако ее сердце все еще пребывало в стадии визуального проектирования, как и будущее. Руководство издательства Чабба утверждало, что те лучшие, кто владеет искусством создания книг, чрезвычайно привлекательны для большинства. Так как основными заказчиками рекламной продукции Давины являлись профессиональные издательства, а Макс был единственным издателем прессы Чабба, она соблаговолила обратить внимание на него.
Милли не думала, что милейший старина, Дон Картер, который был руководителем Джима в процессе написания и редактуры книги, имел достаточно смелости, чтобы воспрепятствовать вхождению Давины в этот особенный мир небольшого академического издательства. А дальше понеслось.
Ей действительно только двадцать шесть? Нет, решила Милли, ей наверняка уже стукнуло тридцать. Высокая, худая, как щепка, но изящная. Ей повезло — Милли критически осмотрела Давину, — что у нее узкое телосложение; будь у нее широкий таз, и между худенькими, как руки, ногами образовалась бы огромная щель. Неплохая грудь второго размера, тонкая талия, что соответствует телосложению, и длинный торс, в противовес коротким ногам. Одевается она очень хорошо, а ее темно — коричневые волосы достаточно густые, чтобы, следуя моде, оставлять их свободно ниспадающими на спину. Прекрасная белая кожа без изъянов, тщательно выщипанные выгнутые брови, длинные ресницы и поразительно живые голубые глаза. И все же, продолжала размышлять Милли, губы слишком большие, а нос, хоть и прямой, слишком широкий. Очерченные скулы спасают ситуацию, вкупе с этими невероятными глазами. Милли посетило озарение: Давина выглядит, как выглядела бы горгона Медуза, пока боги не лишили ее красоты!
— У меня не такая высокая талия, чтобы носить короткие платья, — сказала Давина Милли; легкий иностранный акцент делал ее высокий звонкий голос еще более особенным.
— Не думала, что короткие платья подчеркивают талию, — ответила Милли. — Сколько уже Алексису?
— Три месяца. — Она издала легкомысленный смешок. — Я думала, что подарила Максу столь долгожданного наследника, но раз — и объявился Джон! И теперь я заколола откормленного теленка в честь возвращения блудного сына.
— Но Джон — не блудный сын, — заметила Милли. — Тот был изгнан, потому что промотал наследство, насколько мне помнится, а Джон стал жертвой обстоятельств против своей воли.
Искрящиеся весельем глаза потемнели, в них появилось сомнение; Давина передернула плечами и быстро отошла.
Комната была обставлена по последней моде, и Милли она вполне понравилась. Милли нашла удобное кресло, чтобы спокойно понаблюдать за окружающими, пока есть возможность. Правда, приглашенных было слишком мало. Ее взгляд остановился на Джиме, разговаривающем с Джоном, и мысли вернулись ко вчерашнему дню: его внезапное прибытие поздно вечером поразило ее, а вот Джим… нет, не ждал, но казалось, предчувствовал.
Они познакомились в Калифорнии, когда все трое стали посещать дополнительный курс по химии в Калтехе. Вероятно, они сошлись благодаря любви Джона к уединению, которое вполне соответствовало изоляции самих Джима и Милли. О причине такого поведения Джон никогда не распространялся, но был также, как и они, настроен против этого жестокого и назойливого мира. Он не нуждался в деньгах, но сумел не примешивать собственное благосостояние к их дружбе. Эти два года в Калифорнии подарили им много прекрасных мгновений; они много времени проводили на пляже, экономя, чтобы перекусить на побережье в кафе, слушали Элвиса Пресли, «Эверли Бразерс»[8] и «Коастерс»[9], столь новых и волнующих в то время. Женщины находили Джона чрезвычайно привлекательным и вовсю с ним заигрывали, но он игнорировал их попытки. Что бы ни грызло его изнутри, оно приносило ему только горечь и боль. Друзья догадывались, что его состояние связано со смертью матери, но он никогда не рассказывал им всего полностью, а они — по крайней мере Милли — не спрашивали. Она предполагала, что Джим знает больше ее.
