Господин Гексоген - Александр Проханов

Белосельцев отошел с открытого пространства галереи, где люди отыскивали друг друга взглядами, подымали издалека бокалы, посылали воздушные поцелуи. Отошел в заросли, в потаенную нишу, окруженную деревьями, напоминавшую беседку. Отсюда виднелась черная глянцевитая река, стальные изгибы Крымского моста с разбегавшимися красными и белыми точками. В соседней нише, за глянцевитой листвой деревьев, раздались голоса. Белосельцев узнал голос Дочери, умягченный, взволнованный, с трогательными интонациями благодарности.

– Вы неподражаемый мастер устраивать праздники, на которых забываешь все горести и неприятности. Жаль, что отец не смог это увидеть. Он нуждается в положительных эмоциях. Я расскажу ему, как вы были внимательны к нему, как чествовали его. Он будет признателен.

Отвечающий голос, не скрывавший своей радости, с едва различимыми нотками торжества, принадлежал Мэру.

– Мы так рады тому, что он выздоравливает и возвращается в Кремль. Его отсутствие остро чувствуется. Без него все замирает, выжидает. А с его возвращением все снова начинает двигаться, жить. Страна обретает хозяина.

– Скажу вам доверительно, как другу. Его все чаще посещают мысли о досрочной отставке. Он слишком ослабел. Слишком велико бремя власти.

– Извините, Татьяна Борисовна, но об этом не хочется слышать. Мы все надеемся, что он пойдет избираться на третий срок. Он может не сомневаться, Москва поддержит его, как поддержала на первых и на вторых выборах. А после победы он может рассчитывать на нас, как на верных и трудолюбивых помощников.

– У него изношены сердце, легкие. Участились спазмы мозга. Вряд ли он пойдет на третий срок.

– Мы должны сообща уговорить его. Я убежден: кроме него, никто не способен стать Президентом. Он незаменим.

– Благодарю вас за преданность отцу. Передам ему непременно. В последнее время появилось столько врагов, столько изменников. Только и ждут, чтобы он ушел.

– С врагами мы справимся сообща. А изменникам послужит уроком пример Прокурора.

– Спасибо. Я передам отцу ваши слова.

– Он должен знать, что я его самый верный друг и соратник.

Раздался легкий звон стекла. Говорящие чокнулись бокалами, скрепляя доверительный союз глотками шампанского.

Белосельцев не выходил из своего укрытия, отделенный от собеседников слоем листвы. Услышал, как кто-то еще присоединился к разговаривающим. Снова зазвенело стекло бокалов.

– Ваш праздник – ослепительная удача! Такое могли себе позволить лишь цари Вавилона и императоры Рима! – В этом пылком излиянии Белосельцев узнал Астроса. – Мои телекамеры снимают весь вечер. Мы будем транслировать торжество на всю Россию.

– Это не просто блистательный аттракцион, не просто великолепное шоу. Это мощная политическая манифестация. – Вторым подошедшим был Зарецкий. – Этот праздник знаменует новую политическую эру. Эру консолидации всех важнейших политических сил после временных, вполне естественных в политике расхождений. Сегодня, с этого великолепного моста, всем видно, – страной руководит Президент, опираясь на Мэра столицы, на бизнес-элиту, на банковское сообщество и на творческую интеллигенцию. Накануне выборов собран мощный кулак, и ему не может быть противодействий. Даже коммунисты прислали сюда своего лидера, как посылали раньше князей в Орду.

– Он прав, – сказал Астрос. – Мы консолидированы, как никогда. Все видят, Астрос и Зарецкий ходят в обнимку, значит, две информационные империи заключили пакт о ненападении, о переделе мира, о дружбе на вечные времена.

– Ну что ж, все сказанное верно. Люди, прошедшие такой путь, столько испытавшие вместе, стольким рисковавшие, не могут обойтись друг без друга. – Это говорил Мэр, довольный таким истолкованием празднества. – Мы должны публично демонстрировать наш союз. И не пускать в него случайных людей. Выскочек и временщиков. Эти непроверенные люди хороши для выполнения временных одномоментных задач. А потом они должны незаметно уйти.

– Пусть себе ездят в свои Германии, чтобы не забыть немецкий язык. Мы сохраним за ними эту роль. – Астрос смеялся, слегка пьяный, разгоряченный зрелищем красивых женщин. – Он нам понадобится, – продолжал он, имея в виду Избранника, – как переводчик при заключении нашего нового «Пакта Риббентропа – Молотова». Переводчик может присутствовать на коктейле, на переговорах, но его подписи под документом нет.

– Хорошенькое сравнение ты придумал для нашего союза. Ты бы еще Кальтенбруннера сюда приплел. Что скажут бедные евреи? – хихикнул Зарецкий.

