Багряная летопись - Юрий Андреев

Грянул залп.

— Огонь!

Еще залп. Аэроплан клюнул носом, но выправился.

— Огонь! Огонь!

Аэроплан задымил, развернулся и, оставляя за собой черный шлейф, полетел в сторону Уфы.

— Ура! Так ему! Наелся нашей каши! — В воздух полетели фуражки.

— Отставить! Зарядить винтовки!

Бойцы были убеждены, что это они подбили аэроплан. Но Григорий видел, как поодаль стреляли по воздушному хищнику и красноармейцы, сколоченные в группы Кутяковым и Гулиным, как с берега длинными очередями били два «максима». Кто сбил, невозможно было определить, но надо было поддержать уверенность в своих силах.

— Молодцы, ребята! — завопил Гриша. — Срубили ворона! Приготовиться!..

Появились еще два тарахтящих в вышине аэроплана. Вокруг них начали рваться шрапнельные облачка.

— Прицел двести, мушку выносить на фигуру вперед! Огонь!

Аэропланы, беспорядочно сбросив бомбы на лес, отвернули в сторону и полетели прочь.

К берегу подъехал Фрунзе. Он спешился и, отойдя на несколько шагов от лошади, стал наблюдать, как идет переправа. На реке снова все пришло в движение: засновали плоты и лодки, отчалил пароходик. Неожиданно из-за деревьев на бреющем полете вырвался аэроплан, от земли его отделяло не более двадцати-тридцати метров. Отчетливо виден был летчик в темной куртке, кожаном шлеме и огромных очках. Он правил прямо на Фрунзе.

— Огонь! — отчаянно завопил Григорий. Раздался беспорядочный залп. Но в ту же секунду из самолета одна за другой выпали две черные бомбы. Грянули оглушительные взрывы. Все заволокло дымом. Далматов успел только заметить, как Фрунзе схватился за голову и медленно сел, а потом лег на землю. С отчаянным ржанием повалилась и сразу же замолчала его лошадь. Рухнул убитый наповал коновод Абдулла.

Сиротинский, который в этот момент мчался на коне к командующему, ворвался в расходящийся дым и, соскочив, упал на колени рядом с Фрунзе.

— Михаил Васильевич, вы ранены? — услыхал Григорий его отчаянный, срывающийся голос.

Фрунзе открыл глаза, отнял руки от головы и дважды глубоко вздохнул:

— Нет. Пронесло. Только контузило. Плохо слышу. Сейчас пройдет.

Дорого, чрезмерно дорого могла обойтись эта неучтенная возможность противника: за минуту перед тем, как контузило Фрунзе, на другом берегу был ранен в голову и Чапаев…

Он примчался из Красного Яра к реке в момент наибольшей паники, вызванной аэропланами. Среди разрывов бомб и пулеметных очередей потерявшие голову бойцы, бросая оружие, прыгали с плотов и лодок, пытаясь спастись вплавь. Над водой неслись душераздирающие крики о помощи. Пароходы развернулись и ушли под защиту крутого лесистого берега, река быстро опустела. Стрелки, ожидавшие переправы, рассеялись в кустарниках и мелколесье.

— Паччему в блиндаже? — закричал рассвирепевший Чапаев на дежурного. — Паччему прекратилась переправа? Аэропланов испугались? Расстреляю на месте, сукины дети! Что стоишь, как святой? Передавай мой приказ: пароходам возобновить переправы, лодкам и плотам вернуться для перевозки бойцов. Марш!

К Чапаеву подскакал на взмыленном коне командир 219-го полка Сокол.

— У тебя во втором батальоне бабы, что ли? — напустился на него Чапаев. — Аэропланов струсили? Выдели роту, пускай замаскируются и бьют по аэроплану залпами. И переправляйся, переправляйся. А третий батальон приближай к Уфе с этого берега.

— Есть!

— Давай, Сокол, давай: мешкать некогда!

Над рекой снова показались самолеты. Но что это? С того берега раздались залпы — один за другим.

— Петька, гляди, аэроплан-то споткнулся! Нет, выровнял. Ах подлец! Задымил. Тикает! — в диком восторге завопил Чапаев. — Ай да Иван, ай да Кутяков! Вот так распорядился!

В это время рота из полка Сокола тоже открыла огонь залпами. Белые летчики не выдержали и стали отворачивать. Лишь одни продолжал крутиться над переправой, поливая все вокруг свинцовым дождем. Пехота Сокола вела по нему огонь, но он с назойливым гудением вновь и вновь возвращался к переправе. Чапаев, сидя на коне, наблюдал эту диковинную картину боя пехоты с воздушным противником. Вдруг фонтанчики пыли от пулеметной очереди взметнулись совсем рядом с ним. Чапаев шатнулся в седле и схватился за голову. Струйка крови потекла у него по щеке. Петька бросился к начдиву и бережно помог ему спешиться. А самолет полетел через реку, прямо к группе Фрунзе, которая была видна с высоты.

