Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

Из-подо льда выступила вода.

Сани старика с большого хода проскочили по этой воде, и он сразу погнал лошадь к берегу.

Следовавший за ним возчик не был таким расторопным, наоборот, он даже замедлил ход, испуганно посматривая по сторонам, и лед под тяжестью саней, груженных салом, с треском надломился, лошадь стала меньше ростом. Белый, казалось, лаковый снег сразу потемнел, и оглобли саней пошли вниз.

Надо было сразу принимать меры, выскочить из саней, схватить буланку под уздцы и быстро повести ее вперед, правда, с риском промочить ноги или самому попасть в студеную воду. Но возчик был тяжелодум; прежде чем на что-нибудь решиться, он дважды затянулся дымом из самодельной своей трубки. А в это время лошадь успела уйти в воду по самое брюхо.

Обоз остановился.

Задние стояли в бездействии, не понимая причины задержки.

Олави, кивнув Эльвире, пошел, пробираясь сквозь густую сетку снега, к голове обоза. И хотя он торопился, но вовремя заметил влажность снега. Он снял лыжи, положил их через плечо, чтобы не замочить, и пошел пешком.

Возчики помогали потерпевшему вытаскивать буланку.

Она смотрела своими огромными, темными, непонимающими глазами на окружающий ее мир и не шевелилась. Каждый волосок на ее морде заиндевел и топорщился.

Надо было доставить жерди, чтобы, подложив их под брюхо, помешать лошади погрузиться в воду дальше и помочь ей выбраться. Сама лошадь, казалось, была равнодушна к своей судьбе. Ни одного движения в помощь спасавшим ее людям она не сделала.

— Кто мне заплатит за лошадь? — с горечью спросил Олави возчик.

— О лошади подумай, а не о плате. Смотри, чужие больше, чем ты, работают, спасая ее.

Да, тут было не до разговоров.

Олави приказал свернуть с наезженного следа направо и идти дальше по самому берегу.

— Хорошо еще, что почти нет ветра, нет метели.

Да, идти по берегу было труднее, хлопотнее, но зато безопасней.

Отдав нужные распоряжения, Олави решил воспользоваться непредвиденной остановкой.

У Эльвиры в санях оказалось несколько палок. Он поставил их стоймя по бортам саней, прикрутил покрепче и сверху натянул одеяло.

Так от прямого снегопада ребята были защищены. В санях были еще одеяла и оленьи шкуры. Старуха не поскупилась и собрала дочери и внучкам в дорогу все, что можно было найти теплого. Много вещей пришлось оставить дома, они не вмещались в сани. Теперь взятое пригодилось. На торчком стоящие жерди Олави набил по бокам одеяло и оленью шкуру. Получилась защищенная от ветра и снега уютная полутемная кибитка. Свет проходил только спереди. Впрочем, шли уже сумерки.

Февральские дни у Полярного круга коротки.

Пока Олави возился, устраивая сани, Эльвира успела сбегать к ближайшему костру и подогреть взятое из дома молоко.

Когда Эльвира вернулась к своим саням, кибитка была совсем готова.

Нанни опять спала как ни в чем не бывало, Хелли же стала жадно глотать теплое молоко.

В темноте саней закутанная Эльвира неловко приняла от рук Хелли бутылку и пролила немного молока в сани.

— Да, темно, — говорит Олави и достает из положенной на дно саней сумки стеариновую свечу. Старуха теща обо всем позаботилась! Он втыкает эту свечу в горлышко бутылки. — Вот и освещение готово, подсвечник хорош.

Чиркает спичку, и трепещущее пламя свечи мечется в кибитке.

Олави идет дальше к голове обоза.

Вытащенную из воды лошадь возчик обтирает попоной. Олави распределяет груз этих саней между соседями.

Обоз медленно продвигается вперед. Вот и тесть со своими санями.

— Чего остановился, отец? — спрашивает Олави.

Тот не отвечает, только ругается последними словами.

— Тоже выволокли под старость из дому, на мучения, — и со злостью машет рукою на сани.

Полозья, проскочив по выступившей на лед воде, наполовину обледенели. Рыхлый снег пристает к ним и тормозит движение, лошади ни за что не проволочить сани в таком виде даже и ста метров. Приходится останавливаться и счищать все время налипающий комьями снег.

Это довольно хлопотная и неприятная работа. Олави останавливается на три минуты, чтобы помочь старику.

Мимо проходят груженые сани бесконечной вереницей.

— Олави, — раздается над самым ухом.

Олави поднимает голову.

— Олави, почему задержка? — спрашивает Коскинен.

— Сани провалились в воду, — отвечает Олави. — Мне нужен один человек, чтобы шел по реке и говорил, когда нужно сворачивать.

— Ну что ж, бери Лундстрема.

Лундстрем сходит с саней.

— Я обойдусь пока и без адъютанта, — шутит Коскинен и ударяет по лошади.

Он торопится догнать отряд.

Лундстрем встал на лыжи и пошел по реке, по следу.

По берегу медленно шел обоз.

Лошади вязли в снегу по самое брюхо. Мелькали угольки трубок, слышалась брань.

Лундстрем шел по реке не торопясь. Он боялся только одного: как бы не влететь лыжами во влажный снег. Тогда нельзя было бы дальше идти на них.

Олави подошел к саням Эльвиры. Она протянула ему круглую лепешку поджаренного сыра — юшта. Он откусил кусок и вскочил в сани.

Только присев на оленью шкуру, он почувствовал, как устал. Тогда он растянулся в санях, во всю длину своего рослого тела, задел головой спящую Нанни и заснул крепким, но тревожным сном.

По временам он открывал глаза и чувствовал колыхание саней. И видел покачивающуюся спину дремавшей Эльвиры. Все в порядке. Тогда он снова смежал веки. Эльвира покрыла его одеялом.

Обозы продвигались вперед.

По-прежнему шел снег.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Инари повернулся на правый бок — и проснулся. Лежать было неудобно, жестко. Мешала ручная граната.

Не было ни шума разговоров, ни выстрелов, холод не пробрался еще под одежду, и никто не тряс за плечо.

Он проснулся сам по себе — значит, спал он немало. Было совсем светло.

Утро?

Инари протер глаза, и сразу две мысли пришли в голову: первая — арьергард должен был выйти утром, на рассвете, в путь и вторая — Хильда!

Она ушла за спиртом и сейчас же должна была вернуться. И вот, поди ж ты, до сих пор не пришла.

Инари вскочил.

Сено под ногами. Над головою сходились острым углом доски крыши. Он был на сеновале. Теперь он ясно припомнил все и, взяв в руки русскую винтовку, начал спускаться вниз.

«Здорово заспались ребята, — подумал он, — а как раз сейчас самое лучшее время для дороги».

Инари распахнул дверь в комнату.

Никого из партизан в избе не было.

Прибирая горницу после неожиданной ночевки отряда, возились хозяин и хозяйка. Увидев Инари, старуха спросила:

— Разве вы возвращаетесь?

Он не ответил ей, но ему стало ясно, что отряд уже ушел,