Багряная летопись - Юрий Андреев

«Надо бы приказать построже… А ну его к чертям, еще подумает, что зазнаюсь…»

Дорога круто свернула вправо, и вдруг из потемок с двух сторон на них стремительно выскочило около дюжины белоказаков. Как железными клещами, до боли сдавило правую ногу Далматова, кто-то повис на морде у коня. Но раньше, чем разведчик успел что-то понять или решить, начала работать его рука: взмах вправо, влево, вперед. Раздались дикие крики, стоны. Ратмир — боевой конь — взвился на дыбы, ударив кого-то передними ногами, развернулся и поскакал назад. Вдогонку донеслась злобная брань казаков и громкий крик Володи, резанувший по самому сердцу. «К Володьке?.. Назад, к своим?.. Предупредить!»

Неистовым галопом проскакав в потемках с версту, задыхаясь от горя и бешенства, Далматов налетел на следующий дозор из четырех человек во главе с Еремеичем. Григорий едва сдержал коня.

— Где Володька? Что случилось?

Григорий: разевал рот и ничего не мог ответить. Машинально он начал засовывать шашку в ножны и почувствовал, что она вся в крови.

— Засада. Володьку схватили. Я отбился, — наконец выдохнул он, сдерживая нервно гарцующего Ратмира.

— Володьку! — охнул Еремеич. — Где?

Послышался топот множества копыт. Подъехали Фрунзе и Чапаев в сопровождении эскадрона.

— Далматов? Что случилось? — тревожно спросил Чапаев.

— Товарищ командующий, разрешите доложить? — Григорий, тяжело дыша, взял под козырек.

— А, старый знакомый, — приветливо сказал Фрунзе. — Докладывайте, товарищ Далматов.

— Впереди засада. Напарника моего схватили. Я отбился.

— Далеко?

— Не более версты.

— Молодец, задачу дозора выполнил. Товарищ Чапаев, прикажите отрезать противнику путь к реке. Лучше бы обойтись без стрельбы. Но главное, любой ценой не выпустить вражеских разведчиков с нашим бойцом на тот берег. Если они уйдут, все может рухнуть!..

Чапаев, который отлично знал местность, сразу разделил эскадрон на три группы: одна должна была выйти на реку с севера, другая — с юга, от деревни Лавочное, а третья, во главе с Гулиным, — преследовать врага по пятам. Понеслись карьером, лошадей не жалели.

Казаков настигли недалеко от реки и бросились на них с трех сторон. Началась ожесточенная рубка.

— Вон он, жив! — закричал Еремеич.

Плотный, богатырской стати офицер, к седлу которого был приторочен скрученный Фролов, не принимая боя, мчался на могучем коне к реке. Еремеич, а за ним Григорий, разгадав маневр, бросились наперерез.

— Стой, стой, гад! — прохрипел Еремеич.

Они уже были в трех шагах от него, и Григорий увидел совсем рядом выпученные глаза задыхающегося своего друга.

— Володька! — завопил он.

Казак мгновенно обернулся и выстрелил из нагана в Еремеича — тот взмахнул руками и неловко рухнул на землю, зацепившись одной ногой за стремя. Его конь заржал и закружился на месте. Григорий, не рассуждая, выстрелил в шею огромного коня противника, тот упал на колени, и офицер перелетел через его голову. Тотчас четыре чапаевца, спешившись, бросились на него и стали вязать. Григорий кинулся к Володе, вытащил из его разодранного рта тряпку и быстро разрезал путы.

Кровавая схватка была уже окончена, бойцы повели трофейных коней, перевязывали раненых. Не дожидаясь, пока Володя встанет, Григорий упал на колени рядом с Еремеичем, схватил его за плечи и закричал:

— Еремеич, Еремеич, что с тобой?

Старый воин с трудом приоткрыл глаза:

— Схватили… его?

— Схватили, схватили! И Володьку освободили!

— Позови… Володьку…

Фролов опустился рядом с ним:

— Еремеич, я здесь, сейчас тебя перевяжем, вылечим!

— Не надо… перевязывать… Насмерть он меня… Убил… Дело военное… Тебя спасли… Скажи… Федору… Федьку… отца своего… извести… Дружили мы… Дружили… Сынок…

— Сделаю, все сделаю, Еремеич. Да ты не думай, поправишься! — глотая слезы, кивал Фролов.

— Я на тебя… с Гришкой… надеюсь… Помираю…

— Это я, я во всем виноват! — зарыдал Володька.

— Война виновата, — едва слышно ответил Еремеич. — Володя… за сынка мне… — Судорога перекосила его лицо, он силился сказать что-то еще, тело вздрогнуло и вытянулось.

Его конь подошел, ткнулся мордой в подбородок своего хозяина, повел ноздрями и заржал протяжно и жалобно.

