Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев

Грасси вбежал в книжную лавку запыхавшись, и тут же на глаза ему попался фронтиспис книги. Саркастическое название располагалось прямо между гербами Барберини и Accademia dei Lincei. Грасси “изменился в лице”, и, как человек, наделенный вспыльчивым и импульсивным характером, что было всем известно, он не мог не обругать книготорговца, будто тот имел какое-то отношение к изданию этой книги. “У Галилея, – заявил Грасси, – ушло три года на написание этой книги, я ужалю через три месяца”991. Быстрым движением Грасси сунул книгу под мышку и скрылся»992.

Далее Редонди повествует о том, как друзья Галилея Томмазо Ринуччини и Франческо Стеллути заранее договорились с книгопродавцем, и тот немедленно после посещения Грасси книжной лавки сообщил им, а они – Галилею все, что было сказано фра Орацио. Галилей, конечно, понимал, что в столь сжатые сроки (три месяца) иезуит не уложится, но тем не менее просил, чтобы его держали в курсе происходящего993.

2 декабря 1623 года Ринуччини передает Галилею следующие слова Грасси: «если иезуиты знают, как за год справиться с сотнями еретиков, то они должны знать, как поступить с одним католиком»994. Однако Ринуччини поспешил успокоить Галилея, заявив, что иезуиты получили «прямое указание не обсуждать подобные доктрины»995. Действительно, Галилей пользовался поддержкой Святого престола, и выступать против него – значит вступать в конфликт с окружением Урбана VIII.

Грасси довольно быстро набросал свой ответ Галилею, но загруженность делами (между 1624 и 1626 годами он исполнял обязанности ректора иезуитской коллегии в Сиене) не позволяла ему быстро закончить работу над книгой. 4 января 1625 года Гвидуччи писал Галилею в связи с задержкой ответа Грасси:

Если не ошибаюсь, у Сарси возникли некоторые трудности в его окружении, связанные с публикацией ответа на трактат «Точные весы»(то есть «Il Saggiatore»)996.

Неделю спустя он пояснил:

Кажется, что ответ Сарси заморожен, и я начинаю подозревать, что причиной тому было указание генерала997.

Редонди верит этому объяснению, но в действительности книга Грасси вышла в свет с запозданием из-за трудностей, возникших в процессе издания, и трудности эти не были связаны, как считал Гвидуччи, с противодействием генерала Общества Иисуса. Причиной их, как отметил Фантоли, стало то обстоятельство, что «книга печаталась в Париже, и Грасси получил гранки с большим опозданием; поторопить же издателя у него не было возможности. Выбор Парижа как места издания свидетельствует о большой осторожности иезуита. Грасси (как и вышестоящие члены Общества Иисуса) не хотел, чтобы возникли проблемы, связанные с нападками на автора книги, посвященной новому папе и высоко им оцененной: ведь все хорошо знали о благосклонном отношении Урбана VIII к Галилею. А Париж был далеко, там были свои, а не римские цензоры, и книга вышла бы без лишнего шума»998.

5 ноября 1624 года иезуит Фабио Спинола, занимая кафедру логики в Collegio Romano, произнес инаугурационную речь, в которой назвал новую философию еретической999. Редонди, который выдает слова Спинолы за официальную позицию Общества Иисуса по отношению к «Il Saggiatore», патетически восклицает:

Ересь! Самое важное слово в словаре Рима XVII столетия было произнесено1000.

У читателя, таким образом, должно сложиться впечатление, будто иезуиты расценивали как ересь в первую очередь не коперниканство, которое Галилей в «Il Saggiatore» не защищает, но атомистическую интерпретацию природы вторичных качеств. Однако при этом Редонди умалчивает о том, что оcновные положения коперниканской космологии еще в 1616 году были названы папой Павлом V и экспертами инквизиции «formaliter haereticum»1001. Более того, Редонди, характеризуя реакцию Гвидуччи на выступление Спинолы и угрозы Грасси, постоянно использует такие выражения, как «испуганный Гвидуччи», «встревоженный Галилей» и т.п.1002 И это понятно, ведь речь-то идет, если верить его интерпретации, не о каких-то там пустяках типа устройства мира, а о misterium fidei, поэтому если, не приведи Господь, действительно сочтут еретиком, то пострадать можно капитально.

