День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

Попытка штурма Ла-Рошели в феврале 1628 г. вышла неудачной, тем не менее осаду кардинал не снял. У гугенотов начался голод, эпидемии. Мэр города Гитон и местные олигархи, захватившие запасы продовольствия, кричали об обороне до конца, а бедняки стали умирать. Бекингем стал готовить на выручку новую экспедицию, но был убит в Портсмуте фанатиком Фельтоном. А британские флотилии Денби и Линдсея потыкались у дамбы и сделать ничего не смогли. В октябре 1628 г. после 2 лет осады Ла-Рошель капитулировала. Причем Ришелье склонил короля проявить милосердие — в город ввезли продовольствие, саперы начали погребение множества трупов в домах и на улицах. И Людовика горожане встретили как избавителя. Он даровал им амнистию и религиозную свободу. Но магистрат разогнал, ввел управление королевских чиновников, лишил город всех привилегий. И запретил селиться здесь новым гугенотам — но не католикам. Так постепенно их и растворили.

Между прочим, когда мы представляем все эти события по кинофильмам и роману «Три мушкетера», стоит делать ряд поправок. Например, что в действительности мушкетеров было всего 2 роты — они составляли личную охрану короля. Кроме них, у Людовика имелись 2 полка французской и швейцарской гвардии. Только они получали жалованье и носили военную форму — никаких других регулярных частей во Франции в то время не существовало. Остальное добиралось из ополчений вельмож и наемников. А киношное фехтование на тоненьких гнущихся шпагах — жуткий анахронизм. Ведь на войне и конница, и отборная пехота сражались в доспехах. И шпага в XVII в. была узким, но массивным мечом, предназначенным поражать врага в сочленения лат. Так что и рубились ими, как мечами.

Когда на экранах бравые мушкетеры цокают каблуками по дворцовым паркетам и парижским мостовым, это еще более далеко от истины. Во времена Ришелье полы в Лувре застилали соломой, меняя ее раз в неделю, поскольку туалетов во дворце не было, а ночных горшков на всех не хватало. И господа аристократы справляли нужду в углах и коридорах, а дамы присаживались под лестницами. Кроме того, Людовик XIII унаследовал от отца нелюбовь мыться и стричься. Как раз из-за этого во Франции пошла мода на длинные волосы. А вши и блохи в прическах дворян и дворянок считались вполне нормальным явлением, с ним даже не считали нужным бороться. И если европейцы критиковали русских женщин за белила и румяна, то и их дамы косметикой очень злоупотребляли. Тогдашние духи были не чета нынешним, скорее напоминая крепкие одеколоны, но поливались ими «от души», заглушая запахи пота. А чтобы скрыть грязь, прыщи и угри, лицо, плечи и грудь обсыпали толстенным слоем пудры. Вдобавок дамы увлекались всевозможными притираниями, кремами и эликсирами из самых сомнительных компонентов, нередко доводя себя до экзем и рожистого воспаления.

Вышагивать шеренгой по улицам мушкетерам тоже было бы трудновато. Культурное градостроительство в Париже началось только при Генрихе IV, а потом его забросили за нехваткой денег. Из улиц был вымощен лишь бульвар tours la Rеinе — он являлся единственным местом прогулок знати, куда выбирались «себя показать». Остальные улочки не превышали шириной 2 метров, стиснутые между четырехэтажными домами (из-за чего богатые люди перемещались по городу не в каретах, а в портшезах, которые таскали лакеи, — карета не везде проехала бы). Улицы не мостились, тротуаров не имели, и посреди каждой шла канава, куда прямо из окон выбрасывались отходы и выплескивалось содержимое горшков (в домах туалеты тоже отсутствовали). Чистить канавы должны были специальные уборщики, но муниципалитет экономил на их количестве, и улицы были почти всегда завалены мусором.

Путешественники, приближаясь к Парижу, первым делом чувствовали смрад. Но горожане привыкали и не замечали. В летнюю жару часто возникали эпидемии и пожары — воды не хватало, и их лишь локализовывали, ломая дома на пути пламени. Не было и уличного освещения — королевские указы предписывали домовладельцам держать в одном из окон зажженную свечу, что никогда не выполнялось (кому нужно такой расход нести и всю ночь бегать свечки менять?). Кстати, и речь французских дворян была далека от киношной изысканности. Вот как передает диалог аристократов один из мемуаристов того времени. Герцог де Вандом интересуется: «Вы, наверное, примете сторону де Гиза, раз уж вы е… его сестру?» На что маршал Бассомпьер отвечает: «Ничего подобного, я е… всех ваших теток, но это не значит, что я стал вас любить». В первоисточнике дается без многоточий, поскольку и это считалось в порядке вещей.