— Ах подлец! Брызнул и в меня угодил, — спокойно сказал Чапаев, садясь на землю.

— Врача! Врача к Василь Ивановичу! — гаркнул Петька.

Ранение чудом оказалось легким: пуля была на излете и застряла в черепе. Врач крепко ухватился за торчащий кусочек свинца, вытянул пулю, сделал перевязку и строго велел Чапаеву лежать.

— Да ты что, тетерев-етерев, в такой момент лежать? Не видишь, что делается, что ли?

Начдив с кряхтением встал, опираясь на Петькину руку, постоял, пока не перестала кружиться голова, закрученная бинтами, подошел к коню, взобрался на него без всякой лихости и шагом поехал к переправе.

Петька глянул туда-сюда, подбежал к блиндажу, закричал связисту:

— Ты, стукалка-пукалка, живо сообщи командующему, что Чапаев ранен в голову. Понял? — и помчался за начдивом к переправе…

— Ранен в голову? — переспросил Фрунзе. Он сидел на траве. — Товарищ Сиротинский, — он говорил медленно, с паузами, — срочно разыщите Кутякова. Мой ему приказ: тотчас принять на себя обязанности начальника дивизии и командовать вместо Чапаева. Чапаеву передать мою просьбу: сегодня лежать, выполнять все предписания врача. Я проверю лично. Кутякову сообщить: как выйдет на речку Шугуровку от Старых Турбаслов до Степанова, пусть остановится, даст людям отдых, подтянет боеприпасы и артиллерию. Руководить переправой пока буду я сам. Выполняйте!..

А переправа снова шла полным ходом. Пыхтели пароходики, плыли лодки. На двух больших плотах и на пароходах переправлялись орудия Хлебникова. Тарахтели моторами на спуске три бронеавтомобиля. К вечеру переправа была завершена полностью. Лучшие войска красных накопились за Белой, готовясь к решающему броску на Уфу…

Стемнело. В большом сенном сарае расположился на отдых командный состав 73-й бригады. В стороне паслись стреноженные кони, чуть поодаль патрулировали спаренные дозоры.

Из распахнутых настежь ворот сенника доносился разноголосый храп смертельно уставших людей. Кто без памяти, кто тревожно ворочаясь, спали, разметавшись на сене, командиры, связисты, разведчики. У входа разместились на шинелях Гулин и бойцы из охраны командующего. В глубине тускло светился каганец, поставленный на снарядный ящик, рядом с ним лежал, положив забинтованную голову на седло и укрывшись буркой, Чапаев. Около Чапаева сидел Фрунзе, они негромко разговаривали.

Гриша спал и не спал. Перед его внутренним взором беспорядочно и беззвучно мелькали картины боя. Вот Фрунзе, подняв руку с винтовкой, что-то зычно кричит бегущим ивановцам, вот наплывает огромный офицер, и Гриша выдергивает из него свой штык и ударом плеча отталкивает командующего, на которого замахнулся уже другой колчаковец. И сразу начинает расти, расти в размерах и заслоняет небо самолет, поливающий из пулемета все вокруг. «Залпом! Огонь!» — кричит Гриша, но губы его лишь слабо шевелятся. Лицо летчика в чудовищных очках приближается вплотную и разом исчезает: вот уже лежит смертельно бледный Еремеич и с трудом пытается открыть глаза. Он открывает их, улыбается, и вдруг вместо него — перекошенный от злобы Авилов, он выхватывает браунинг и стреляет в Гришу в упор! «А! — кричит Гриша. — Попался, гад!» — И стреляет сам.

— Беспокойно спят ребята, — кивает в сторону бойцов Фрунзе. — Тяжело им сегодня пришлось.

— А кому легко? Вам, что ли, легко?

— Василий Иванович, потолкуем по душам перед отъездом?

— Потолкуем, Михаил Васильевич. Я перед боем никогда не сплю. Да тут еще башка трещит от пули этой дурацкой.

— Хочу сказать вам, Василий Иванович, что ночью в начале переправы и днем в бою полки вашей дивизии действовали отлично. Это форсирование будут со временем изучать историки.

— А чего ж, я не против, — весело ответил Чапаев. — Пускай генералы в академиях рассказывают: так мол и так переправлялись непобедимые бойцы Чапаева, который академий не кончал…

— Да, — Фрунзе улыбнулся, — надо отметить слаженность, дисциплинированность и отвагу войск. Но надо отметить и наши недочеты и оплошности.

— Это какие же? — сухо спросил Чапаев.

— Прежде всего, мои. Во-первых, мы не предусмотрели прикрытия переправы от аэропланов. В результате — неоправданные потери и паника. Так? А если бы мы заранее наладили залповый огонь с обоих берегов, приспособили бы пулеметы и артиллерию? Что с вами, Василий Иванович?

— Трещит, проклятая! Но ничего. Ваш разбор мне наука. Слушаю со всем вниманием, Михаил Васильевич.