1356 (ЛП) (др.перевод) - Бернард Корнуэлл

Крышка гроба была отодвинута в сторону, и теперь знакомая фигура выступила из тени. Это был шотландец Скалли, вплетенные в длинные волосы кости звякнули, когда он подошел к склепу и протянул внутрь руку. Теперь кости появились и в его бороде, и они стучали по кирасе, которую он носил поверх кольчуги.

- Ты солгал мне, - сказал он Робби, - заставил меня драться за проклятых англичан, а твой дядя говорит, что ты должен умереть, что ты просто выпердыш, а не мужчина. Ты не достоин имени Дугласов. Ты просто собачье дерьмо, вот кто ты.

И он вытащил меч из гроба. Он был совершенно не похож на меч на фресках. Этот выглядел как фальшион, один из тех дешевых клинков, что могли служить и косой, и оружием.

У него было толстое изогнутое лезвие, расширяющееся к острию - оружие, предназначенное скорее для того чтобы грубо рубить, чем колоть. Сам клинок выглядел старым и был в запущенном состоянии - потемневший, покрытый пятнами и ржавчиной, но его вид все равно заставил Томаса упасть на колени.

Сам Христос смотрел на этот клинок, возможно, дотрагивался до него, и в ночь перед своим концом отказался от того, чтобы это оружие спасло ему жизнь. Это был меч рыбака.

- Убей их, - приказал кардинал.

- Нельзя проливать кровь, - запротестовал седобородый монах. Должно быть, это был аббат.

- Убейте их, - повторил кардинал, и арбалетчики подняли оружие. - Не с помощью стрел! - призвал Бессьер. - Пусть Злоба исполнит свой долг и послужит церкви, как и должна была служить. Пусть она сделает свою великолепную работу!

И тут лучник спустил тетиву, и вылетела стрела.

Глава двенадцатая

Стрела ударила Скалли прямо в кирасу. Она была оснащена шилом - стальным наконечником для пробивания доспехов.

Наконечники были длинными, тонкими, хорошо наточенными и без зазубрин, а начальный отрезок ясеневого древка заменен на более тяжелый дубовый.

Если какая-нибудь стрела и могла пройти сквозь сталь, то именно с тяжелым наконечником-шилом, в тонком острие которого сосредотачивался весь ее вес и сила, но сейчас этот наконечник смялся, как дешевое железо.

Лишь немногие кузнецы умели делать хорошую сталь, а некоторые обманывали, посылая железные наконечники вместо стальных, но хотя стрела и не смогла проткнуть кирасу Скалли, сила удара была достаточна для того, чтобы отбросить его на три шага назад, так что он приземлился и тяжело осел на ступенях алтаря.

Он подобрал попавшую в него стрелу, осмотрел погнутый наконечник и ухмыльнулся.

- Если кто-нибудь и свершит убийство в этой проклятой церкви, - донесся голос из глубины аббатства, - то это буду я. Что, черт возьми, здесь происходит?

Томас обернулся. Аббатство заполнили латники и лучники, все с одинаковой эмблемой - стоящий на задних лапах лев и золотые лилии на голубом поле.

Та же самая эмблема, что носил Бенджамин Раймер, ливрея графа Уорика, и этот громогласный голос и уверенность вновь прибывшего предполагали, что по нефу ступает граф собственной персоной.

Он был одет в дорогие и запачканные в грязи доспехи, звенящие при ходьбе, и сапоги с подбитыми сталью каблуками, которые оглушительно стучали по камням нефа.

Он не носил жиппон, так что на нем не было никакой эмблемы, хотя его статус обозначался короткой толстой золотой цепью, свисающей поверх голубого шелкового шарфа.

Он был несколькими годами старше Томаса, с тонкими чертами лица, небрит и с буйной каштановой шевелюрой, сплюснутой шлемом, который теперь находился в руках оруженосца.

Он бросил сердитый взгляд и обежал глазами аббатство. Казалось, все, что он увидел, вызывало презрение. Второй человек, чуть старше, с седыми волосами и короткой бородой в видавших виды доспехах, последовал за ним, и что-то в его грубом загорелом лице показалось Томасу знакомым.

Кардинал ударил посохом по ступеням алтаря.

- Кто ты такой? - потребовал он ответа.

Граф, если это был он, не обратил на него внимания.

- Кто кого, черт возьми, здесь убивает? - спросил он.

- Это дела церкви, - высокомерно заявил кардинал, - а ты должен уйти.

- Я уйду, когда буду готов, черт возьми, - отозвался вновь прибывший и быстро повернулся на шум в глубине аббатства.

- Если здесь будут какие-нибудь чертовы проблемы, я прикажу своим людям очистить проклятое место ото всех вас и весь монастырь тоже. Вы хотите провести ночь в чертовом поле? Ты кто такой?

Этот вопрос он задал Томасу, который, предполагая, что это граф, встал на одно колено.

- Сэр Томас из Хуктона, сир, вассал графа Нортгемптона.

- Сэр Томас дрался при Креси, милорд, - тихо произнес седовласый воин, - один из людей Уилла Скита.

- Ты лучник? - спросил граф.

- Да, милорд.

- И посвящен в рыцари? - его голос звучал одновременно удивленно и неодобрительно.

- Да, милорд.

- Заслуженно посвящен в рыцари, милорд, - твердо произнес второй, и Томас вспомнил его. Это был сир Реджинальд Кобэм, прославленный воин.

- Мы вместе были у брода, сир Реджинальд, - сказал Томас.

- Бланштак! - произнес Кобэм, вспомнив название брода. - Боже ты мой, ну и битва там была! - он усмехнулся. - Вместе с тобой дрался священник, так ведь? Ублюдок рассекал французам головы топором.

- Отец Хобб, - сказал Томас.

- Вы закончили? - рявкнул граф.

- И близко нет, милорд, - радостно заявил Кобэм, - мы можем вспоминать еще несколько часов.

- Да чтоб вы провалились, - сказал граф, хотя и беззлобно. Может, он и был английским графом, но прекрасно знал, что лучше прислушиваться к советам людей вроде сира Реджинальда Кобэма.

Таких людей, назначенных королем советниками, посылали к крупным лордам. Человек мог быть рожден в богатстве, с титулом и привилегиями, но это не делало его солдатом, так что король должен был убедиться, что знать получает советы от тех немногих знающих.

Граф мог командовать, но если он был достаточно мудр, то отдавал приказы по решению сира Реджинальда. Граф Уорик был опытен, он сражался при Креси, но был и достаточно мудр, чтобы прислушиваться к советам.

Хотя в этот момент он выглядел слишком рассерженным, чтобы соблюдать благоразумие, и его гнев еще больше распалился, когда он увидел красное сердце на поношенном жиппоне Скалли.

- Это крест Дугласов? - спросил он угрожающе.

- Это священное сердце Христа, - ответил кардинал, прежде чем Скалли успел открыть рот. И дело было не в том, что Скалли не понял вопроса, заданного по-французски.