– Бедные евреи ничего не скажут, потому что самые бедные из них – это мы, – засмеялся Астрос. – Предлагаю выпить за самую красивую женщину на этом мосту. За «Мисс Москву»! За «Мисс Россию»! За тебя, моя Татьяна! – фамильярно произнес Астрос, и Белосельцев представил, как бриллиантово-голубые глаза его, обращенные к Дочери, пробежали по ее обнаженным рукам и груди.

– И смело вместо «белль Нина» поставил «белль Татиана»! – передразнил его Зарецкий, и все четверо засмеялись, чокнулись бокалами, и растроганный голос Дочери произнес:

– Спасибо, друзья!..

Белосельцев осторожно покинул свое укрытие и ушел в толпу.

Глава 26

В центре внимания публики находился американский маг и волшебник, с великолепным русским языком, в котором, как запашок в сыре, присутствовал едва ощутимый одесский говорок. Его бледные, усыпанные самоцветами руки посылали в столпившихся гостей острые лучики рубинов и изумрудов, словно вкалывали иголки в чувствительные зоны, наносили магическую татуировку, подчиняя волю легковерных и любопытных зрителей.

– Вы действительно напророчили мировой финансовый кризис? – спрашивала его красивая, возбужденная шампанским актриса, уже находясь под властью гипноза и обаяния таинственного чужеземца.

– Я написал скромное письмо вашему Президенту, где предупреждал, что большую Россию ожидает маленький дефолт. Я люблю Россию, мою вторую Родину, и мне хотелось, чтобы у нее не было неприятностей. Но ответа, увы, не последовало. – Чародей улыбался красными, словно в помаде, губами, направлял на актрису черные, без зрачков глаза, вонзая в ее открытую шею разноцветные лучики самоцветов.

– А вы бы не могли напророчить мне? – Актриса была окончательно загипнотизирована, чувствуя, как по ее телу разливаются сладостные, разноцветные струйки боли. – Я хочу знать мое будущее.

– А вы не боитесь? Оно может быть ужасным. Лучше не заглядывать в зеркало будущего, а жить настоящим, особенно такой красивой женщине, как вы.

Из круга любознательной публики, дружелюбно, по-медвежьи ее раздвигая, вышел Плут. Чуть бражный, благодушный, покачивая свое плотное сытое тело, распаренное, словно из бани.

– Я, как видите, не красивая женщина и поэтому не боюсь будущего. Давай, погадай мне. Я тебе устроил выступление в Кремлевском дворце, а сейчас ты покажи, на что способен.

Прорицатель тонко улыбнулся, прощая фамильярность. Взял Плута за большую, толстопалую ладонь. Прикрыл коричневые веки и словно задремал. Его перстни переливались у Плута на ладони, а тот снисходительно поглядывал на собравшихся и улыбался.

Прорицатель открыл глаза, и они были выпуклые, круглые, с бронзовым отсветом, как ягоды черной смородины.

– Вы великий домоустроитель. Вы вернули Кремлю его былое великолепие. Там, где появляетесь вы, там благоустраиваются дома. В Нью-Йорке, в районе Бруклина, есть тюрьма, которая нуждается в благоустройстве. Вам суждено побывать в Бруклинской тюрьме и превратить ее в Кремлевские палаты.

– Ты так шутишь? – Плут слышал вокруг себя насмешки, рассматривал свою ладонь с отпечатками перстней. Сам усмехаясь, уходил из толпы. И по мере того, как он удалялся, лицо его становилось задумчивей.

Место Плута занял адмирал, чей разукрашенный корабль горел на реке огоньками. Адмирала прочили на видную должность в Штаб Флота, и он уже принимал поздравления. Прорицатель взял его сухую твердую ладонь. Сжал пальцами запястье, словно щупал пульс. Закрыл глаза, погрузившись в созерцание неведомого, ненаступившего будущего. Адмирал терпеливо, с мягкой улыбкой, поощряемый дамами, позволял магу экспериментировать.

Колдун открыл веки, и его чернильные, выпуклые глаза полыхнули жутким потусторонним светом.

– Русский град Китеж ушел на дно со всеми своими жителями, и до сих пор из воды слышны колокольные звоны. Курск, который вы так любите, адмирал, тоже уйдет на дно, и никто из его обитателей не всплывет на поверхность.

– Но я не люблю Курск, ни разу в нем не был, – пожал плечами адмирал.

– Я говорю о ковчеге. О подводном ковчеге, господин адмирал, – тихо произнес прорицатель.

Адмирал, не удовлетворенный ответом, пожимая плечами, уходил, сопровождаемый дамами.

Вслед за адмиралом к фокуснику в розовом фраке приблизился телеведущий, чья популярность затмила популярность политиков, эстрадных звезд и хоккейных бомбардиров. Баловень, злой острослов, умный циник, красивый повеса, интеллектуал и веселый шутник, он раскалывал черепа скудоумных партийных лидеров, мазал черным вареньем белоснежные камзолы ханжей, возвеличивал карликов, срубал башку великанам, делал прекрасным и привлекательным зло, облачал в шутовские наряды добро.