ВОССТАНИЕ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ - Хаим Зильберман

Здесь я впервые разговаривал с Васей.

…Вы уже знаете, что моя жизнь делится на «до» и «после». Раздел произошел в тот самый день, когда меня схватили на улице в Синджешуве… Не менее значительной я считаю ту ночь, когда меня разбудил Курт.

Понять не могу, по каким признакам товарищи определили, что мне можно доверить работу в комитете. Возможно, они нашли во мне какие-то особые достоинства, о которых я и сам не подозревал, или заинтересовались тем, что я знаю (кое-как, разумеется) несколько языков… Короче говоря, с номером 1269, то есть со мной, случилось нечто такое, что по-настоящему меняет жизнь. Старые знакомые, верно, не узнали бы меня после той ночи. Да и самому мне, признаться, уже не верилось, что я – тот жалкий человечек, безропотно позволивший палачам увезти себя в Освенцим и молча валявшийся на нарах в ожидании, пока ему будет определено место в душегубке. Неужели это я – тот раб, который прожил в подземелье долгие месяцы, покорно принимая всё, что несла ему судьба?

Мы с вами уже говорили, что чудес не бывает. Следовательно, и со мной не случилось ничего сверхъестественного. Но чтобы вы лучше поняли, почему я так переменился, следует рассказать об одном нашем товарище, о человеке, имя которого я вам уже называл.

…Боюсь нам сказать, сколько лет было Васе. Сам о себе он никогда не говорил, а определить на глаз его возраст было трудно. На вид ему казалось не больше двадцати пяти. Есть такие люди: глядя на них, никогда не скажешь, что они много пережили, прошли через самые страшные мытарства, испытали все беды, несчастья и невзгоды, какие только выпадают на долю человека! Никогда не поверишь, что им приходится, не задумываясь, хватит ли сил, драться за каждый день жизни, за каждый свободный вздох, за каждый глоток воздуха. Внешний вид бывает обманчив. Смотрел я на Васю и думал иногда: вот, скажем, произошло немыслимое чудо и он вдруг очутился на городской улице или на оживлённой дороге. Ну и что же? Догадался бы, пусть даже самый опытный физиономист, что перед ним стоит человек: который провёл не дни, не месяцы, а годы под землёй в страшном плену, без солнечного света, в постоянном жестоком напряжении сил, нервов и мыслей? А ведь в таких условиях любой юноша, прошу пана, превратится в старика.

Иной раз проснёшься ночью и сидишь с открытыми глазами как завороженный, а губы сами шепчут: «Господи, боже мой! Где я? Что со мной? Господи, будь отцом родным, дай мне силы понять все, что происходит вокруг»

А понять было мудрено.

На густо заселенных нарах, тесно прижавшись друг к другу, мечутся в забытьи измученные, истерзанные люди. Это не сон! Это не отдых! Так люди не отдыхают; Они только забываются на несколько часов, а потом снова срываются с нар, просовывают головы в ярмо и из последних, казалось бы, давно иссякших сил тянут свой постылый воз… Сидишь, бывало, на нарах и смотришь вокруг себя: вот, совсем рядом, кто-то всю ночь напролет стоит на коленях и кладёт земные поклоны, страстно бормоча непонятные слова молитвы; другой застыл в фантастической позе, с запрокинутым кверху лицом, с жадно раскрытым ртом, в надежде глотнуть свежего воздуха из вентиляционных труб, проложенных где-то под самым потолком; третий разговаривает сам с собой – задаёт вопрос и сам же на него отвечает, но едва ли найдётся человек, который смог бы понять этот странный бред – плод больных нервов, угасающей мысли…

Казалось бы, какая тебе цена, что ты собой представляешь в этом подземном аду? Жалкое ты создание! На что ты можешь надеяться, на что ещё рассчитываешь? Куда увлекают тебя фантазии, зародившиеся в горячечном бреду?

Вы понимаете, что я хочу сказать? К Васе эти вопросы не имели отношения. Голова у него всегда была в порядке. Именно он нашел единственную в своём роде возможность установить связь с заключёнными из других цехов.

Нетрудно догадаться, что всякое общение с другими цехами было исключено, да мы и не знали толком, где находятся эти цеха и кто в них работает. Мы только догадывались, что где-то в коридорах есть множество дверей и за каждой из них находятся такие же, как мы, обреченные. Как получить от них весточку? Как узнать, кто они, о чём думают, каковы их надежды и существуют ли эти надежды вообще?

