Кавалер умученных Жизелей (сборник) - Павел Козлофф

Литовец быстро поменял свой бюргерский, официальный вид. Когда племяннику определили его комнату, он очень скоро появился в аккуратненькой рубашечке навыпуск, в джинсовых шортах, легких сандалетах – Ингеборга собрала прекрасный гардероб.

Сначала Алекс был немногословен, по большей части – отвечал, и получалось это заторможено; заметно, как он разбирался с каждым словом. Но к вечеру, раскрепостившись и почувствовав себя среди своих, он начал бойко разговаривать, порою путая слова и ударенье. Но, главное, друг друга понимали. Было легко, совсем непринужденно.

Конечно же, племянником всецело завладела Маргарита – все, появлявшиеся в доме, без каких-то исключений, мгновенно поддавались обаянию этой открытой, удивительно приятной женщины. Перед обедом они всюду были вместе – она показывала Алику свой необычный дом, водила по участку через сад, но не решилась проводить сквозь детский стадион – ребята часто занимались нагишом, как древние спортсмены на Олимпе, но, (что же делать?) выбрались из возраста, чтоб прыгать перед мамой в голом виде.

Алекс доверчиво открылся тете Маргарите, что преуспел в занятиях вокалом. Он даже спел – она и вправду удивилась, насколько у племянника красивый, необычный голос, и до чего же мальчик музыкален.

Чуть не захлебываясь, Алекс рассказал, как с тетей Ингой ездили к Чюрленису, вернее, в город Каунас, в музей.

– Вы знаете, – при мыслях о Чюрленисе зрачки у мальчика заметно потемнели, окрасились мечтой, – Мне кажется, Чюрленис – будто пел свои картины. В необычайных композициях, в узорах говорящих линий – как будто бы симфонии из космоса. Я, может, непонятно рассказаю?

– Да, Господи, какой же ты Альцшулер, – чуть ли не вскрикнула Марго. Едва сдержалась, чтоб не вскинуть руки – настолько поразил её малыш. – Родная, одинаковая кровь. В Москве у нас, там дома – галерея. И ты узнаешь, как по-разному художники отображают мир. А мы – с тобой, я буду всё рассказывать тебе. Мои мальчишки будут строить себе жизнь, а я живу в её отображеньях.

– Я, тетенька Марго, себе переписал стихотворение, – заволновался Алик, – Его Чюрленис написал.

Он сбегал к себе в комнату, принес блокнот, Марго прочла название:

НА БЕРЕГАХ ИНЫХ МИРОВ.

В этот момент ей позвонили. Был долгий и серьезный разговор с издательством. За это время Алик вышел и успел вернуться.

– Так, что там, где твои стихи? – Маргоша сделала лицо, как будто оживилась.

– Да, тетенька Марго, потом. Оно о детях, и они играют в камешки.

– Ну, ладно, – согласилась Маргарита, – не забудь.

Когда он убежал на стадион, где занимались братья, Марго увидела на столике листочек из блокнота, перегнутый пополам. Она взяла и поняла, что не ошиблась – нашла стихотворение, Что Алекс специально оставил для неё:

«На морском берегу бесконечных миров встречаются дети…

Они строят себе домики из песка и играют пустыми раковинами. Из увядших листьев свивают они себе ладьи и, улыбаясь, пускают их над необъятными глубинами. Дети играют на морском берегу миров.

Они не умеют плавать, они не умеют закидывать сети. Искатели жемчуга ныряют за жемчугом, купцы плывут на своих кораблях, а дети собирают камешки и снова разбрасывают их. Они не ищут скрытых сокровищ, они не умеют закидывать сети»

Марго прочла и, неожиданно, задумалась, как правильней поговорить с племянником. Чтобы избавить мальчика от мироощущения, негодного для юности.

На стадионе в это время, как и полагалось, была в разгаре тренировка. Один из братьев, Гватемал, когда увидел Алика, махнул ему рукой – иди сюда, садись. Василий (как их Алик различал?), усиленно качался, то снимая, то насаживая новые блины на штангу. Геннадий только что закончил бой с боксерской грушей.

– А у тебя-то как со спортом? – меж делом обратился Гватемал.

– Да, как-то так, нигде не занимался, – ответил Алекс, не особенно конфузясь. Он начал привыкать, что не в гостях, а у родных людей.

– Ну, ты сегодня посмотри, а хочешь – искупайся, – Василий завязал со штангой и разбинтовывал запястья. – А с завтрашнего дня – начнем.

У Алексея по лицу промчалась тень. И Гватемал ему растолковал:

– Начнем мы с основного – займемся мы физическим развитием. Не сразу в дамки, а, конечно, постепенно. Но к осени тебя все перестанут узнавать.

Он заложил в эти слова определенный смысл. Они, при перемене обстоятельств, оказались вещими, но, мягко говоря, с другим значением.

