Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А снег на дороге такой синий, и ветви задевают лицо.
Вперед, товарищи! Вперед! Мы оберегаем тыл непобедимого красного партизанского батальона лесорубов Похьяла.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Молодость всегда молодость, даже после утомительнейшего перехода она требует своего.
Когда арьергард входил в деревню Алла-Курти, уже начинался наигрыш гармоней — готовилась последняя вечеринка на территории Суоми, последняя гулянка на родной земле.
Девушки и молодухи и даже девчонки надевали свои лучшие платья, потуже заплетали свои светлые косы.
Юбки у всех девушек были пестры, на каждой их было много, одна на другой, как капустные листы.
Молодость — она молодость, и совсем отлично, когда девушке не надо кружиться в вальсе, обняв за талию подруженьку, — кавалеров хоть отбавляй.
Или еще лучше — будут сегодня водить хороводы, играть в веселые игры. Столько хороших крепких ребят пришло.
Есть с ними и здешние, ушедшие на заготовки осенью и так неожиданно нагрянувшие до весны. А ведь домашние поджидали их только к лету, когда обмелеют все эти бесчисленные, громко бегущие реки и ручьи и окончится сплав.
— Расположиться на отдых! — отдал распоряжение Инари.
Теперь, когда он добрел до цели, когда переход был совершен, он почувствовал себя окончательно расклеившимся.
— Мой заместитель вместо Унха — Легионер.
Чудесная девушка Хильда, это она указала Инари отличный сеновал.
Накрывшись медвежьими и оленьими шкурами, закопавшись в сено, там можно было превосходно поспать.
Хильда помогла устроиться ему на сеновале.
— Хильда, — сказал он, зарываясь в сено. — Хильда, ты должна быть моей женой.
— Ладно, Инари, — ответила она и поцеловала его в губы. — Ладно, Инари, я об этом думала давно, ты мне снился несколько раз в бараке на заготовках.
— Я очень устал, Хильда, — сказал Инари. — Мне хотелось бы натереть отмороженные пальцы спиртом, может быть, они отойдут. Да ты мне, кажется, тоже снилась.
И Хильда спустилась с сеновала и побежала с кофейной чашечкой доставать денатурат.
В обозе везли большую бочку денатурата, захваченную у аптекаря в Куолаярви.
Как испугался очкастый жирный фармацевт! Он не хотел никого впускать в аптеку, запер на все засовы дверь и выкрикивал в форточку:
— Здесь все казенное, я не имею права никаких лекарств продавать без рецепта!
Пришлось взломать дверь и пригрозить ретивому аптекарю оружием, чтобы он замолчал. Взяли с собой вату, бинты, дюжину флаконов одеколона, мыла и бочонок с денатуратом.
— Пьяницы! — кричал толстый аптекарь. — Пьяницы, вы губите самих себя, его нельзя пить, он ядовит, — посмотрите на череп и кости!
Аптекаря отстранили, а забранное погрузили на сани.
— Это ваше имущество или казенное, господин аптекарь? — вежливо осведомился рыжий возчик.
— Да говорят же вам, что это казенное! — с проблесками надежды в голосе снова закричал аптекарь.
— Вот и отлично, что казенное, тогда нам это не будет стоить ни одной копейки, — улыбнулся рыжебородый и пояснил недоумевающему фармацевту: — За частное имущество мы платим по нормальной цене, казенное берем бесплатно.
И хлестнул по лошади, оставив растерянного аптекаря на крыльце.
Весь товар принадлежал на самом деле аптекарю, и объявил он его казенным только для того, чтобы запугать партизан.
Бочонок денатурата в дороге очень пригодился, и не одному лесорубу спас он пальцы, уши, нос. Сейчас его поставили в избе, где расположились семейные люди с детьми. Им ведала вооруженная Айно.
— Подумай только, мой муженек подсыпался сейчас ко мне. Просит: «Отцеди мне кружечку, горло прополоскать», — шумно стала жаловаться Айно Хильде, вошедшей с кофейной чашечкой в руке. — И тебе нужен спирт? Ты же не отмороженная, — изумилась она просьбе Хильды. — Как для мужа? Муж лежит? Пальцы на ногах отморожены? Представь себе, я никогда не думала, что ты, голубушка, замужем, — тараторила Айно, бережно отцеживая спирт, стараясь не уронить ни одной капли.
Хильда поднялась на сеновал и, осторожно ступая по сену, подошла к шкурам, в которые был закутан Инари, и наклонилась к нему. Он уже заснул и спал мальчишеским, самым крепким сном в мире.
Когда она поцеловала его глаза, на губах его скользнула и растаяла, как снежинка, еле приметная счастливая улыбка.
Хильда тихо рассмеялась. Как бы ей ни хотелось разбудить сейчас Инари, она его не разбудит. Пусть спит. Он так, должно быть, устал.
Внизу в избе поместился почти весь арьергард — отряд Инари.
Вот сейчас выходят из освещенной комнаты Сунила и молодой лесоруб. Они видят, как Хильда по приставной лесенке спускается с сеновала, в волосах ее запуталась сенная труха и соломинки.
— Откуда ты идешь? С кем у тебя там наверху свидание? Кто там? — подшучивают Сунила и молодой лесоруб.
«Не скажу им, — думает Хильда. — Еще, чего доброго, разбудят они его, не дадут выспаться вдоволь».
— Идем с нами на вечеринку, — говорит Хильде Молодой. — Здесь есть, конечно, девушки, но ты своя, из нашего же барака, и потом ты мне нравишься больше других. — И он хочет поцеловать Хильду.
— Танцевать я с тобой, может быть, и буду, только ты не целуй меня, — отстраняется от него Хильда.
— Ну, какой тогда интерес? — замечает Сунила.
И они втроем выходят на улицу.
Каллио выскакивает из комнаты и кричит им вдогонку:
— У тебя винтовка не почищена!
— Вернусь, тогда и почищу.
— А отдыхать?
— Жизнь одна! — кричит молодой лесоруб.
Играет на дворе гармонь, и двери с улицы и двери из комнаты захлопываются, и тьма захватывает сеновал. Только морозный луч февральского месяца все-таки пробивает себе дорогу через полукруглое чердачное обледенелое оконце.
Каллио, устраиваясь на лавке, тоже улыбается, взглянув на хозяина избы.
Уже когда они вошли в избу, хозяин выглядел очень смущенным и испуганным. Когда же Каллио принялся за чистку винтовки, вытащил шомпол и стал вывинчивать протирку, он совсем перепугался и, побледнев, затараторил:
— Вам, товарищ партизан, наверное, соседи мои на меня успели наврать. Никогда я не мог быть добровольцем у белых. Это они меня в восемнадцатом году силком мобилизовали, честное слово!
— Никто на тебя не врал, а винтовку я все равно чистить обязан, чем бы ты в восемнадцатом ни занимался.
— Нет, честное слово даю вам, товарищ партизан, я говорю истинную правду.
— Ну и говори, я тебе не мешаю.
Теперь, засыпая на лавке, Каллио вспомнил про испуг пожилого хозяина, и ему опять стало смешно.
В деревне было шумно и весело.
Трещали разложенные вдоль улицы