Вася сразу определил, что эту сложную задачу можно будет решить, если нам поможет Фогель. Да, вы ведь ещё не знаете, что это за птица! Фогель – интендант; на него были возложены все заботы о питании заключённых. Каждое утро, как только в коридоре, за дверьми нашей мастерской, слышался скрип тележки, развозившей термосы с супом и хлебные пайки, все заключённые быстро, по-военному выстраивались в одну шеренгу вдоль стены. Открывалась дверь, и на пороге появлялся Фогель – гладко выбритый, с заметно припудренным лицом и аккуратно подстриженной щёточкой усов – а ля фюрер. Появление его всегда сопровождалось громким скрипом: скрипели новые ремни портупеи, скрипели начищенные до зеркального блеска сапоги, и сам он, едва переступив порог, скрипучим голосом приветствовал нас:

– Гутен морген!

В ответ на это мы должны были пожелать доброго утра нашему начальнику и «кормильцу». Впрочем, ответа Фогель не ждал. Ему было совершенно безразлично, как мы реагируем на его слова. Очевидно, его либеральное отношение к заключённым исчерпывалось этим принятым в цивилизованном обществе пожеланием. Остановившись на пороге, Фогель обводил всех нас взглядом, затем круто поворачивался и исчезал. Это означало, что начальство проверило наличие едоков и, следовательно, можно приступить к раздаче пищи.

После ухода Фогеля наша шеренга превращалась в обыкновенную очередь, обращенную лицом к кормушке-форточке. Едва за Фогелем захлопывалась дверь, как в нижней части её открывалось оконце, и каждому из нас следовало только нагнуться, чтобы получить железную миску и ломоть хлеба. Питались мы тут же, в мастерской, каждый у своего рабочего места.

Кормили нас три раза в день, но счастья лицезреть Фогеля мы удостаивались только по утрам. Свидание продолжалось не более минуты, и надо полагать, что нам следовало благодарить начальство даже за эту единственную минуту, потому что Фогель спешил в другие цеха, чтобы и там пожелать доброго утра заключённым.

Этот ежедневно совершаемый переход из цеха в цех, без каких-либо задержек, очень заинтересовал Васю.

– Ну, кто ещё, кроме Фогеля, может познакомить нас с людьми из других цехов! – сказал он однажды ночью, когда мы собрались на его нарах. – Этот всё сделает быстро, без риска провалиться! Чего ещё надо?

Цой, уже работавший тогда в нашем цеху, с плохо скрытой иронией покосился на Васю.

– Если ты утверждаешь, что тигр – овца, попробуй подои его! – ухмыльнулся он.

– Надо ещё, чтобы Фогель захотел… – уныло вздохнул Шарль.

– Этого, пожалуй, до старости прождёшь, – заметил Али.

– Зачем же ждать? – вполне серьёзно сказал Вася. – У нас нет времени ждать!

Мысль Васи оказалась предельно простой. Нужно, чтобы Фогель передал от нас в другой – безразлично какой – цех весточку или хотя бы привет. Надо полагать, товарищи по тюрьме не станут медлить с ответом. Кто из нас знает, как это сделать?

Вот это был вопрос! Мы сидели и ломали головы – как сделать Фогеля нашим связным, чтобы он, ничего не подозревая, каждый день относил наши записки в другие цеха и приносил оттуда ответ?.. Признайтесь, вы, верно, думаете, что мы искали пингвинов на берегах Вислы?

Что касается меня, то все последующие дни я не мог думать ни о чём другом, кроме задачи, заданной нам Васей, но, увы, так и не решил её.

Впрочем, об этой, да и о многих других, подчас совершенно неожиданно встававших перед нами сложных, а порой и самых невероятных, проблемах можно было бы рассказывать без конца. Я, право же, не думаю, чтобы эта сторона нашей жизни представляла большой интерес. К тому же, обыкновенно, такие, казалось бы, неразрешимые по своей трудности вопросы решались неожиданно простым, я сказал бы даже – примитивным способом. Вполне возможно, что вы будете разочарованы, узнав о том, что мы сделали Фогеля своим почтальоном с помощью обыкновенного кусочка хлебного мякиша, положенного на пороге камеры-мастерской.

Мне казалось, что люди, стоявшие по ночам на коленях, истово молившие своих богов о спасении и отбивавшие бесчисленные земные поклоны, едва ли стали бы ломать себе голову и придумывать способы связи с другими цехами. Говоря по справедливости, это им и не нужно было! В самом деле, чем изменилась бы наша жизнь, если бы мы и узнали, что рядом, за стеной, живут такие же, как и мы, обречённые, несчастные существа? Чем бы мы смогли им помочь? Или, наоборот, чем они смогли бы помочь нам? Казалось, сама идея связаться с другими цехами в наших условиях выглядела несерьёзно!

А Вася совсем по-другому смотрел на эту затею. В первую очередь мы должны разрушить изоляцию, в которой нас держат. Надо знать друг о друге! – всё время твердил он.