Литовский мальчик очень удивлялся сам, что он не путал Гватемала с Вхутемасом, когда они похожи были даже в мелочах. Но, может быть, тут дело во флюидах: от Гватемала исходила братская любовь, а Вхутемас был абсолютно равнодушен. Но разбираться глубже в этих чувствах тоже не пришлось.

Василий снял бинты, избавился от плавок, и так удачно занырнул, что небольшой, достаточно глубокий водоем, не смог ответить всплеском брызг.

Геннадий двигался к воде неспешно. Античный юноша, сошедший с барельефа, да, что уж там – Геракл.

– Давай, Алеша, двигай к нам купаться.

Литовский брат, при пуританском воспитании Ингеборги, мучительно стеснялся наготы. А, рядом с Аполлонами – тем более. Но много больше он стеснялся показать, насколько же он этого стеснялся. Он даже раздевался как бы принужденно, потом стыдливо поспешил к воде. Двоюродные братья показали, где удобнее войти. Они были полны здоровья, юношеских сил, и относились к окружающему миру с искренним расположеньем. Да, что ещё должны испытывать к обыкновенным человечкам такие супермены?

– Да, – что единственно промолвил Вхутемас, при виде братика, влезающего в воду. – Ну, братец из Литвы, у вас и чирышек. Расти, да и расти до мужика.

И сразу предложил начать учиться плавать. Но Алекс отказался: «Лучше завтра».

В столовую они пришли веселые, такое было впечатление. Двойняшки, в самом деле, пребывали в благодушном и хорошем настроении. Литовец, хоть пытался им подыгрывать, едва ли не дрожал при мысли, как его унизили.

Но, разве, кто кого унизил? Бесцеремонный Вхутемас озвучил правду, когда, наверное бы, лучше промолчать. Так постоянно происходит меж ребятами – подтрунивать над недостатками друг друга. Однако новый родственник уже почти забыл, и забывал, и был уверен, что забудет эту ерунду, а через пару лет они с братишками, быть может, если вспомнят – посмеются.

А к вечеру он опьянел от счастья, расслабился, и думал, стоя у окна, распахнутого в сад: «Как здорово, что я в другой стране, где у меня так много близких мне по крови; той крови, где хранится память предков. Здесь у меня отец, и – тетя Маргарита, такая сведущая и на редкость умная, и просто замечательные братья. Я Ингеборгу никогда не разлюблю, а к москвичам уже есть родственные чувства, они только усилятся со временем».

С утра двоюродные братцы собрались его будить, но подоспевшая Таисия их урезонила:

– Да, что вы, это вы встаете с петухами, а пусть наш паренек хотя бы отоспится.

Встречались все за завтраком. Ребята уже три часа прозанимались, искупались, и договаривались с Алексом:

– Мы над тобой берем опеку, мы тренируемся с семи до десяти утра. Потом, перед обедом, как захочешь – хоть плавать можно, или загорать. А следующая тренировка с четырех и до семи. Включайся, братец, в график.

Но сразу после завтрака литовским гостем завладела Маргарита. Вчера была экскурсия, знакомство, они, похоже, подружились. Ей захотелось чуть продолжить, и, быть может, завершить на лето разговоры об искусстве; она привыкла, только этим и жила, а мальчика могло бы утомить. Они прошли через столовую и оказались в кабинете, где у Марго была библиотека и массивный стол с красивой лампой на углу – она любила здесь работать.

– Мы осенью с тобой, если захочешь, – Марго не предлагала сесть, стояла у стены, – начнем учить историю искусств. Я рада, слава Богу, что тебя интересует, что сохранится в тебе дедово начало, его благоговенье.

Она ушла от предисловья, и рассказала Алексею, что бы ей хотелось.

– Я покажу тебе картину, – она остановилась перед полотном. – Что ты на это скажешь?

На стене, в простой и черной раме, висел продолговатый холст. Посередине расплывался ярко-красный четырехугольник, почти квадрат а фон вокруг был серовато-белый. Как только Алекс глянул – сначала удивился. Что за картина, если ничего не нарисовано? Но, стал смотреть внимательней, сощурился.

Марго внимательно смотрела на него.

Мальчик выстоял так несколько минут, потом чуть повернулся к тете Маргарите.

– Как думаешь, что это? – взгляд тети Маргариты усиливал вопрос.

– Я думаю, что это катастрофа, – ответил неожиданный юнец. – И все погибли.

Марго немного растерялась, и сразу же спросила – что? И – почему? Потом она сказала:

– Что так вдруг?

Внезапно, даже для неё, искусствоведа, поклонницы «Бубнового валета», она услышала от мальчика такие рассужденья:

– Чюрленис – у него из глубины картины музыка играет. А здесь – как будто солнце перераскалилось, и из оранжевого стало огненным и красным. И не смогло тогда остаться в форме круга. Когда бы ни спасительная рамка из неземного материала, то растеклась бы эта красная безудержная лава. Вам ваш знакомый так нарисовал?