Есть такой театр… - Павел Тихомиров

Этот поезд курсировал как 7-я фронтовая труппа Политуправления Реввоенсовета Республики. Начальником агитпоезда и ответственным руководителем был назначен Исидор Яковлевич Румянцев. Он великолепно, можно сказать – образцово, справился с порученным заданием и снискал уважение и симпатии актеров. мы были направлены на Южный фронт. Маршрут – Харьков, Ростов, Таганрог, Баку, Грозный. Репертуар – Шекспир «Мера за меру», Гольдони «Служанка Памелла», Клейст «Разбитый кувшин».

<…> Маршрут, по которому следовал наш агитпоезд, пролегал по районам, недавно освобожденным Красной армией. Театры, в которых мы выступали, всегда были переполнены, спектакли шли с невиданным подъёмом.

Казалось бы, малоподготовленному, недостаточно грамотному, измотанному в тяжёлых условиях фронта зрителю наш репертуар должен бы быть малопонятным и малоинтересным. Однако этот неискушённый зритель битком наполнял театры и с непередаваемым восторгом, жадностью воспринимал происходящее на сцене.

<…> Из Таганрога по приказу начальника Политуправления главного командования Кавказского фронта нас направили в Грозный, который был только что освобожден от белых. Обстановка там была неспокойная. Приближались первые выборы в Советы, и в освобожденных районах кулаки и контрреволюционеры подбивали народ к сопротивлению. В этой обстановке выступления нашего коллектива должны были способствовать изменению настроения, общей атмосферы в городе. И действительно, наши спектакли, имевшие совершенно ошеломляющий, бурный успех, сыграли положительную роль.

Завершив намеченный маршрут, мы возвращались в Москву. В Грозном нас очень тепло провожали. После нескольких спектаклей, данных исключительно для частей 8-й армии, нашей труппе был устроен в ставке Главнокомандования благодарственный ужин-банкет. Встреча проходила в павильонепалатке, в огромном абрикосовом саду. Стол был сервирован по всем правилам, даже с карточками у каждого прибора. Признаюсь, меня, да и не только меня, удивило это великолепие».

На следующий год в Грозном состоялась премьера одной из первых, сегодня малоизвестных, пьес Михаила Булгакова «Сыновья муллы».

С 1922 года в Грозном не было зимних театральных сезонов.

Вот ещё одно свидетельство о театральной жизни города. На сей раз вспоминает Владимир Яхонтов, приехавший в Грозный в 1924 году. Глава его книги так и называется «Грозный».

«Я приехал по рекомендательному письму Ефима Филимоновича Попова к его родственнику – рабочему Бондаренко. Других направлений у меня не было. Ефим Филимонович сообщал, что я очень неплохой его близкий родственник.

Поздно вечером мы въехали в город. Как в театре, горели яркие фонари между причудливыми трубами и серыми баками. Всё вокруг попыхивало, вздыхало. Небо и земля потонули во мраке южной ночи, только на горизонте звездное море опрокинулось на землю и разлилось по холмам – то горели огни на нефтяных вышках. Нам сразу этот трепещущий ночной пейзаж пришёлся по душе.

С вокзала я, как Чацкий, с корабля на бал, попал в какой-то не то клуб, не то театр, где заканчивался концерт. Деваться было некуда, и я вышел на сцену. Я попросил разрешения выступить. Мне разрешили. У меня кроме рекомендательного письма Ефима Филимоновича была справка, что я работаю в Высшей военно-химической школе в Москве руководителем литературного кружка. Я понравился публике и председателю РАБИСа Леонидову. Он взял нас к себе и положил на полу.

Рано утром мы отправились в маленьком игрушечном поезде на нефтяные промыслы. Паровозик пыхтит, но послушно тащит маленькие вагончики между голых холмов, тех самых, что горели вчера вечером на горизонте.

С нами едут рабочие. «Вот здесь, – говорят они, – мы оставили наши старые лачуги нетронутыми, чтобы дети знали, как мы жили». И мы смотрим на страшные норы, черные и ветхие, среди унылого, грязного поля. Но вот вагончики въехали в нарядный городок. Весёлые домики тянутся в гору, им нет конца.

От домика к домику продвигаемся в глубину холмов, в чащу ажурных вышек. Мы глазеем как зачарованные на новый, незнакомый пейзаж; нам кажется, что земля чуть-чуть дрожит от бурения. Одуряющий аромат нефти мы вдыхаем с жадностью щенят, у которых только что открылись глаза на мир. Нас всё на этой земле восхищает.

