Кусачий клуб - Рэйчел Кейн

Он потянулся к Еве, двигаясь, словно он был под водой… и Глориана слегка рассмеялась, тем сладким, невинным тихим смехом, который казался таким прелестным прежде, и сказала, — Я ненавижу, когда ты смотришь на нее так, ты знаешь. Пустая трата. Она не заслуживает тебя, Майкл.

— И я понял, что она собирается убить Еву на его глазах.

И Майкл ни за что на свете не сможет остановить ее.

Ему и не пришлось. Ева шарила в боковом кармане ее готического платья, и я увидел серебристую вспышку за секунду до того, как она ударила им под своей рукой, через ее собственное тело, и прямо в грудь Глорианы.

— Черт, — сказал я. Потому что она, должно быть, сделала всё верно. Сначала попробуйте — нелегкое дело, даже если вы столкнулись с вампиром и способны видеть вашу цель.

Глориана упала, таща за собой Еву. Ее рот был открыт в беззвучном крике, глаза были яркие, красные и переполненные яростью. Она все еще пыталась сжать руку и раздавить Еве трахею.

Майкл бросился вперед и вогнал серебряный кол глубже в грудь Глори, на всю длину, а также, насколько я знаю, в цементный пол под ней. Потом он потянул Еву, обнял ее и держал так, словно весь мир мог разрушиться, но эти двое никогда не расстанутся.

Это было отчасти даже красиво.

И я наблюдал, как Глориана — сама прелестная вампирша из всех, которых я когда-либо видел, и самая опасная — стала безмолвной и тихой, когда серебро начало выжигать и обесцвечивать ее тело, убивая ее изнутри.

Она все сделала сама.

Я позволил совсем немного ярости выйти наружу. Совсем чуть-чуть, и почувствовал, как она растворяется в теплом, пугающем удовлетворении.

И, Боже, это было здорово.

— Шейн?

Клер не видела, что произошло за последние несколько секунд — слишком много бегающих, кричащих людей, и она потеряла Еву из вида. Когда хаос немного уменьшился, она увидела Еву, сидящую на коленях Майкла на бетонном полу. А Глориана лежала рядом с ними, с колом в груди, вогнанным наполовину в пол. Серебро, поняла Клер. Она была на верном пути к абсолютной смерти.

И Клер решила для себя, что она не могла слишком сильно из-за этого волноваться. То, о чем она действительно волновалась, так это о том, что Майкл и Ева в порядке, и что Шейн все еще стоял в клетке, глядя на умирающее тело Глори.

Он выглядел… опустошенным, за исключением его глаз. Они были полны чего-то горячего, дикого, чужого, и в то же время… умиротворенного.

Мирнин все еще держался за нее. — Эй! — сказала она, и встряхнула руку, пытаясь сбросить его. — Отпустите уже! Я в порядке!

Он хмурился и пытался смотреть сразу всюду.

— Я думаю, что мы должны уйти, — сказал он. — Я могу там легко проломить дыру в кирпиче. Да, мы должны идти. Видишь, твой мальчик в порядке. Всё в порядке. Кроме Глори, очевидно — это определенно не в порядке — но, честно говоря, кого из нас это волнует? Меня точно нет.

— Отпусти!

— Нет, — ответил Мирнин. — Ты под моей ответственностью. И здесь опасно. Я не знаю где Бишоп, и пока мы не найдем его, я не хочу чтобы ты была сама по себе.

Клер бросила черную сумку, которую она держала, протянула руку, и вытащила тонкий, серебристый нож.

— Знаете, что действительно опасно? — спросила она. — Я. Если вы не отпустите.

Он вздохнул, закатил глаза, и отпустил ее. Она схватила сумку и побежала к клетке, отскакивая от паникующих незнакомцев и нескольких людей, кого она на самом деле знала, кто пришел сделать ставку на ее умирающего в клетке парня — Боже, она хотела врезать им — и затем добралась до лестницы, ведущей в большую, квадратную клетку.

Клетке для поединков.

С Шейном.

Шейн смотрел, как она взбежала по ступенькам и полетела, словно птица, в его руки. Это было похоже на лучшую вещь, что она когда-либо делала — обнимать его, чувствовать, как его теплая, влажная кожа прижимается к ее.

Он испустил долгий, немой вздох и рухнул на нее, обнимая ее, словно наступал конец света, словно он никогда больше не хотел отпускать ее снова.

— Я дурак, — сказал он. — И придурок. Ты должна бежать как можно дальше от меня. Мне так жаль.

— Если я убегу, ты убежишь со мной, — сказала она. — С тобой все в порядке?

Он поднял правую руку. Она была покрасневшей и немного опухшей.

— Кость сломана, — сказал он. — Ничего, с чем я не мог бы справиться.

Она взяла его руку в свои ладони, сжав ее, и осторожно приложила к своей щеке. Он смотрел на нее с голодным выражением, тем, что было для нее большей надеждой, чем чтолибо еще.

— Вот так вот просто, — сказал он. — Вот так просто ты это забудешь. Всё, что я делал. Что я говорил. Господи, Клер…

— Мм, нет, идиот, — сказала Клер. — Тебе придется заслужить прощение. Но это… это ты получишь бесплатно. Потому что я люблю тебя.

Он чуть улыбнулся и поцеловал ее, и на несколько долгих, сладкий, перехватывающих дыхание секунд, все снова было в порядке.

А затем Клэр услышала сирены.

— Что за черт? — сказал Шейн, потому что это была не просто сирена. Это был целый хор из них, волнами перекрывающих вопли друг друга. Каждая сирена в городе, похоже, направлялась в их сторону.

Клер почувствовала болезненную волн понимания, которая стала еще яснее, когда Мирнин поднялся по лестнице, присоединившись к ним в клетке, взял ее за плечо, и сказал, — А теперь мы уходим. Никаких возражений. Амелия и Оливер приближаются, и они ведут с собой столько сокрушительной силы, сколько имеют в своем распоряжении. Если вы хотите сохранить свои тела, души и свободу, прекратите обнимашкаться и пошли. Никто в этой комнате не будет в безопасности, как только они окажутся на месте. У них сейчас «сначала стреляй и не задавай вопросов» настроение.

— Обнимашкаться? — тупо повторила Клер. — Что это…?

— Нам действительно необходимо спорить о выборе слов? Сейчас?

— Нет, — сказал Шейн. — Мы с тобой. И мы уходим.

И они ушли бы, вот только когда Мирнин повернулся и направился к открытым железным воротам, кто-то поднялся по ступенькам и заблокировал выход.

Бишоп. Невероятно, но он выглядел даже моложе, чем на видео, словно он старел в обратную сторону.

Его рот и воротник рубашки были перепачканы свежей кровью. Клер подумала, что глаза у него — древние, злобные и практически безумные, когда он улыбнулся, показав клыки, и сказал, — Пусть они придут. Моя дочь думала, что сможет заморить меня голодом, замуровать меня, сделать из меня наглядный пример. Я сделаю такой же пример из этой комнаты, битком набитой людьми — нет, из всего этого города — чтобы никто и никогда не смел больше произносил это имя без содрогания. Кошмар начинается сейчас. Просыпайтесь и наслаждайтесь.