Русский струльдбруг (сборник) - Геннадий Прашкевич

Фэй улыбнулась:

– Я даже не помню, была ли у нас мода на темное…

И добавила, взглядом указав на старуху:

– Это Анна Радлова.

– А молодые люди?

Фэй поправила под прозрачным платьем прозрачную бретельку:

– Молодые люди? У них нет имен. Это так, пустышки. – Она снова улыбнулась. – Голографические фигуры. Мы говорим, родственники из Сети. Здесь многие имеют родственников в Сети. Анна Радлова еще не так стара, чтобы совсем не выходить из дома, но и не так молода, чтобы заводить молодых друзей в реальном времени. – В Хатанге, объяснила Фэй, общение ограничено. Эпидемия во все вносит свои коррективы. Хочешь не хочешь, но рано или поздно твоим настоящим домом становится Сеть. Там нет границ, там можно общаться с любым, там можно заниматься любовью, обсуждать проекты, устраивать вечеринки. Там есть свобода и там можно ничего не бояться и найти понимание. Там любого собеседника связывают с тобой общие переживания. Сеть на сегодня – лучший выход из тянущегося, как вечность, ужаса. С тех пор, как виртуальное пространство перестало быть конфликтной территорией, в Сеть уходят многие. И вовсе не потому, что бегут от реальной жизни. Нет, конечно. Они создают новую реальность.

И вдруг спросила:

– Вам, наверное, хочется увидеть, как я живу?

– Наверное.

Красные стены.

Красные потолки.

Красная плитка на полу.

Красного кирпичного цвета рамы.

Мы стояли у распахнутого окна, и я чувствовал, как сильно Фэй меня хочет.

Этого скрыть нельзя. Можно, задыхаясь, говорить, обводя рукой смутный горизонт белой полярной ночи: вот как все изменилось… снежные пустыни и полярные сияния, шепот звезд, а теперь – воронки на месте вытаявших за лето ледяных линз…

Фэй говорила и раздевалась.

Медленно. Боялась, наверное, показаться испуганной.

По той же причине она и волосы расчесывала нестерпимо медленно.

Я видел ее спину. Видел волну волос. Она как будто боялась меня, это чувствовалось по ее сжатым лопаткам.

– Я отпустила помощницу…

Я кивнул. Меня это устраивало.

– Ее зовут Ли. Она любит пугать меня.

– Пугать? Я правильно понял?

В сумеречном свете тело Фэй сияло как фарфоровая ваза.

– Она уже много лет ищет последнюю фразу…

– Последнюю? Я правильно понял?

– Ли хочет проститься красиво…

– Она больна?

– Мы все больны.

– Так объявлено официально?

– Если вы спрашиваете как наблюдатель Евросоюза, я отвечу – нет. Но если ты спрашиваешь как друг, то – да.

– А служба Биобезопасности? Такие слухи должны преследоваться.

– Там работают такие же люди. А в точном знании нет ничего плохого. Это помогает сосредоточиться.

– Сосредоточиться?

– Ну да.

– А твоя помощница?

– Моя помощница знает это.

– И хочет уйти из мира красиво?

– Нас этому учат…

В словах Фэй не было отчаяния.

Она прекрасно знала, о чем говорит.

А когда приподнялась – голая, смуглая, гибкая (чтобы погасить лампу) – и вся вытянулась в этом долгом легком движении, в каждом повороте ее длиной шеи, плеч, бедра зажглась какая-то неявная (для меня), но деятельная опасность…

– Ты странно целуешься…

– А разве есть какие-то другие способы?

– Не знаю. Но у нас целуются не так.

– Ты бывал в Урумчи?

– Почему ты спрашиваешь?

– Обними меня… Крепче… Не отпускай… Хочу знать… Не хочу оставаться одна… Просто однажды я видела человека…

– В Урумчи?

– Да.

– Похожего на меня?

– Да.

– Недавно?

– Нет… В детстве…

– Сколько тебе было?

– Может, девять. Или около того.

– Ты могла ошибиться. Столько времени прошло.

– Наверное…

Потом Фэй уснула.

А я сидел на полу у низкой лежанки.

Я сидел на полу, и сердце тянуло привычной тяжестью.

Я думал: зря… Опять зря… Фэй и все это – зря… К тому же она не так уж мне нравится… Можно ли вдохнуть новую жизнь в молоденькую лоло, пораженную болезнью Керкстона?.. В этом смысле я ничем не отличался от виртуальных спутников старухи Анны Радловой…

Считывание информации было у меня врожденным.

Для моего друга Грифа таким даром было ясновидение.

Гриф видел будущее. Он пугал нас пророчествами, некоторые из которых успешно сбывались. Но почему, черт побери, в толкучке большого аэропорта он не увидел, не различил, не почувствовал арабов-смертников? Братья Ахмед и Хамза Алхамди (позже я это выяснил) прошли всего в трех шагах от нас. Их сердца были преисполнены ненависти. Но Гриф этого не почувствовал. Марван аль-Шеххи, Файез Баннихамад, Мохад Алшехри ничем его не заинтересовали, хотя Гриф посещал вместе с доктором Лестером Керкстоном ту самую летную школу, в которой почти год занимались эти ублюдки.

Таких, как мы с Грифом, у доктора Керкстона было пятеро.

По крайней мере, я слышал о пятерых, хотя встречался только с Аском и Грифом.

Дети индиго, дети синей ауры – мы были собраны в закрытый научный Центр со всего мира. Даже жили при лабораториях Центра. Стеклянный блеск металла, металлический блеск стекла были для нас просто окружением, а доктор Керкстон – учителем и воспитателем; но почему, почему, почему именно я, а не ясновидящий Гриф при виде прилизанного пожилого джентльмена чувствовал приступ подлого мертвого страха? Почему не Гриф, а я отчетливо ощущал запах крови, насилия, непреклонной ледяной воли – в изящных обшлагах, в свежем воротничке, в небрежно, но стильно повязанном галстуке доктора Лестера Керкстона?

У нас даже имен не было.

Я вообще попал в лабораторию после тяжелой черепно-мозговой травмы.

До сих пор не знаю, как и где протекала моя жизнь до 8 июля 1998 года, когда на мосту Венезано внезапно взорвался «Кадиллак», в котором, кроме грабителей-угонщиков, находилась молодая белая заложница с ребенком. Два века поисков ничего мне не дали. Я так и не заполнил многочисленных лакун в своей биографии. Тогда, после взрыва на мосту, меня выбросило под колеса встречных автомобилей. Но я уцелел. Мне было около девяти. Как Фэй в Урумчи. Не больше. Я не помнил ничего, когда очнулся. Гриф выхаживал меня в лаборатории доктора Лестера Керкстона. В отличие от меня, он знал, чем занимается прилизанный пожилой джентльмен. Никто не поручал доктору Лестеру Керкстону заниматься механизмами старения, официально считалось, что основные интересы доктора лежат в области вирусологии, и мы с Грифом попали в его лабораторию именно как биологический материал, предназначенный для опытов со скрытыми механизмами старения. Всего лишь. Рано или поздно доктор Лестер Керкстон обнародовал бы полученные им результаты, но 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке в Южную башню Всемирного Торгового Центра врезался «Боинг-767», угнанный исламскими террористами.