Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже всех пришли Никовский и Винниченко, которые от Н. союза ведут переговоры с немцами о составе кабинета и начали снова меня уговаривать. Винниченко, услышав от меня решительный протест, повысил голос и стал упрекать меня в отсутствии патриотизма и т.д. Этот тон так разволновал меня, что у меня помутилось в голове, и я моментально впал в такое исступление, что начал кричать на него, чтобы он отцепился от меня, потому что я сейчас абсолютно ненормальный человек; и действительно, когда у меня болит, то я теряю всякое самообладание, а когда приду в себя, то начинаются угрызения совести за такое поведение. Так было и вчера: я чуть не до рассвета не спал и все мучился тем, что я без всякой нужды накричал на Винниченко.
Но сегодня я уже успокоился и рад, что меня уже никто не будет уговаривать, и мне не придется пережить того позора, стыда, который упал бы на мое имя, если бы я пошел в кабинет и, ничего там не сделав, должен был бы из него выйти.
Характерно, что эсдек В.В.Садовский уговаривал меня взять портфель из-за того, что я проводил бы аграрную программу, которая по его мнению, самая рациональная. Я ответил на это словами какого-то героя Успенского:
— Всякий человек хочет быть диаконом! — и я тоже хотел бы быть министром, но состояние моего здоровья совершенно не позволяет мне этого сделать. Я готов на всякие жертвы для Украины, даже на смерть, но не могу выставить свое имя на позорище, которое неизбежно будет, потому что у меня нет возможности провести реформу, которая удовлетворила бы близкие мне круги украинские. На прощание Винниченко и Никовский вновь начали меня убеждать, говоря, что аграрная реформа — это пустяки, а главное то, что я стал бы в кабинете лидером укр. группы, так как все, кто туда теперь входит, люди либо пассивные, либо мягкие, податливые и не смогут повести решительной украинской линии, но я снова отказался, говоря, что Петра Януариевича (Стебницкого. — Ред.) я считаю гораздо более способным как лидера, чем себя, а взять на себя такой важный пост, как министерство земельных дел и не сделать ничего, я решительно не считаю возможным. Я считаю этот портфель самым тяжелым, потому что здесь пришлось бы затрагивать материальные экономические интересы людей, ломать вековые традиции, а это сделать нелегко; на аграрном вопросе провалились оба наших социалистических кабинета: и эсдековский Винниченко, и эсеровский Голубовича, на нем же наверняка провалится и тот, который теперь формируется, потому что не сможет удовлетворить ни крестьянство, ни помещиков.
Сегодня заехал ко мне В.Н.Леонтович, чтобы уговорить, чтобы я не отказывался от министерского портфеля и быстрее выкупил в казну крупные латифундии, а к остальным имениям приспособил бы свой проект налогообложения. Когда мы заговорили об опасном положении Укр. державы, Владимир Николаевич высказал интересную мысль. Он удивляется, как наши землевладельцы не поймут того, что отстаивать самостийную украинскую державу — прямая их выгода и вот по каким причинам. В Московии уже второй год как крестьяне поделили помещичью землю и пользуются ею. Если туда вернется царь, он уже будет не в состоянии отобрать эту землю. Это не то, что случилось в Украине, здесь крестьяне и не пользовались землей, она, как говорят крестьяне, была их, пока была покрыта снегом, а когда растаял снег, то и земля убежала из их рук; и это сделалось руками чужеземной силы, потому что своя никакая не смогла бы отобрать у крестьян захваченную землю. В Московию, несомненно, не придет чужеземная власть устанавливать земельные отношения. И, наверное, земля и останется в руках крестьянских, а помещикам разве что дадут какой-то выкуп, как это сделали Бурбоны, когда их посадила во Франции чужеземная власть. Если Украину присоединят к Московии, то наша демократия, наверное, будет требовать, чтобы всероссийский парламент установил и у нас те же земельные законы, и поэтому помещикам не выгодно присоединение к Московии, но они пока этого не понимают. Зато крестьянам — наоборот; и наверняка они будут тянуть к объединению, если к тому времени у нас не проведется какая-то аграрная реформа, в результате которой латифундии перейдут в их руки.
Я посоветовал Владимиру Николаевичу распространять это мнение среди его знакомых землевладельцев, входящих в «Протофис», составить подробную записку Н.Н.Устимовичу, пусть он ее прочитает на съезде хлеборобов, потому что писать об этом в газете не подходит. Если бы удалось отколоть землевладельцев от торгово-промышленных кругов, то это значительно помогло бы укреплению укр. державности.
24 октября
Вчера в газетах появилось сообщение, что Лизогуб отказался формировать кабинет, потому что не может удовлетворить обе противоборствующие стороны — «Протофис» и Национальный союз, каждая из них требует себе большинство портфелей.
Вечером приехал на гетманском автомобиле Скоропись и рассказал, что гетман очень обеспокоен, и выбился из сил, потому что Лизогуб не может сформировать кабинет и уже подал прошение об отставке, которое лежит в кармане гетмана, но тот не хочет давать ему ход, а надеется, что еще можно уговорить Н. союз, чтобы он портфель контроля отдал кандидату «Протофиса» и просил Скоропися надавить на союз, а если ничего из этого не выйдет, «то придется просить Чикаленко, потому что на его кандидатуру на премьерство соглашается и «Протофис». Очевидно, это работа И.Кистяковского, потому что он как-то говорил Скорописю, что меня считает наиболее подходящим кандидатом на премьерство; видимо, потому, что до него дошли слухи, что я советовал Н. союзу не выбрасывать его из министерства внут. дел, а только окружить надежными товарищами. Очевидно, все крутит Кистяковский, потому что «Протофис» высоко ценит его за столыпинский нрав. А как публика смотрит на Кистяковского, видно из того, что я слышал вчера у Е. К. Трегубова{382}; когда он спросил, что теперь новый кабинет сделает с Кистяковским за его агитацию, то какой-то господин заметил: «Следовало бы задать вопрос: что Кистяковский сделает с новым кабинетом». И действительно!
От меня Скоропись поехал на гетманском автомобиле к Винниченко и Никовскому и, уговорив их уважить «Протофис» портфелем контроля, повез их к гетману. Там они