Однако в XVI и в начале XVII века ересью считалось любое уклонение от учения Аристотеля. Но ведь Галилей для того и написал «Il Saggiatore», чтобы показать несостоятельность схоластического перипатетизма (граф Мальвецци был прав). Так чему ж теперь удивляться и ужасаться? Впрочем, ни в одном из писем Гвидуччи Галилею этого периода (1623 – 1626 годы) нет следов ни тревоги, ни тем более ужаса. Возмущение есть, резкость тона есть, даже ирония в адрес иезуитов есть, но никакого испуга. И уж тем более неубедительно звучит утверждение Редонди о том, что Спинола ни слова не сказал о коперниканстве, но только порицал современную натурфилософию. Спинола в своей речи защищал принцип авторитета в контексте тезиса о примате схоластической теологии над всеми прочими видами знания, то есть то, против чего выступил Галилей. Вопрос поэтому состоял не в том, прав или не прав Коперник или Демокрит, а в том, кто судьи, кого (или что) считать auctoritas.

Итак, первая часть «тезиса Редонди» сводится к тому, что в начале лета 1624 года иезуит Орацио Грасси, смертельно обиженный на колкие замечания в его адрес, щедро разбросанные Галилеем на страницах «Il Saggiatore», пригрозил «ужалить» Галилея ответной публикацией через три месяца, но поскольку тосканский ученый имел высокое покровительство в римской курии (включая его святейшество), Грасси, у которого к тому же было много других дел, решил для начала отправить в инквизицию анонимный донос1003, в котором обвинял Галилея в защите концепции вторичных качеств, несовместимой с тридентским толкованием евхаристического догмата, а отнюдь не в приверженности гелиоцентрическому учению Коперника.

Кардинал Барберини, симпатизировавший Галилею, поручил своему теологу Джованни ди Геваре дать заключение по смыслу обвинений, содержавшихся в анонимном доносе. Как пишет Редонди, «отца Гевару попросили противопоставить этому обвинению (в приверженности атомистическому учению. – И.Д.) свой благоприятный отзыв»1004.

Гевара, подчеркивает Редонди, был выбран не случайно. Во-первых, он был почитателем Галилея и в своем трактате по механике выразил благодарность тосканскому ученому за полезные советы. Во-вторых, в своем трактате по аристотелевой механике1005 Гевара развивает томистскую теорию интенсиональных видов (форм). Согласно этой теории, внешние чувства (senses exteriores, то есть зрение, слух, обоняние, вкус и осязание), связывающие человека с окружающим миром, подвержены воздействию внешних материальных тел, которые отпечатывают на них чувственные образы. Поскольку никакой объект не может быть познан исчерпывающе, то его образ следует отождествлять лишь с определенной стороной этого объекта, то есть с формальным объектом. Образы материальных объектов во внешних чувствах Фома называл чувственными познавательными формами (species sensibiles). Субъект знает об объекте благодаря тому, что ассимилирует в себе образы объекта, как воск воспринимает отпечаток перстня. Иными словами, чувственно воспринимаемые объекты воздействуют на внешние чувства, отпечатываясь в них как образы (виды), которые, даже будучи лишены телесной материи, несут на себе следы телесности и партикулярности вызвавших их объектов. Строго говоря, они не интеллигибельны, но могут быть сделаны таковыми путем устранения из них следов их чувственного происхождения. Именно эту работу и выполняет интеллект: обращаясь к чувственным образам и освещая их собственным светом, он озаряет и преображает их.

«Телескоп или perspicillum нашего прославленного Галилея, – пишет Гевара, – собирает и делает более четкими визуальные образы, слабо испускаемые удаленными звездами»1006. При этом Редонди подчеркивает, что томистская теория чувственного познания во времена Галилея «уже не использовалась и вскоре фактически полностью исчезла из истории философии», иезуиты, к примеру, предпочитали концепцию «реальных акциденций (качеств) без субстанции (qualitates reales sine subjecto)». Скажем, сера желтая потому, что в ней есть некое отдельно от ее материального субстрата существующее качество «желтизны». Но отец Гевара, этот, по выражению Редонди, «запоздалый (belated) томист», – так сказать, «томист вчерашнего дня» – «не хотел присоединять свой орден к триумфальной колеснице теологии, управляемой иезуитами»1007. Поэтому и тридентскую трактовку таинства пресуществления он понимал в духе томистской философии, то есть предпочитая говорить об образах хлеба и вина, запечатленных в органах чувств «евхаристическими видами». Но если «евхаристические виды» (то есть освященные хлеб и вино) доступны чувственному восприятию, то новая духовная субстанция внешним органам чувств недоступна1008. «Поэтому, – заключает Редонди, – нет более необходимости говорить еще что-либо, чтобы понять, почему отец Гевара оказался наиболее подходящей фигурой для замалчивания обвинения против “Il Saggiatore”»1009.