Подъехал Гулин, спешился, сдернул фуражку:

— Эх, Еремеич, старый ты наш орел… Вот где нашел ты свой конец! — Он закрыл глаза боевому товарищу, поцеловал его в лоб. Встал с колен, отряхнул песок, сказал вполголоса:

— Григорий, Володьку пошли с телом Еремеича в Красный Яр, пусть позаботятся о гробе. А сам возьми под опеку этого пса. — Он пнул лежащего в ногах у бойцов связанного офицера. Тот дернулся, с ненавистью поглядел на него. — Смотри-ка, с «Георгиями» в разведку ходит.

Какое-то необъяснимое чувство заставило шагнуть Григория к пленному и тихо спросить его:

— Охрименко? Ты?

Сотник с ужасом обернулся всем туловищем к неизвестному ему — он мог голову дать наотрез! — высокому парню-красноармейцу.

— Он, — со всей определенностью сказал Далматов. — Он! Товарищи, это он звезды вырезал!

— Погоди. — Гулин положил свою руку на рукоять его шашки. — Если ты или кто другой эту шкуру хоть пальцем тронет — лично застрелю! Вы все меня знаете: сказал — сделаю! Понятно, Далматов? Вези его к Фрунзе.

— Вставай! — коротко приказал Григорий.

Охрименко исподлобья глянул на него, с надеждой посмотрел на Гулина и начал тяжело подниматься на ноги.

— Мы его всенародно судить будем, на людях, — сказал Гулин. — И казнить его будем на людях. А перед смертью он все нам расскажет, и жизнь его нам сейчас нужнее нужного.

Бойцы угрюмо отводили глаза.

— Так чтоб живого доставить!

— Пошли! — так же коротко приказал Далматов, вынимая наган из кобуры…

Стемнело, над рекой поднялся туман, и берег ожил: по всем дорогам к воде подвозили и тащили на руках плоты, лодки, боеприпасы. Связисты тянули провода, подтаскивали катушки кабеля. Из блиндажа недалеко от мыска вышли Фрунзе, Чапаев, Сиротинский.

— Ну что ж, Василий Иванович, операция вами продумана отлично, бойцы подготовлены. Пора и начинать.

— Есть начинать! — Чапаев козырнул, вскочил на коня, огрел его нагайкой и исчез в темноте, сопровождаемый неотлучным Исаевым.

Повсюду из кустов на воду вытаскивали плоты и лодки. На них устанавливали пулеметы, умело, без шума рассаживались и сразу же отталкивались от берега.

Из блиндажа выскочил дивизионный телефонист:

— Товарищ командующий, срочное сообщение от товарища Новицкого!

— Что еще? — Фрунзе зашел в блиндаж и при ярком свете керосиновой лампы прочел: «Только что получена телеграмма предреввоенсовета Троцкого требованием приостановить наступление реке Белая, перейти обороне. Две дивизии требует срочно переправить Южный фронт. Жду вашего решения. Новицкий».

— Пока я командующий Южной группой, к обороне я не перейду! Понятно? — яростно сказал Фрунзе.

— Понятно, — растерянно ответил телефонист.

Фрунзе глянул на него и сдержался. «Да он что, Троцкий, и впрямь работает адвокатом у Колчака, что ли?»

— Передавай, — сказал он. — «Чишма. Самара. Новицкому. Наступление продолжается. Форсирование реки Белой началось. Директиву предреввоенсовета прошу опротестовать у Ленина. Фрунзе». А сейчас срочно соедини меня с начальником артиллерии Троицким… Владимир Петрович? Фрунзе у аппарата. Сколько орудий сосредоточили для обеспечения переправ?.. Сорок восемь стволов. А напротив моста?.. Четыре батареи… Теперь слушайте мой приказ…

Это был тот самый час, когда Ханжин, нервничая, открыл совещание в своем штабе и Наташа начала детально переводить его распоряжения иностранным военным советникам.

Фрунзе вышел к реке. Лодки, плоты, два пароходика суетились на реке, перевозя бойцов на тот берег. На место отправленных подходили новые ротные колонны: 217-й и 220-й полки переправлялись на плацдарм, захваченный разведчиками.

— Товарищ командующий! Не хотите казачьего офицера допросить, который сегодня засаду устраивал?

— Очень интересно! Где он?..

Допрос, встречи с командирами, руководящими переправой, телефонный разговор с полевым штабом в Чишме, уточнение задач артиллерии — и вот взгляд на часы и пауза, перерыв: стоя на берегу, Фрунзе заслушался долгожданной отрадной музыкой — заговорили десятки артиллерийских стволов сразу.

— А далеко, пожалуй, слышно этот грохот, а, Василий Иванович?

— Почитай, до самого Омска достигнет, — живо откликнулся Чапаев, — не даст сегодня Колчаку сон досмотреть.

8 июня 1919 года

Река Белая, 17 километров севернее Уфы

Утром восьмого июня Фрунзе узнал, что 220-й Иваново-Вознесенский полк, израсходовав боеприпасы и будучи контратакован двумя белогвардейскими полками, начал отступать к реке, оголяя фланг 217-го Пугачевского полка. Передав через помначштаба дивизии приказ Чапаеву немедленно наладить снабжение 220-го полка патронами, он решительно отправился к переправе. Гулин и еще десять бойцов по приказу помначштаба были прикомандированы к нему для личной охраны.