Тьма египетская - Михаил Попов

Как?!

Ползая по дну колодца, именуемого — отчаяние, Хека бился головой в абсолютно гладкие стены, и мысль его грызла сама себя за хвост, но питание это было непитательным. Он строил сложные планы, строил хитрые, строил коварные, но тут же сметал их в пустоту одним встряхиванием головы. И когда уже отчаялся совсем, когда совершил полный круг, перебирая все представимые приёмы, что приносили ему успех на бесконечных путях его бесчестных путешествий, он упёрся в самый первый, в самый простой, и понял — это то, что спасёт.

Он придумал.

Мальчик ничего не скажет змею.

Остаток ночи Хека старательно припоминал, что и в каком порядке он смешивал и подогревал тогда в подвале. Никто, даже Мегила, не поверил бы, что он действовал в тот раз абсолютно наугад, думая только об одном, как бы подать сигнал солдатам, находившимся наверху. Дрожала рука, пот ел глаза, внутренности терзала судорога. Но подходящая смесь ведь как-то составилась.

Намучившись с пышущей печью и хрипящей тушей Шахкея, Хека падал навзничь на корме рядом с молчаливым мальчиком, высунув язык, чтобы его обдувало ветром. Тяжело, надрывно дышал, шмыгал вечно сочащейся левой ноздрей.

   — Тебе больно? — спросил Мериптах.

   — Ы-ы, — ответил Хека, что должно было означать «нет».

   — Ты плачешь?

   — Ы-ы.

   — Хочешь, я расскажу тебе о граде Илионе, что стоит у входа в северное море и ненавидим царями страны Ахиява?

Ответом на это также было ы-ычание, и Хека убегал к своей печке.

Тогда Мериптах поинтересовался: что это происходит с его бывшим учителем, отчего из его горла вырываются такие звуки? Неужели такую боль причиняет наказанный иголкой язык?

   — Мне страшно, — внятно, хотя и тихо, ответил колдун.

   — Кого же ты так боишься?

Хека, не отвечая, начинал терзать свои мешки.

Ты боишься Апопа?

Хека отворачивался, и спина его выглядела несчастной.

   — Ты думаешь, что я расскажу ему, что ты не настоящий колдун? Я не расскажу.

Позвоночный червь однорукого несколько раз мучительно изогнулся.

   — Ты ничего не расскажешь, но ты проговоришься.

   — Почему?

Хека резко обернулся.

   — Потому что ты не знаешь Авариса. Это самое ужасное место на земле, и Апоп правитель этого места.

   — Ты говорил, что Вавилон самый чудовищный город из всех.

   — Вавилон просто чудовищный город, величайший из великих, столица столиц, а Аварис это не город. Я бывал во всех городах, я говорил с путниками из всех стран, и никто ничего не мог мне рассказать про Аварис. Никто не знает, красив он или отвратен, велик или же не слишком. Никто не оказывался внутри. Даже купцы, торгующие с Аварисом, никогда не проникали дальше набережных. Я никогда не видел человека, уехавшего оттуда, только посланного по его надобностям. Мне не попадался ни один житель его, только те, кто ему служит. Я встречал стремящихся туда и бегущих из него, но мнение и тех и других об Аварисе было таково, что и тех и других надо было счесть безумцами. Посмотри на слуг Авариса, как про сто они одеты, даже очень высоко стоящие к его трону. Ты видел Мегилу, он «брат царя», превосходящий властью своей и силой любого из нынешних царей земли, но видом своим он был простой солдат, он не погнушался бы одеждой нищего, если бы это было нужно для дела. Аварис не строит и не ремонтирует храмов. Даже в стране, ему принадлежащей ныне, не возводит дворцов, только простые крепости для своих диких всадников, и велит им, своим воинам, жить в простоте, не накапливая богатств. Но куда же тогда деваются все выжатые из ближних и дальних стран богатства? Все платят Аварису, но это ни в чём не сказывается. Несколько святилищ Сета, возведённых при прежних гиксосских царях, лучшее из которых не может даже рядом встать не то что с храмом Амона в Фивах, но даже и с храмом Птаха в Мемфисе, который ты знаешь. Несколько сфинксов из чёрного гранита, и это всё! Такое впечатление, что царям этого города всё равно, что скажут о них потомки, и даже то, что скажет молва окружающих народов. Где золото гиксосов? Оно течёт невидимыми ручейками в нильскую дельту с каждого рынка из всех богатых мест мира, рушится в эту бездонную пропасть, в эту дыру, что прорыта в самом центре Авариса. Вот эти солдаты, что сейчас плывут вместе с нами, они и все их соплеменники, они воюют за Аварис, они умирают за него целыми племенами, они завещают своим детям умирать за него, но им никто не позволит войти в его ворота. Может быть, ты, слышавший голоса в темноте, расскажешь мне о нём?