Те светлые мысли о Джоне, которые занимали почетное место в хранилище памяти Милли, снова напомнили ей о его поразительной и совершенно неожиданной щедрости. Когда последствия травмы носовых пазух стали буквально угрожать жизни Джима, Джон Холл неожиданно проявил настойчивость и привлек лучшего пластического хирурга из Лос — Анджелеса. Ничего не сказав друзьям, он оплатил пластическую хирургию всего лица Джима. Десять тысяч долларов — и Джим Хантер превратился в другого человека. Он не только смог свободно дышать, не только исчезла угроза инфицирования головного мозга, но он больше ни капельки не походил на гориллу. Появился симпатичный чернокожий мужчина, даже отдаленно не напоминающий обезьяну. Джим принял этот дар! Джим, который не терпел благотворительности ни от кого! И Милли знала почему: свободное дыхание и спасение от церебрального абсцесса — это здорово, но даже они не могли сравниться с потерей гориллоподобной внешности.
Когда они уехали в Чикагский университет, Джон вернулся в Орегон. Он продолжал поддерживать связь с друзьями и, когда Джим послал ему открытку, где сообщал, что они теперь работают на факультете биохимии в Чаббе, прислал им огромную, сделанную собственноручно открытку, восторгаясь, что удача им наконец улыбнулась.
И вдруг, неожиданно, Джон звонит им из аэропорта и говорит, что на пути в Холломен и не будут ли они против, если он зайдет на чашечку кофе? Только вчера вечером! Терзаемый призраками прошлого, он говорил о былых временах и ни о чем другом; чувствуя на себе его взгляд, Милли вдруг испытала страх.
Милли так сильно задумалась, что голос Давины заставил ее вздрогнуть.
— Все к столу!
Она не удивилась, обнаружив свое место в центре. Очевидно, Давина рассадила гостей именно так из — за малого количества женщин. Эван сел рядом с Милли, со стороны Макса, а доктор Маркофф — со стороны Давины. Джима посадили рядом с хозяйкой, а Вэл занял другой стул рядом с Музой Маркофф. Небольшой размер стола не позволял вести за ним несколько разговоров одновременно, так как все друг друга слышали замечательно. Милли подмигнула Джиму, внимание которого Давина уже успела монополизировать.
Им пришлось выслушать эту ужасную речь об откормленном тельце, неприятные замечания по поводу отсутствия некоторых жен Танбаллов — настоящий монстр! Некоторые пряди волос Давины, как подумала завороженная Милли, походили на шевелящихся змей — разве это не головы с раздвоенными языками? Да эта женщина сама говорит раздвоенным языком!
Первым блюдом подали иранскую икру.
— Конечно, русская была бы лучше, — сказала Да — вина, демонстрируя, как нужно есть это блюдо, — но эта тоже из каспийских осетров малого посола. Какие глупые правила диктует холодная война! Ни русской икры. Ни кубинских сигар. Чушь!
«Мне и иранская икра очень нравится», — думала Милли, намазывая хлеб густым слоем сметаны; рубленое яйцо с луком имели дурную привычку сваливаться с бутерброда, а она не хотела потерять ни единой крошечной черной икринки.
— Настоящее блаженство! — сказала она Музе Маркофф.
— Разве Давина не восхитительна? — спросила в ответ Муза, когда тарелки были унесены. — Даже наличие Уды — совершенной экономки — это подтверждает. Все здорово изменилось в джунглях Танбаллов, когда Давина вышла замуж за Макса.
— Муза! Откуда у вас такое удивительное имя? — поинтересовалась Милли.
— Отец увлекался классической литературой. Он был старшим доцентом в Чаббе, бедолага. Без шансов на повышение. Всегда только старший доцент, но никак не профессор.
— И какие же изменения произошли у Танбаллов, Муза?
— Увлеченность русскими корнями. Я всегда думала, что Танбаллы из поляков, но Давина сказала, что они русские.
— Это так же верно, как и то, что эра Маккартни позади.
Муза поморщилась и погладила свой огромный живот.
— Слишком жирная еда для первого блюда. Моя печень не любит жирную пищу. Как думаешь: жареная телятина не окажется чрезмерно жирной? Со слов Давины я поняла, что она просто плавает в жире.
— Нет, вовсе нет, — с улыбкой ответила Милли. — Откормленный теленок — это образное выражение, ну… вроде «жалкие объедки». Жареная телятина совсем не жирная, уверена.