Наследство - Владимир Топорков

А впрочем, похоже, переоценил себя Бобров, здорово переоценил. Он закончил рассказ, попросил задавать вопросы, и сразу взметнулась рука на первой парте. Вихрастый веснушчатый паренёк поднялся, одёрнул куцый пиджачок, спросил сиплым голосом:

– Вот вы, Евгений Иванович, хорошо говорили о земле. А между прочим, сами ушли из колхоза. Непонятно получается…

Горечь появилась во рту, неприятно стало, холодно на душе, будто в грудь бросили стылую ледышку. Не ждал такого вопроса Бобров, хотя к ответу на него всегда был готов. Но ведь не расскажешь же этому пареньку, да и всему классу, перипетий их борьбы с Дунаевым. А впрочем, и об этом, наверное, стоит поговорить, только не сейчас, не на бегу…

Бобров видел, что ребята с напряжением смотрят на него, ждут, и сказал, что хороший вопрос ему задали, честный и прямой, в самую, что называется точку, и отвечать на него надо так же честно и прямо. Только на это сегодня не хватит времени.

Зазвенел звонок. Можно было уходить из класса, первый урок состоялся, но удовлетворения от этого он не чувствовал, какая-то тяжесть поселилась в душе. Бобров знал – ученики будут ждать его ответа.

После звонка Фокина Кузьмина вызвал начальник отдела милиции Смольников. Бравый подполковник, с нескрываемым интересом разглядывая завхоза, спросил с ухмылкой:

– Ты, что ли, Кузьмин?

– Он самый…

– Говорят, бузотёр большой. Надо бы тебя подольше подержать, да только ни к чему. Чего бестолку на тебя харчи тратить?

– Значит, отпускаете? – обрадовался Кузьмин.

– Значит, отпускаем. Только смотри, попадёшь другой раз – всё от звонка до звонка отслужишь. Понял?

– Понял! – Кузьмин подумал: Егор Васильевич постарался. И правильно, кто ж ещё придёт на помощь, если не свои?

Дунаев встретил Кузьмина хмуро, и тот понял, что разговор будет не из приятных. Сжавшись на краешке стула, Кузьмин, казалось, слышал биение собственного сердца: оно стучало гулко и учащённо.

И этот стук, которого Кузьмин раньше не замечал, словно всколыхнул его, в нём зашевелилась злость, и он вдруг подумал, что и с его стороны безропотной покорности теперь не будет, не для себя одного старался. И пусть о чём угодно говорит сейчас председатель, Кузьмин даст ему понять, что отныне они повязаны одной верёвочкой и судьбой.

Дунаев оторвал тяжёлый, какой-то сонный взгляд от стола, спросил хрипло:

– Значит, явился? Ну и как прикажешь считать твоё отсутствие – отпуском или длительной командировкой?

– Считайте отгулом. – Кузьмин пытался иронизировать. – Как там молодёжь говорит: два отгула за прогул…

Завхоз глядел таким тупым, пустым, будто в комнате, кроме него, никого не было, взглядом, что Дунаев взорвался:

– Да ты что, и в самом деле решил из себя дурака корчить? Почему напился? Сколько тебя можно предупреждать? Ведёшь себя, как мальчишка, хоть и лысину нажил…

– Лысина ума не прибавляет, – усмехнулся Кузьмин. – Наоборот, учёные люди говорят, что это происходит превращение головы в задницу, сначала по форме, потом и по содержанию.

– Вот у тебя она точно в задницу превратилась! – Дунаев вскипел ещё сильнее. – Столько лет мужику, а всё неймётся… Скажи, деньги тебе вернули?

– Вернули…

– Ну, хоть тут слава Богу. – Дунаев облегчённо вздохнул – значит, до главного в милиции не докопались, не открыли кузьминские штучки-дрючки, а это самое главное.

Егор Васильевич сразу воспрял духом.

– На товарищеский суд пойдёшь, – сказал Кузьмину, – там с тебя стружку снимут, но на работе оставят, понял?

Однако завхоз покачал головой, и Дунаев опять повысил голос:

– Ну, чего пыжишься, что непонятно? Недоволен, что ли? Кузьмин отрицательно покрутил головой.

– Недоволен.

– Да, ты, оказывается, нахал, дорогой Михаил Степанович! Уж не думаешь ли, что деяния твои доблестные простить надо? Моли Бога, что и так легко отделался, только похудел немного.

– На милицейских харчах не поправишься… А я помощи от вас ждал-ждал, да, видать, зря…

– Я звонил куда нужно. – Дунаев невольно похолодел: осмелел Кузьмин, надо его одёрнуть, на место поставить и на том разговор закончить. Пусть спасибо скажет, что уголовное дело не завели, деньгами не заинтересовались… А пятнадцать суток отсидел – так не барин, умом крепче станет.

Кузьмин расправил плечи, нахально уставился на Дунаева.