Мериптах задумался. Каждое второе из услышанных им тогда в темноте слов было об Аварисе, но, сказать по правде, он чувствовал себя купцом, который не был пропущен дальше городской набережной. «Царские друзья», «царские братья», великие никем не виденные гаремы, великие неощупанные горы золота, и ещё множество всего другого, но вместе с тем Мериптах очень ясно осознавал, что рассказать ему об Аварисе нечего. Город мужчин, который повсюду охотится за женщинами. Если же вдуматься, то сказать так, это всё равно что ничего не сказать. Мужчины, женщины... Мальчик решил промолчать.

— И вот я спрашиваю тебя, Мериптах, что там может скрываться, за всем за этим? Что могут прятать за такой высокой стеной, через которую даже народной молве не перелететь? Если она переползает через невидимую стену, то в виде безумной старухи, и лепечет нечто несообразное. Ты уже понял, Мериптах, что я человек, повидавший на своём веку много всего. Но ты ещё не всё знаешь. Когда я не мог заработать себе на жизнь ни как лекарь, ни как евнух, ни как рассказчик, я становился разорителем могил. Не отшатывайся, мне известно, что нет у вас в Египте презреннее человека, промышляющего таким ремеслом. Я не брезговал и этим, я разрывал узкие могилы эламитов, вскрывал глиняные канопы с телами островитян, входил в каменные башни мертвецов в стране Наири и никогда не дрожал, ибо нет ничего безопаснее мертвецов, но теперь я дрожу, пока наша лодка приближается и приближается к Аварису. А если Аварис это Дуат, выступивший через жирную почву дельты на поверхность мира? Я не раз бывал в малых приделах загробного царства и не находил там опасности и причины бояться, теперь же боюсь. Не пришло ли время расплаты?

   — Ты говоришь про свой страх, но хочешь испугать меня.

Хека яростно поскрёб чёрными ногтями зачесавшуюся ступню:

   — А почему бы тебе не испугаться? Разве ты забыл, что я рассказывал тебе о змее, что притворяется царём, когда ему надо выйти перед народом, а потом, когда его одолевает голод, снова становится гадиной в четыреста локтей длиною и с пастью шириною в сорок локтей.

   — Я видел Апопа, он...

   — Змея, змея ты видел, помни! Ты видел змея.

   — Я видел... змея, у него был большой рот, но туда не поместится ладья Ра. И целый человек не поместится. Хотя у него большой рот. Большая голова и большой рот. И толстые руки.

Хека тихо, но раздосадованно заскулил:

   — Ты наивный, ты совсем наивный, хотя и где-то витал, хотя и видел Вавилон как на ладони... Но пойми же, что змей не может явиться перед людьми в своём истинном обличье В своём истинном обличье он сидит там, в самом центре Ава риса, обвившись кольцами вокруг дыры, что выпустила его из Дуата. Там, куда он призывает тебя. Когда он среди людей, он всего лишь отвратительный по виду человек. И питается он маленькими, обыкновенными кусками, он... Знаешь, что он ест, Мериптах, когда он не у себя в логове?

Мериптах ничего не отвечал.

   — Я видел, я видел, я ведь остался во дворце Бакенсети, когда тебя, якобы умершего, отнесли в «Дом смерти». Нас всех, слуг и гостей, всех, кто оказался там, собрали в одном дворе и стали по одному вводить к А... к змею в его покои.

   — Зачем?

   — Сейчас я тебе расскажу зачем, сейчас.

В этот момент вырвалось пламя из печи и колдун кинулся спасать готовившееся варево.

Мальчик наблюдал за его суетой и думал над тем, что после рассказанного сейчас одноруким, Аварис, при всей своей опасной странности, стал ему представляться местом, которое скорее влечёт, чем отпугивает. Недаром отец так желал отправить его туда. Может ли отец хотеть несчастья своему сыну? Но тут же всплывали слова дяди, верховного жреца, об этом городе, как о логове всех пороков. Да и из речений ночных голосов вставал образ чего-то слишком могущественного и слишком тёмного. Кроме того, как можно забыть тот удар в сердце ножом, что нанёс князю Бакенсети этот самый правящий Аварисом змей. Может быть, он убил князя за то, что тот хотел вступиться за сына? Но зачем тогда змеи в амбаре?! Мериптах мысленно помотал головой. Всё спуталось. При этом он с тихим холодом в сердце понял, что там, куда он плывёт не по своей воле, уготована ему, Мериптаху, непонятная погибель. При этом он не мог бы сказать, как поступил бы, если бы в его воле было выбирать: плыть туда или отклониться в безопасную сторону. Каково будет дальше жить, зная, что сам отказался от величайшей тайны, которая существует в этом мире.