Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

— …

— Прости, — спохватилась она.

— Я случайно. Это все чепуха.

— Я ушел, Клер…

— Куда ушел?

— Из дома.

— Да нуууу??? — развеселилась она.

— Агааааа… — помрачнел он.

— Шампанского! Он не реагировал.

— Ты страдаешь?

— Пока нет.

— А Матильда?

— Не знаю… Говорит, хочет жить со мной…

— И где ты теперь живешь?

— Рядом с улицей Кармелитов…

— Ничего удивительного…

— Что я ушел?

— Да, нет. Что Матильда хочет жить с тобой…

— Почему?

— Потому что подростки любят великодушных людей. Это потом они черствеют, а в этом возрасте им все еще нужно участие… Ну и ну, а как же твоя работа?

— Не знаю… Наверное, придется что-то менять…

— Жизнь тебе придется менять, вот что…

— Тем лучше. Я так от нее, прежней, устал… Думал, это из-за разницы во времени, но оказалось, нет, дело не в том, просто… да ты сама только что сказала… не хватает участия…

— Я в шоке… И как давно?

— С месяц.

— То есть после встречи с Алексисом? Шарль улыбнулся. Ее не проведешь…

— Ну да…

Клер дождалась, когда Шарль отгородиться от нее винной картой, и тихонько высказалась:

— Спасибо Анук!

Он не ответил. По—прежнему улыбался.

— Э, приятель… — продолжала она, глядя на него исподлобья, — да ты кого-то встретил…

— Нет…

— Врешь. Весь вон порозовел.

— Это из-за шампанского…

— А, вот оно что! Шампанское… светлое, так она блондинка?

— Янтарного цвета…

— Так, ладно… Погоди… Давай сделаем заказ, пока этот неандерталец на нас не накинулся, ну и… — она посмотрела на часы, — у меня в запасе три часа, чтобы тебя расколоть… Ты что будешь? Фирменное блюдо — «телячьи нежности»? Или «сердце в пикантном соусе»? Шарль искал очки.

— Где ты это нашла?

— Да вот, напротив сидит, — забавлялась она.

— Клер?

— Ммм?

— Как они себя ведут, те, что противостоят тебе в суде?

— Хнычат… Ладно, я выбрала. Так кто она?

— Не знаю.

— Вот черт! Не мучай меня…

— Слушай, все я тебе сейчас расскажу, а уж ты, раз такая умная, мне и объяснишь, что к чему…

— Она что, мутантка?

Он отрицательно покачал головой.

— Ну и что в ней такого особенного?

— Лама.

— ?!?

— Лама, три тысячи квадратных метров крытых помещений, река, пятеро детей, десять кошек, шесть собак, три лошади, осел, куры, утки, коза, тучи ласточек, шрамы, перстень, хлысты, мобильное кладбище, четыре печки, бензопила, конусная дробилка, конюшня XVIII века, сложена так, что закачаешься, говорит на двух языках, сотни розовых кустов и потрясающий пейзаж.

— И что все это значит? — она вытаращила глаза.

— Хм! Я смотрю, от тебя толку, как от козла молока…

— Как ее зовут?

— Кейт.

Шарль отнес заказ, положив его перед пещерой неандеральца.

— А она… красивая?

— Я же тебе сказал…

И Шарль выложил все.

Могила с видом на помойку, граффити на надгробии, Сильви, жгут, голубь, несчастный случай на бульваре Пор-Рояль, опустошенный взгляд Алексиса, его жалкое существование без музыки и вдохновенья в качестве замещающей терапии, тени у костра, наследие Анук, «Бей, не жалей», цвет неба, голос капитана полиции, зимы в Ле Веспери, затылок Кейт, ее лицо, руки, смех, обветренные губы, которые она постоянно покусывала, их тени, Нью-Йорк, последняя фраза короткого романа Томаса Гарди, его матрас на полу, сплошные занозы и печенья, которые он пересчитывает каждый вечер.

Клер не притронулась к своей тарелке.

— У тебя все остынет, — предупредил он.

— Угу. Если ты и дальше будешь, как дурак, пересчитывать свои печенья, все точно остынет…

— И что же мне, по-твоему, делать?

— Ты же прораб.

— Да, но ты не видела эту стройку…

Она осушила бокал, напомнила, что это она его пригласила, посмотрела написанные мелом на доске цены «блюд дня» и оставила деньги на столе:

— Нам пора…

— Уже?

— Мне еще надо купить билет…

— Почему ты выбрала такую дорогу? — спросил он.

— Везу тебя к тебе домой.

— А как же машина?

— Я неуспокоюсь, пока ты не кинешь на заднее сиденье дорожную сумку и свои блокноты…

— То есть?