– Что-то не пойму я вас, Егор Васильевич. Вы и нашим, и вашим. Всё норовите и рыбки съесть и на хрен сесть. А меня, товарища своего, к стенке прижимаете. Да это вам надо Господу Богу спасибо говорить, что уголовное дело не завели. До крупы доберутся – вместе отвечать будем.

– Продашь? – зло сощурился Дунаев.

– А что, я один отдуваться должен? За музыку платит тот, кто её заказывает, а мы вместе с вами музыку заказывали и фокстрот-танго вместе танцевали.

«Так вот он каков, Кузьмин, – не такой наивный, каким кажется», – подумал Дунаев, а вслух сказал грубо:

– А у тебя, случаем, рожа не треснет? Зря ты меня в свои компаньоны тащишь, зря! Подумай получше, ведь не одна же у тебя извилина в голове…

– Не знаю, не знаю, – спокойно отозвался Кузьмин. – Только имейте в виду: чуть чего – и вам не поздоровится.

«Убирайся прочь!» – хотелось крикнуть сейчас Дунаеву, но трезвый рассудок подсказывал – не надо, на наживай себе врага. Ты с Кузьминым одной ниткой-верёвочкой повязан, так что пока лучше разойтись с миром.

Дунаев поморщился, как от изжоги, лицо его скривилось, но сказал уже тише:

– Мне за всё отвечать приходится – такая судьба у меня, председательская ноша тяжёлая. Но ты не гневайся, не рычи – люди должны видеть, что я с тобой не церемонюсь, как ко всем отношусь. Так нужно для нас обоих. Мы ведь не только товарищи по работе, но и родственники, сам знаешь.

Кузьмин кивнул, отметив про себя, что это уже маленький шажок к примирению, и потому не надо сейчас нагнетать страстей, лучше уйти по-тихому, смиренно, но с достоинством. А Дунаев, когда его холодком обтянет, сам разберётся, что им с Кузьминым теперь одна стёжка заказана.

Председатель всем своим видом показывал, что разговор окончен, и Кузьмин побрёл к двери, подчёркнуто огорчённый и усталый. Но за дверью кабинета он распрямился, вернулась прежняя гордая осанка, стал твёрдым, прямо солдатским, шаг.

Ладно, мы ещё посмотрим…

Второй раз в Ефимов следователь Дубиков поехал через неделю. Он сидел в автобусе и вспоминал, как после первой поездки зашёл к начальнику отделения Смольникову доложить о результатах расследования.

Смольников сидел, развалясь в широком кресле за столом, лениво, по-рыбьи бесцветными глазами глядел на Дубикова, словно дремал, пока следователь рассказывал о посещении мелькрупкомбината. Но он оживился, подобрался и даже насторожился, когда Дубиков заговорил о комиссионном магазине.

– И что, – деловито спросил Смольников, – большие деньги там Кузьмин получил в этот день?

– Как раз ту сумму, которую обнаружили у него при задержании.

– Любопытно, любопытно… – Теперь взгляд Смольникова был пронзительным. – А не скажешь, не было ещё подобных случаев?

– Я дал задание сделать выборку по документам…

– И сколько же лично Кузьмин получил?

– Около трёх тысяч.

– Но откуда у него столько крупы?

– Вот в этом-то всё и дело, товарищ подполковник…

Смольников раздражённо поглядел на Дубикова – как пить дать, преподнесёт ему этот следователь забот. Сказал сухо, даже жёстко:

– Ты, Дубиков, проведи расследование до конца. Тут необходимо… Но прошу тебя, смотри не натягивай, чтоб без лишнего рвения… А то я знаю вас – ухватятся сначала, всполошат людей, а в результате – размах рублёвый, а удар копеечный.

– Я и не тороплюсь, товарищ подполковник. Мы даже деньги Кузьмину вернули, когда после ареста отпускали домой.

– И правильно сделали. А то уж по этому делу Фомин звонил…

Значит, не только с ним объяснялся второй секретарь – и начальника на взводе держит, – подумал Дубиков.

Он съездил в колхоз, попросил в бухгалтерии подготовить справку о том, сколько гречки переработало хозяйство на крупу и какую сумму получило в кассах от комиссионного магазина. По справкам и квитанциям выходил полный порядок, и Дубиков даже огорчился – неужели зря он затеял весь этот сыр-бор. Может, и прав начальник – нечего попусту, как ветряная мельница, руками махать. Но тогда всё равно остаётся один любопытный вопрос – где взял крупу Кузьмин? Не с неба же она свалилась?

Ему вдруг вспомнилась большеглазая, тоненькая и стройная, как болотный ракитник, девушка, испуганное лицо главного бухгалтера и её раздражение. А может быть, разгадка там? Ведь собирался же он побеседовать с девушкой обстоятельно, не так, как получилось в коридоре – мимолётно и бестолково…