Призраки Черного леса - Евгений Васильевич Шалашов

— Может, и та, — пожал плечами Зарко.

— Тогда я не понимаю, — развел я руками. — Ты же мне сам говорил — что нет у цыган страшнее греха, чем убить ребенка? А уж своего ребенка…

— Кто знает, баро, кто знает… — раздумчиво произнес старик. — Может, когда родители свою чаюри убили, они ее от чего-то страшного хотели спасти?

Сегодня я выспался. Завтракать было нечем, а собирать корешки или ловить ежей, как предлагали цыгане, было некогда. Лучше перетерпеть, зато побыстрее вернемся.

Обратный путь, — по нашим с Зарко подсчетам, осталось всего ничего, — показался дольше. Может, оттого, что спешили, а может, из-за чувства собственной неудачи.

На душе было тошно, оттого что обещание, данное невесте и ее отцу (пусть и в призрачном виде), оказалось невыполненным. То, что оно невыполнимо, я в общем-то знал с самого начала, но на что-то надеялся. Хотя на что тут можно надеяться? Пропал человек в лесу пять лет назад, какие можно найти останки? Крупные хищники растащили крупные кости, мелкие падальщики — мелкие. Это даже не иголку в стогу искать, а соломину среди соломин.

Двадцать с лишним лет я был наемником. Умудрился послужить под знаменами всех — ну, или почти всех владетельных особ Швабсонии, пережил восемь войн. Чаще всего войны заканчивались ничем, потому что властители, осознав, что худой мир лучше доброй ссоры, приходили к какому-то компромиссу. Бывали у меня и победы. Точнее — победы были у суверена, но для наемника победа выгоднее, чем поражение, потому что к оплате добавляется процент с боевой добычи. Но врать не буду — приходилось бывать и в лагере побежденных. Однажды мы бежали, унося ноги. В другой раз степенно отходили, выставляя заслоны и огрызаясь арьергардными боями. По мне — драпать гораздо легче, чем отступать. Если бежишь, не думаешь ни о друзьях, оставленных умирать, ни о земле, доставшейся врагу. А когда отступаешь, чего только не лезет в голову, хоть в петлю лезь…

Из Шварцвальда мы отступали, начисто проиграв войну. Я так и не узнал — почему погиб старый рыцарь, куда пропал молодой Йорген. Догадок много, но ни одной убедительной.

Поляна, на которую мы так стремились и которую уже считали почти родной, встретила нас неласково. Хотя мы и заприметили огни костров, но поленились отправить разведку. Но, с другой стороны, что бы нам это дало?

И вот мы стоим перед строгими гномами, держащими нас на прицеле, а старый Томас, размахивая руками, разъясняет что-то степенному коротышу. Но наконец-таки гномы поняли, что мы не чудища, вылезшие из Черного леса, а люди, невесть зачем полезшие в Шварцвальд, и разошлись.

Томас хромал, опирался на самодельный костыль, был слегка бледен, но суетился, беспрерывно болтая, что вообще-то старику было несвойственно.

— Эх, господин Артакс, а я уже все глаза проглядел. Дни считал. А вчера днем — чуть от страха не помер!

— А что случилось? — устало поинтересовался я.

— Поначалу крысы через поляну бежали — будто их гнал кто. Вся поляна была чернущая! Я испугался — не сожрали б они меня, вместе с мерином, но Бог миловал. А потом тот обоз появился, призрачный.

— Призрачный обоз? — недоверчиво протянул я. — Днем?

— Вот-вот, — закивал старик. — Я сам этого обоза в жизни не видел, только по рассказу вашему, но все так, как вы говорили: лошади с телегами, купцы с охраной. Думаю, ну, все теперь. Если уж и поляны с крестами не побоялись, да еще днем — беда! А тут — глазам не поверил: появились они и падать начали. Сначала кони упали — вроде бы померли, а потом люди. Один так упал, другой этак. Я в бою-то бывал, видел, как мертвые падают. А потом и телеги стали разваливаться — колеса отлетали, бока выламывались, а потом и вовсе чудеса — вначале все в щепки, потом в труху превратилось. Смотрю, а люди, которые мертвые, прямо на глазах скелетами стали, а потом и вовсе исчезли.

— Томас, старина, а у тебя пожрать не осталось? — широко улыбнулся Зарко.

— Да как не осталось! — радостно воскликнул Томас. — Я же кулеш варил, как чувствовал, что вы вернетесь. Вон, на углях томится. Давай, дружище, садись!

От избытка чувств старик хлопнул цыгана по плечу и побежал снимать котелок.

— Что это с ним? — подозрительно посмотрел цыган на старого врага и покрутил пальцем у виска. — Он, случаем, не того…

— Радуется он, — усмехнулся я. — Ты сам бы целую неделю в лесу посидел — тоже бы обрадовался.

За едой мы молчали и дружно ели. Сегодня и у меня ложка летала не хуже, чем у цыгана, а горячая каша, казалось, попадала в брюхо, минуя рот, — я не успевал почувствовать, что она горячая. Наконец я не выдержал, положил ложку, как складывают оружие.

— Э, баро, плохой ты едок, — усмехнулся Зарко. — Бери пример с меня — я впрок ем.

Я лишь улыбнулся. Кажется, все входит на круги своя — вместо рассудительного и мудрого потомка сказочных эльфов я снова вижу балагура и пустобреха, каким Зарко бывает, если нет опасности. Теперь бы, для полноты картины, Томасу следовало вспомнить о бедах, которые давным-давно принес ему конокрад. И верно, как только насытились, конюх начал задавать вопросы:

— А мерин ваш куда делся?

— Э, где тот мерин! — благодушно отмахнулся цыган. — Оставили мы его, он и помер.

— Жалко, — вздохнул Томас. — Хороший был мерин, смирный. Ну, гнедая твоя воз вытянет.

— Как гнедая? — встрепенулся цыган. — Я думал, ты нам своего мерина одолжишь.

— Еще чего! — фыркнул Томас. — Кто это в здравом уме цыгану коня доверит?

— Старый, нельзя кобылу в кибитку впрягать, — заволновался Зарко. — Что с твоим мерином станет, убудет, что ли?

— Это почему кобылу нельзя впрягать? — вздернул подбородок старый конюх. — Добро, если бы она жеребилась скоро, а то ведь не раньше, чем через год!

— Э, да что с тобой говорить, — расстроился цыган. Повернувшись ко мне, искательно заглянул в глаза: — Господин Артакс, хоть вы скажите.

Я тоже не понимал, почему гнедую кобылу нельзя запрячь