Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

— Ладно, вернусь в караулку, изменю расписание, пока руководствуйся тем, что я прибил на стенке. Там все посты пронумерованы.

И они, пожав друг другу руки, разошлись.

О том, что Унха ранен, Легионер еще не знал.

Он, как полагается настоящему часовому, не сошел во время стрельбы со своего места, он хотел спросить Инари, кто и почему стрелял. Но назначение его заместителем и то, что Инари сам встал на место часового, привело его в такое волнение, что он вспомнил об этом, только подходя к казарме.

В караулке все спали вповалку на полу: и те, что сейчас пришли усталые и замерзшие с постов своих, и те, что должны были через три часа сменять переминающихся сейчас от холода с ноги на ногу, стоящих на ночном дежурстве товарищей.

Легионер пришел позже других, потому что пост его был самый дальний.

Тепло сразу же сбило и его с ног, он лег поперек порога, чтобы услыхать сразу, как только войдет Медный Котелок. Но Медный Котелок и не думал приходить.

Инари не стоял на месте, чтобы не продрогнуть, — он наметил себе дистанцию до третьего телеграфного столба и обратно.

Сначала он спокойно раскатывал на лыжах по своему участку.

Потом он начал считать, сколько раз он прошел в одну сторону и сколько обратно.

Затем, чтобы время проходило веселее, он решил в одну сторону идти, отталкиваясь палками («Наверно, в больнице уже все кончилось? Интересно, как же они решили?»), а обратно идти, взяв палки под мышки.

Но он сбился со счета.

Оставалось только смотреть, как гаснут постепенно огоньки в окошках, точно размываются тушью, и считать, в скольких еще мерцает свет. Но вскоре считать стало нечего. Слабо светился только еще один огонек («Наверно, в штабе. Скоро смена»).

Инари устал шагать от столба к столбу, считать огоньки.

Он остановился, и холодок пополз за уши, защекотал подбородок, а подбородок как будто бы стал чужим, деревянным («Надо оттирать его снегом»). Инари остановился у телеграфного столба и похлопал его ладонью. Столб звонко отозвался. Инари приложил ухо к столбу и услышал печальное гудение.

И вот перед Инари встали все его одинокие ночи и на нижних нарах в бараках на постройке Мурманки, и в арестной комнате финского легиона, и ночь первого дежурства у лодки с оружием, и выходило так, что никогда ему не было так отлично, как сейчас. Никогда еще жизнь не открывалась перед ним всей своей напряженной радостью, как в эти дни.

«Какого ж черта, по такому случаю и лишнюю смену выстоять не грех», — успокаивал он себя.

— Обязательно скажу завтра Хильде, чтоб она стала моей женой, — произнес он уже вслух и радостно стал насвистывать веселую русскую песенку.

Он слышал ее еще в Красной Армии. Насвистывая «Яблочко», он вдруг заметил передвигающийся по дороге темный предмет.

Предмет двигался от леса, стало быть, можно постоять на месте, не идти навстречу, подождать, пока он подойдет. Ба, да это обыкновенные крестьянские сани. Лошадь идет медленно. Густой пар вырывается из ее рта.

На санях — Инари видит — сидят двое.

— Стой!

Сани останавливаются.

— Кто? Откуда?

— Товарищ Инари разрешил мне съездить домой за женой, сыном и барахлишком. Я сам из батальонного обоза, еду по разрешению Инари, — еще раз повторил возчик.

«Это он. Забавно, что не узнает меня», — подумал Инари и спросил:

— А где сын твой?

— А вот спит в санях, закутала я его в одеяло, — отозвалась женщина.

— Ну, проезжай, да скажи, пожалуйста, в караулке, что пора сменяться. Не забудь.

— Ладно.

«Скоро смена придет, если только этот возчик в семейных заботах не забудет о моем поручении».

Возчик действительно был очень занят своими семейными заботами. Но ослушаться вооруженного человека, да еще стоящего на посту, было выше его разумения. Поэтому, проезжая мимо казармы, он остановил свою лошадь и зашел в канцелярию.

На самом пороге душной комнаты был распростерт Легионер.

От духоты лампа горела совсем тускло, и язычок пламени вокруг фитиля трепетал, как бабочка.

Один из спящих на полу лесорубов зашевелился.

«Вот и отлично, — подумал возчик, — не придется никого будить», — и взял его за плечо.

Тот продрал глаза и зевнул.

— Слышишь? — наставительно сказал возчик. — Часовой говорит, пора смену давать. — Потом добавил понимающе: — Не август ведь!

Проснувшийся поглядел на возчика, потом перевел свой взор на круглые стенные часы.

— А и в самом деле пора сменяться, заспались, однако, ребята. — И он принялся бесцеремонно будить товарищей.

— Ребята, нам пора идти.

Они просыпались нехотя, но, вспомнив, в чем дело, сразу же вскакивали на ноги и шли умываться прекрасным февральским снегом.

— Кто же будет разводящим?

— Должно быть, Легионер.

— Ребята, он был в карауле, не стоит его тревожить, пусть спит, мы сами не маленькие.

— И вправду, разве мы сами не сможем найти дорогу к своим постам! А кто не знает своего назначения, пусть посмотрит сюда — на стене расписание!

Так они и порешили самим идти на посты свои, не будя уставшего Легионера, и гурьбой вывалились из караулки.

На посту № 13 Вайсонен должен был по расписанию сменять Сара; но каждый из сменных высматривал в расписании только свою фамилию, куда ему нужно идти, так что пост № 13 оказался и на этот раз забытым.

Легионер слышал сквозь сон какой-то шорох, но сам не мог проснуться.

Так Инари на посту № 13 сменил сам себя на второе дежурство. Так он, не сходя с места, вступил во второй караул.

Было чертовски холодно, но, проклиная Медный Котелок, и фельдфебеля, ранившего Унха, и возчика, и Легионера, Инари даже и не подумал о том, что можно покинуть пост.

Погасла лампа и в далеком окошке штаба, и только слабо мерцает еще ночник в оконце больницы.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Олави пошел собирать свое семейство.

Из этого двора должны были отбыть в путь две лошади. Одна принадлежала Эльвире: ее приданое. Тот знакомый жеребенок с подпалинами, выросший уже в отличнейшего коня; на этих санях собиралась ехать за мужем своим Эльвира с дочерьми Хелли и Нанни.

Другие сани были взяты в порядке мобилизации, и возчиком ехал сам отец Эльвиры.

Он подрядился перевезти на последнем участке пути батальона груз в четыреста кило. Это был большой ящик американского сала. Из соседнего дома надумал ехать с Олави в Карелию муж Эльвириной сестры, гармонист Лейно.

— Посмотрю, как там люди живут, не понравится — вернусь!

Он был увлечен этим потоком саней и своих знакомых ребят, своих парней —