— Ты стареешь, Шарль. Действовать надо, действовать. Ты не можешь вести себя с ней как с Анук… Годы, понимаешь, уже не те…

— …

— Я не говорю, что все получится, но… Помнишь, ты заставил меня поехать с тобой в Грецию?

— Да.

— Ну вот… Теперь моя очередь…

Он взял ее чемодан и проводил до купе.

— А ты, Клер?

— Что я?

— Ты ничего мне не рассказала о своей личной жизни… Она скривила отвратительную гримасу, чтобы не отвечать.

— Это слишком далеко, — продолжал он.

— От чего?

— От всего…

— Верно. Ты прав. Возвращайся к Лоранс, носи свечи на могилу Анук, прислуживай Филиппу и окучивай Матильду, пока она не съедет, все это не так утомительно.

Чмокнула его и добавила:

— И не забывай кормить голубей хлебом…

И исчезла, не оборачиваясь.

Шарль зашел в магазинчик походного снаряжения «Vieux Campeur», потом в офис, книгами и папками набил багажник, выключил компьютер, лампу и написал длинную рабочую записку Марку. Он не знал, когда вернется, связаться с ним по мобильному будет трудно, позвонит ему сам и желает удачи.

Сделал крюк, заехав на улицу Анжу. Там был один магазин, где он наверняка сможет найти…

9

Прокрутил в голове полнометражный художественный фильм. Пятьсот километров рекламных роликов и примерно столько же версий первой сцены.

Все так красиво, действие в ритме фильма «Мужчина и женщина».[304] Он появляется, она оборачивается. Он улыбается, она замирает. Он раскрывает объятия, она бросается к нему на шею. Он зарывается в ее волосы, она приникает к его шее. Он говорит «не могу без вас жить», она слишком взволнована, чтобы ответить. Он берет ее на руки, она смеется. Он несет ее к… эээ…

Ладно, это уже вторая сцена, и на съемочной площадке, скорее всего, будет уже немало и других артистов…

Пятьсот километров, сколько кинопленки… И чего он только не навоображал, но, конечно же, все произошло совершенно не так, как он ожидал.

Было около десяти вечера, когда он перешел через мост. В доме — никого. Из сада доносился смех и звон посуды, пошел на свет свечей, и, как в тот раз, на лугу, увидел множество лиц, обернувшихся к нему, и только потом — ее.

Лица и силуэты незнакомых ему взрослых. Черт. Он был готов мотать пленку обратно…

Ясин бросился к нему навстречу. Наклонившись, чтобы поцеловать его, увидел, что она тоже встает.

Он уже забыл, что она и вправду так хороша, как в его воспоминаниях.

— Какой приятный сюрприз, — сказала она.

— Яне помешаю?

(Ах! Какой диалог! Сколько эмоций! Какое напряжение!)

— Нет, конечно же, нет… У меня гости, мои американские друзья, они пробудут у нас несколько дней… Пойдемте… Я вас познакомлю…

Вырезать! — подумал Шарль, вырезать всех их к чертовой матери! Этих уродов в сценарии не было!

— Буду рад…

— Что это у вас там? — спросила она, указывая на сверток, который он нес под мышкой.

— Спальный мешок…

И тогда, прямо как в фильме Шарля Баланды, она обернулась, улыбнулась ему в полутьме, опустила голову, он увидел ее затылок, и, положив ладонь ему на спину, она повела его в темноте.

Инстинктивно наш герой-любовник замедлил шаг.

Зрителю издалека, наверное, не видно, но эта ладонь, эти пять длинных, слегка раздвинутых пальцев, один из которых был нагружен полевым жертвоприношением в камне и «такой фигурой», эти пальцы, которые он чувствовал сквозь тонкую ткань рубашки, это… это было что-то…

Сел в конце стола, ему налили вина, поставили перед ним тарелку, дали хлеба, салфетку, раздались «Hi!», «Nice to meet you»[305], поцелуи детей, собачьи носы, улыбка Недры, Сэм дружески ему кивнул, мол, добро пожаловать, гринго, можешь писать на моей территории, места столько, что как ни целься, — все равно далеко не получится, аромат цветов и скошенной травы, светлячки, четвертинка месяца, слишком быстрый разговор, в котором он ничего не понимал, левая задняя ножка стула, не спеша углублявшаяся в гостиную крота, огромный кусок грушевого торта, новая бутылка, дорожка пунктиром из крошек между его тарелкой и тарелками остальных, наскоки, вопросы, втягивания его в споры о том, чего он толком и не расслышал. Часто попадалось слово bush, но только о чем это они: о человеке или о растениях?[306] В общем, все в приятном тумане.