Гарторикс. Перенос - Юлия Борисовна Идлис

– Мы же увидимся? – тихонько спросил он. – Потом, после?

– Если тебя не убьют до получения токена, – послышался в полумраке издевательский голос Сорок первого. – Только не вздумай меня искать. Я тебя сам найду.

– Как я тебя узнаю? – спросил Эштон, вдруг осознав, что за пределами Ангара никто из них уже не будет равен себе. – Ты же сможешь купить любую другую тушку.

– Спросишь, как меня зовут, – фыркнул Сорок первый. – Посмотришь, что я отвечу. Теперь просек, зачем тут нужны имена с Земли?

– Ты не сказал мне свое.

Сорок первый обернулся, блеснув в темноте ярко-зеленым глазом.

– Всему свое время, – весело бросил он, прибавляя шаг.

Бои начались на следующий день, как только белое солнце поднялось над горизонтом достаточно, чтобы заглянуть в заполненную разодетыми зрителями чашу Арены.

На этот раз Эштону удалось внимательно рассмотреть Триаду. Трое бригенов с морщинистыми шеями, лениво прикрыв янтарные глаза, покачивали тяжелыми рогами в такт выкрикам распорядителя в синем шелковистом балахоне. Их руки от запястий до плеч украшали браслеты со сверкающими разноцветными камнями; кое-где меж браслетами проглядывала бледно-голубая дряблая кожа. Все трое были глубокими стариками.

Вернувшись в загон, Эштон хотел спросить Сорок первого, что будет, когда кто-то из них умрет, но распорядитель объявил первый бой, и ложи взревели, приветствуя представителя свободных жителей Города.

В этот выезд драки Ангара D13 выступали на редкость удачно. Особенно старался Тридцать шестой: он порвал обоих выставленных против него бойцов, не получив ни царапины, и заработал почти 50 баллов – больше, чем за весь год в Ангаре.

Сорок первого отвели в отдельный загон напротив балкона Триады, чтобы все, кто был в ложах, могли хорошенько рассмотреть чемпиона. Бо́льшую часть времени он лежал, со скучающим видом глядя, как его соратники по Ангару спасают себе жизнь, убивая тушки соперников, и время от времени зевал, вытягивая длинный мускулистый хвост и демонстрируя зубастую пасть. Нога его больше не беспокоила – во всяком случае, опирался он на нее уверенно, встряхивая волнами свои роскошные ярко-зеленые гребни.

В колодце Сорок первого тоже держали отдельно – в большой клетке возле водяного деревца, так что даже ночью, когда все засыпали, поговорить с ним не удавалось. Через несколько дней Эштон поймал себя на том, что скучает по ехидному голосу и теплому шершавому боку, который непостижимым образом вызывал в памяти горячее тело Мии, прижимавшееся к нему под одеялом.

Мысль о том, что в Ангар придется вернуться без Сорок первого, с каждым днем становилась невыносимей. Перед последним, чемпионским боем Эштон улучил момент и выдохнул ему в спину свое настоящее имя: не для того, чтобы получить ответ – на это он и не рассчитывал, – а просто чтобы знать, что, когда Сорок первый уйдет из Ангара, он, Эштон, в каком-то смысле тоже уйдет вместе с ним.

Сорок первый не обернулся, но по тому, как с треском поднялись его спинные гребни, Эштон понял, что он услышал.

Кованые ворота медленно, с тяжелым скрипом поползли вверх.

– Не сейчас, – помедлив, сказал Сорок первый и шагнул навстречу свету и шуму Арены. – После боя.

Город выставил против него невзрачного секта с лилово-коричневым хитиновым панцирем и крошечной круглой головой, над которой шевелились гибкие жала.

Кажется, секта звали Доппель – Эштон не расслышал полного имени за ревом толпы, приветствующей чемпиона Ангара.

В передних лапках сект сжимал два длинных легких копья с наконечниками из гартания. Рядом с хищным чешуйчатым телом Сорок первого, с его костистыми гребнями, тяжелой хвостовой пикой и рядами загнутых внутрь зубов эти копья выглядели почти неуместными – как детская игрушка рядом с настоящим боевым пистолетом.

В средних лапках у Доппеля было нечто еще более странное – блестящий металлический шар с намотанной на него тонкой серебристой нитью, похожий на минималистичное украшение для дома. Эштон подумал, что это какой-то метательный снаряд, но сила, с которой надо было запустить его в драка, чтобы тот хоть что-то почувствовал, не вязалась с тонкими хитиновыми лапками и неповоротливым лиловым панцирем.

Сорок первый окинул противника внимательным взглядом. Эштон знал, что в этот момент он представляет под хитиновыми пластинами человека, который собрался его убить, и прикидывает, как этот человек будет действовать. Сект нервно переступил задними лапками и, подняв копья, приоткрыл грудные пластины. Сорок первый зашипел, взметнул хвостовую пику, и Доппель, не выдержав, распахнул грудь полностью, погрузил все свои жала во влажную дрожащую железу и тут же сомкнул хитиновую броню.

Железа была не желтая, как у обычных сектов, а зеленовато-коричневая. Ложи взорвались негодованием и восторгом – видимо, они что-то поняли.

– А тушка-то с Периферии, – услышал Эштон из боевого загона. – Умно́.

Обернувшись, он наткнулся на взгляд Тридцать шестого, в глубине которого отчетливо проступало вполне человеческое злорадство.

– Что это значит? – спросил Эштон.

Тридцать шестой осклабился.

– Придется ему побегать, – смачно, с оттяжкой произнес он. – Дружку твоему.

Сорок первый действительно бегал – вернее, скользил вокруг секта, нанося по панцирю молниеносные удары хвостовой пикой и тщательно избегая выстреливающих во все стороны жал. Одно копье уже валялось в песке с перекушенным древком, другое Сорок первый перешиб хвостом, как только Доппель выставил его перед собой.

Тактика была очевидной. Панцирь секта понемногу покрывался царапинами и мелкими трещинами. Лишив противника оружия дальнего боя, Сорок первый намеревался обстукать его, как вареное яйцо, дождаться, когда одна из хитиновых пластин треснет поглубже, – и воткнуть хвостовую пику в тело секта на всю длину.

Ложи бесновались, требуя крови и зрелища, но драк словно не слышал, методично делая свою работу и не забывая отскакивать, когда жала секта оказывались в опасной близости от его чешуи.

После очередного удара хвостовой пики от одной из пластин на груди Доппеля откололся край, обнажив часть влажной пульсирующей железы. Если бы в ней была обычная кислота, на том бой бы закончился: Сорок первый спокойно проткнул бы железу пикой, разрубив связку из шести крохотных сердец секта, находящуюся точно под ней. Но внутри зеленовато-коричневой железы было что-то другое, и Эштон отметил, что драк всеми силами избегал прикасаться к этой субстанции, продолжая бить с разных сторон в панцирь.

При всей своей насекомьей невозмутимости Доппель явно нервничал. Улучив момент, он с хриплым стрекотом опустился на все шесть лапок и толкнул металлический шар вперед, как в сенсорном боулинге, прокатив его по песку под брюхом противника.

Тонкая серебристая нить, одним концом крепившаяся к лапке секта, размоталась, и шар остановился