Мы ходили около вышек, пахло нефтью. И здесь всё чокало и попыхивало. Я ходил и думал, что, конечно, у меня нет, совершенно нет ни одной правильной вещи в репертуаре, что читать можно многое: будет нравиться. Но такого, чтобы до зарезу необходимо и нужно, – такого ещё не было. Я уже понимал смутно, что мне нужно. <…>

Первая композиция – “На смерть Ленина” – получилась не сразу. Сначала пришли элементы: отдельные статьи из газет, стихи. Я их исполнял вообще как хотелось, в любой последовательности. Я ещё не подозревал, какая сила в последовательности, в правильной расстановке.

И вот мы сидим с Лилей на высоком холме в репейниках и смотрим на горизонт. Внизу – долина, а на горизонте – горы. Я, как всегда, повторял текст вслух в присутствии моей спутницы. Она, как всегда, слушала, потом сказала:

– Надо сделать так, чтобы не было концертных номеров. Пусть будет целое…

Я мигом намотал на ус и ушёл от неё, чтобы сообразить, в чём тут дело.

Оказывается, дело было большое. Но сложить всё вместе очень трудно, а я хотел обязательно показать ей. Я урчал про себя и так и эдак.

– Мне кажется, ты здесь должен дать стихи.

Я дал стихи.

Через два дня я её порадовал. Я показал, как всё закрепил. Она слушала. Мы сидели на полу в квартире рабочего Бондаренко, никого не было. Как только я начал, я услышал, что много насовал лишнего. Она ничего не сказала мне, она поняла, что я сам уже догадался. Я тотчас половину убрал.

<…> Однако же мне хотелось скорее показать свою новую работу о Владимире Ильиче Ленине. Я объявил программу на смерть Ленина и прочел её на одном из участков Грознефти. Когда я кончил, состоялось собрание. Рабочие говорили: «Первый артист, которому мы поверили. Мы забыли, что он артист».

Что же произошло? А произошло вот что. Я изучил газетные статьи и пришёл к выводу, что их можно читать с эстрады, помимо выученных мной стихов. Так я подошёл к монтажному сочетанию разнородных по форме литературных произведений. Я делал это в силу того обстоятельства, что монументального произведения на эту тему ещё никто не написал. Были стихи и газетные статьи. Молчать же я не мог. Бывают события, когда художнику молчать трудно. И, не дожидаясь, когда напишут гениальные художественные произведения о Владимире Ильиче, я взял нужную мне сумму честных, искренних и волнующих о нём слов и сделал из них литературную композицию. <…> Там же, в Грозном, где я впервые произнес газетный материал с эстрады, об этом не спорили: можно или нельзя? Там сказали: “Не только можно, но и нужно”.

<…> Мы были ошеломлены происшедшей переменой. Такого результата мы не предвидели. Всё засверкало, влилось в единое русло.

Теперь уже меня провожали не только аплодисментами. Обычно стихийно возникали обсуждения. Нефтяники вставали и говорили об искусстве и об очередных делах своего производства, о задачах партии и всей страны. Под тёмным звездным небом мы слушали речи простых людей, речи, прерываемые горячими аплодисментами. Долго не расходились рабочие по своим домам, подходили и благодарили. Ключ к их сердцам был найден.

Я продолжал давать свои концерты. Меня приглашали на разные участки нефтяных промыслов. Я совсем забыл о Москве. Забыл, что я не являюсь артистом ни одного из театров… Но что я артист без театра – это мне ещё тогда не приходило в голову.

Я стал знаменитым в городе Грозном. Это было началом славы. Я узнал, как это бывает. Отчасти это прекрасно и во многом неудобно…

Хотя бы тем, что мало остаётся часов для роста. Тем, что влечет к некоторой статичности и созерцанию своей известности. Можно влюбиться в себя и сказать: вот как ты великолепен. Именно это я почувствовал в Грозном, и тогда я уехал в Москву, чтобы немедленно сделаться неизвестным. Я стал неизвестным тотчас, как сошёл с поезда, и пребывал в неизвестности до новой работы, тоже посвященной Владимиру Ильичу.

И, кажется, умирая, я буду помнить Грозный – место, где началась наша сознательная жизнь в искусстве».

В 1925 году на сцене Первомайского сада обосновалась драматическая труппа П. А. Карганова. В её составе были: О. Н. Кремнева, А. И. Орская, Ф. А. Дембицкая, Е. Борисова, П. А. Карганов, В. М. Брянский, Л. Д. Травин, Г. Егиазаров, В. Дарвишов, Я. А. Дольский, В. Беливцев и др.

Павел Александрович Карганов в 1904 году окончил Одесскую театральную школу под руководством актрисы М. И. Морской. Первой его ролью стал Григорий Незнамов в пьесе А. Н. Островского «Без вины виноватые». Потом Павел Александрович служил в театрах Баку (причём в оперетте), Кишинёва, Ростова-на-Дону, Астрахани, Владикавказа, а также участвовал в гастрольных спектаклях братьев Адельгейм. Вскоре после Грозного он обосновался в Саратове, где прослужил 34 года, став народным артистом РСФСР.