Американские боги - Нил Гейман

Даррен Ольсен был человеком не слишком смелым. В колледже он слыл хорошим футболистом, но это последние годы, когда он был на подъеме. Он не мог набраться смелости сказать Мардж, что потерял работу. И поэтому месяц, может быть, два он уезжал рано утром и возвращался поздно вечером, жалуясь на трудный день в мотеле.

– И что же он делал? – спросил Тень.

– М-м. Не могу сказать наверняка. Думаю, ездил в Айронвуд, может, в Грин-Бей. Наверное, началось все с поисков работы. И совсем скоро он стал пить, курить траву и, вероятнее всего, крутить романы с работающими девчонками. Возможно, играл. Точно знаю лишь, что не прошло и десяти недель, как он подчистую выгреб деньги с их совместного счета. Так что то, что Мардж его вычислила, было делом времени… Ага, вот и он!

Муллиган развернул машину, включил сирену и фары и до смерти напугал мужичка в автомобиле с айовскими номерными знаками, который спускался с холма со скоростью семьдесят миль в час.

Выписав жителю Айовы штраф, Муллиган вернулся к рассказу.

– На чем я остановился? Ах да. Так вот, Мардж его выгнала и подала на развод. Все вылилось в ожесточенную битву за опеку. Так это, кажется, называют, когда дело попадает в журнал «Пипл»: «ожесточенная битва за опеку». Она получила детей. Даррен получил право посещения и почти ничего больше. Тогда Леон был еще совсем мал. Сэнди был постарше, хороший парнишка, из тех, кто боготворит папу. Не позволял Мардж дурного слова о нем сказать. Они потеряли дом, у них был уютный домик на Дэниэлс-роуд. Она переехала на квартиру. Даррен уехал из города. Возвращался раз в пару месяцев, чтобы отравлять всем жизнь.

Так тянулось несколько лет. Он приезжал, тратил деньги на детей, доводил Мардж до слез. Большинство из нас начало уже молиться, чтобы он никогда больше не возвращался. Его родители, выйдя на пенсию, перебрались во Флориду, сказали, им не пережить еще одной висконсинской зимы. А вот в прошлом году он заявил по приезде, что хочет отвезти мальчишек на Рождество во Флориду. Мардж сказала ему: даже не надейся, вали отсюда. Дело приняло неприятный оборот, мне даже пришлось к ним заехать. Семейные дрязги. К тому времени когда я приехал, Даррен стоял во дворе и грязно ругался, мальчики едва держались, Мардж плакала.

Я сказал Даррену, что ему светит ночь в камере. На минуту мне показалось, он сейчас меня ударит, но он был достаточно трезв, чтобы такого не сделать. Я подвез его в трейлерный парк к югу от города и предложил взять себя в руки. Что если он настолько ее обидит… На следующий день он уехал.

Две недели спустя исчез Сэнди. Просто не сел в школьный автобус. Лучшему другу он сказал, что скоро увидит отца, мол, Даррен привезет ему особо крутой подарок, чтобы возместить пропущенное Рождество во Флориде. С тех пор никто его не видел. Похищение ребенка одним из родителей сложнее всего распутать. Трудно найти ребенка, который не хочет, чтобы его находили, понимаешь?

Тень сказал, что понимает. Но он понял и еще кое-что: Чад Муллиган влюблен в Мардж Ольсен, – и спросил себя, понимает ли сам шериф, насколько все написано у него на лице.

Муллиган снова стартовал с ревом сирены и мерцанием фар и выхватил с дороги компанию юнцов, которые шли на шестидесяти. Им он штраф не выписал, «просто нагнал страху».

В тот вечер, сидя за кухонным столом, Тень пытался сообразить, как трансформировать серебряный доллар в пенни. Этот трюк он нашел в «Удивительных иллюзиях в гостиной», но невразумительные инструкции доводили его до умопомрачения. Через каждое предложение всплывала фраза вроде «потом исчезновение пенни обычным способом». И какой в данном случае способ считать «обычным»? Французское падение? Исчезновение в рукаве? Крики: «О Боже, только посмотрите! Горный лев!» и сбрасывание монеты в карман, пока публика отвлеклась на вымышленного льва?

Подбросив серебряный доллар, он поймал его в воздухе, вспомнив луну и женщину, которая подарила ему монету, потом снова попытался произвести фокус. Тот как будто не сработал. Войдя в ванную, он попытался произвести его перед зеркалом, и отражение подтвердило, что он прав. Фокус так, как он был описан, просто не получался. Со вздохом опустив монету в карман, Тень лег на диван и, укутав ноги дешевым покрывалом, открыл «Протоколы заседаний городского совета Приозерья. 1872-1884». Шрифт в две колонки был таким мелким, что почти не поддавался прочтению. Он перелистнул страницы, ища фотографии того времени, стал рассматривать лики членов городского совета Приозерья: длинные бакенбарды и глиняные трубки, потертые штаны и залоснившиеся шляпы, а под шляпами лица, многие из которых показались ему до странности знакомыми. Он нисколько не удивился, увидев, что секретарем совета в 1882 году был некий Патрик Муллиган: побрейте его, сбавьте двадцать фунтов, и перед вами будет Чад Муллиган собственной персоной, его прапраправнук. Он спросил себя, нет ли на фотографиях деда-пионера Хинцельмана, но тот, похоже, был не из тех, кого выбирают в городские заседатели. Тени подумалось, что он видел упоминание Хинцельмана в тексте, когда перелистывал от фотографии к фотографии, но когда он стал листать страницы назад, фамилия все ускользала от него, а от мелкого шрифта начали болеть глаза.

Он положил открытую книгу себе на грудь и тут обнаружил, что клюет носом. Глупо было бы заснуть на диване, рассудительно подумал он. До спальни два шага. С другой стороны, спальня и кровать никуда не убегут, и вообще он не собирается спать, только вот глаза на минутку закроет…

Ревела тьма.

Он стоял на бескрайней открытой равнине возле того места, откуда его выдавила земля. Звезды все еще падали с небес и, касаясь земли, каждая из них превращалась в мужчину или женщину. У мужчин были темные волосы и высокие скулы. Все женщины походили на Маргерит Ольсен. Это был народ звезд.

Они глядели на него темными, гордыми глазами.

– Расскажите мне о гром-птицах, – попросил Тень. – Прошу вас. Это не для меня. Это ради моей жены.

Один за другим они поворачивались к нему спиной, и как только он переставал видеть их лица, исчезали и сами люди, незаметно сливаясь с ландшафтом. Но последняя женщина, чьи черные пряди тронула седина, прежде чем отвернуться, указала куда-то в винное небо.

– Сам спроси их, – сказала она.

Блеснула летняя молния, на мгновение осветив ландшафт от горизонта до горизонта.

Неподалеку высились скалы – остроконечные горы песчаника, и Тень начал взбираться на ближайшую. Гора был цвета старой слоновой кости. Уже найдя, за что ухватиться, Тень почувствовал, как что-то гладко скользит в его руку. Кость, подумал он. Не камень. Старые иссохшиеся кости.

Это был сон, а во сне у вас выбора нет: или здесь не надо принимать решений, или они уже приняты за тебя, и задолго до того, как начался сам сон. Тень продолжал карабкаться вверх. Болели руки. Кости трескались, крошились и ломались под его босыми ногами. Ветер пытался сорвать его со скалы, но, приникая к костям, он продолжал ползти вверх.