Незнакомая Европа

Славянофилы считали, что XVII в. был «органической» эпохой, когда Россия развивалась на собственной основе, без внешних заимствований. Западники, напротив, осуждали, что она пребывала в «темноте» и не училась у Европы. То и другое мнения вряд ли можно считать корректными. Без заимствований не живет ни одна цивилизация. Это вполне естественный процесс, когда народ перенимает у соседей какие-то новинки. И Россия не была исключением, во все времена заимствовала в других странах то, что считала для себя полезным. Хотя, разумеется, не скопом, а выборочно, без ломки национальных традиций.

Но вопрос о заимствованиях почему-то никто не поставил по-другому. А… чему могла научиться Россия у Европы в первой половине XVII в.? Тут читатель может удивиться, как это — чему? А культура, промышленность, техника, наука? Погодите, погодите! В действительности Запад в XVII в. был очень далек от тех стереотипов «культурности», которые сложились много позже, но почему-то преподносятся и воспринимаются как «исконные». Европа была в основном аграрным регионом, сельское население составляло 90–95 %. Крупных столиц было мало — Париж (400 тыс. жителей), Лондон (200 тыс.), Рим (110 тыс.). В прочих значительных центрах население достигало 20–40 тыс. (Стокгольм, Бристоль, Руан, Лион и др.), а в большинстве городов не превышало 1–5 тыс.

Характерной чертой почти всех городов была грязь и скученность (до 1000 человек на гектар). И если в Париже Генрих IV запретил надстраивать верхние этажи в сторону улицы, то в Англии, Германии, Прибалтике таких запретов не существовало. А земля в городе стоила дорого, и, чтобы на меньшей площади разместить побольше, второй этаж имел выступ над первым, третий над вторым, и улица напоминала тоннель, где не хватало света и воздуха и скапливались испарения от отбросов. Осенью и зимой туманы и испарения мешались с дымом тысяч печей, покрывая города душным облаком. Антисанитария, повсеместное распространение крыс, блох, вшей, мух от валявшегося по улицам навоза нередко вызывали эпидемии. Оспа прокатывалась примерно раз в 5 лет. Наведывалась и «чума» — хотя под это название относили любые заразные болезни, в том числе дизентерию, малярию. Эпидемия 1630–1631 гг. унесла во Франции 1,5 млн. жизней. В Турине, Венеции, Вероне, Милане вымерло от трети до половины жителей (по 30–60 тыс.).

Совершеннолетними европейцы считались с 14–16 лет. Но в брак чаще вступали поздно — с 24–26 лет, чтобы ограничить число детей, которых нечем было обеспечить. Впрочем, это число ограничивалось и недоеданием, болезнями. Каждый четвертый младенец не доживал до года, каждый восьмой до 15 лет. А в целом из двух выживал один. И простонародье крестило детей в 6–7 лет, чтобы «зря» не тратиться. Дороги были ужасными. На ухабах путешественники в каретах набивали синяки и шишки. От Лондона до Виндзора (40 км) ехали 14 часов. Дефо писал о британских путях сообщения: «Язык не поворачивается назвать их дорогами… одна — гнусная узкая тропа, изрытая колеями, другая отвратительно разбита рытвинами, того и гляди растрясет все кости». В Англии товары перевозились на вьючных животных, во Франции внутренний рынок практически отсутствовал, разные районы жили натуральным, замкнутым хозяйством. И как раз из-за бездорожья преимущества получали города, лежащие на судоходных реках и морских берегах.

Промышленность в большинстве государств все еще находилась в зачаточном состоянии. Крупные мануфактуры существовали в Голландии, Англии, Фландрии. Но в Британии людей туда направляли в виде наказания — бродяг, нищих. А в Голландии шла разорившаяся беднота. И условия труда напоминали преддверие ада. Исследователи отмечают высочайшую смертность среди мануфактурных рабочих. Причем рабочая сила пополнялась не естественным приростом, а притоком извне — людей выкачивали «на износ» и брали других. А голландские проповедники призывали «развивать в наемных рабочих покорность, умеренность, прилежание и готовность переносить чрезмерный труд». Повсеместно использовался труд детей. Работали по 14–16 часов, жили в казармах, где царили пьянство, разврат, самые дикие нравы.

Металлургическая промышленность развивалась в Швеции — голландцы фактически перенесли туда свое литейное производство, не только поближе к сырью, но и уходя от налогов в собственной стране. Европейские шахты были еще небольшими и примитивными. И если в Германии труд шахтера считался все же почетным, давал твердый заработок, то, к примеру, в Польше на соляных копях 65 % работников были крепостными, остальные — разорившаяся чернь. Липпомано описывал постоянные несчастные случаи, грошовую оплату и делал вывод: «В древности одних разве преступников можно было принудить к подобным подземным работам». В Германии, Италии, Испании, Франции львиная доля промышленного производства оставалась в средневековых ремесленных цехах и у мелких кустарей. (Во Франции не было даже литейных мастерских, а оружие, как огнестрельное, так и холодное, покупали за границей.)