Космонавты живут на земле - Геннадий Семенихин

После этой поездки Дробышев получил от шахтеров в подарок рыболовные снасти с подробнейшей консультацией о расположении удачных мест для ловли и наиболее удобных путях к ним. Вместе с шофером Рындина Дробышев поймал на второй день с полсотни мелких рыбешек и привез их в садке, пахнущем озерным илом. Были там и колючие ершишки, и красноперки, и подлещики. Поздним вечером он отворял хозяину дверь руками, облепленными рыбьей чешуей. Рындин восторженно зашевелил большими ноздрями, втягивая аппетитный запах.

-- Эка ушицей потянуло. Ай да молодец, Иван! Чую, что не терял времени зря.

Сняв китель, полковник прошел на кухню, заглянул в чугунный котелок, отдающий дымом, где варилась рыбешка, посоветовал подбавить перца и положить несколько ложек сметаны. Потом повторил:

-- Да, да, не терял ты зря времени, дружище.

Дробышев скосил на него настороженные глаза.

-- Не то что некоторые начальники, которые после истечения двух суток ничего не могут сказать членораздельного.

Рындин сел на табурет, широко расставив ноги, и сцепил перед собой большие сильные руки.

-- Ну, ну. Эти начальники не так уж плохи.

-- Что-нибудь установил? -- просиял Иван Михайлович.

-- Давай уху хлебать, -- предложил Рындин вместо ответа.

Сели ужинать. Квадрат окна синел плотными сумерками. От большой миски -- из нее они хлебали по-рыбацки, вдвоем, -- струился раздражающий дымок.

После ужина Рындин закурил и задумался.

-- Как совершенствуются наши функции. Когда-то среди них преобладали карательные и контрольные, а вот теперь...

-- Что теперь?.. -- не выдержал Дробышев, но Рындин остановил его холодным взглядом.

-- А то, что теперь вся наша работа действительно только на главное нацелена -- на охрану Советского государства, на борьбу с иностранными агентами. Одновременно мы занимаемся профилактической работой. Наши органы охраняют советского человека, его честь, достоинство и благополучие. Вот случилась беда у твоего майора Кострова, беда, о которой он ничего и не знает, и мой аппарат уже третьи сутки только этим и занимается. Все другие ела в сторону отложил, а они у меня тоже есть. -- Он очень шумно вздохнул и почесал затылок, сделав вид, что действительно вспомнил об этих самых делах.

-- Ты, быть может, все-таки что-либо расскажешь, Егор? -- обратился майор. По нахохленному, напускно-суровому виду друга он безошибочно угадывал, что Рындин уже чего-то добился, но говорить не хочет, считает, видимо, преждевременным посвящать его сейчас в подробности дела.

Зазвонил телефон, и Рындин мягкими шагами отошел от обеденного стола, снял трубку. Голос его изменился, стал сердитым, едва только он выслушал говорившего.

-- Что вы там отсебятиной занимаетесь, Косичкин? Эту записную книжку я вам еще утром приказал закончить. Все отложите, всех сотрудников лаборатории мобилизуйте. Понятно? Утром все записи должны быть у меня на столе. К девяти ноль-ноль.

Полковник сердито бросил трубку на рычаг, словно она была во всем виновата. Возвращаясь к столу, проворчал:

-- Умники еще мне нашлись...

-- Ты о каких это записях говорил? -- не выдержал Дробышев.

Рындин рассмеялся и потрепал его шершавой рукой по щеке, как маленького:

-- Все будешь знать, рано состаришься, Воробышек. Завтра к девяти утра приглашаю тебя к себе в кабинет. Получишь подробную информацию.

Кабинет у Рындина был тесный. Большой письменный стол занимал добрую половину, мягкая мебель отсутствовала. Несколько стульев, приставленных к стенам, коричневый сейф -- вот и все. С одной стены пристальным взглядом проницательных глаз встречает посетителя Дзержинский, с другой -- улыбается прижмурившийся от солнца Ильич, прогуливающийся по кремлевскому скверику. Есть большое достоинство у этого кабинета: одна из его стен, остекленная от пола до потолка, фонарем выходит на улицу, отчего в любое время дня здесь необыкновенно светло, маленькая комната полна небом и солнцем.

В этот майский день солнце заливало большой донецкий город мириадами лучей, и на столе у Рындина чернильный прибор и серебряный стаканчик с карандашами отсвечивали веселыми зайчиками.

-- Садись, Иван, -- кивнул он Дробышеву и нажал вделанную в стол кнопку. Из приемной явился пожилой старшина.

-- Старшего лейтенанта Косичкина ко мне.

-- Ждет в приемной.

Косичкин оказался худощавым лысоватым немолодым человеком в роговых очках и синих нарукавниках, надетых на китель. Он молча разложил перед полковником несколько фотографий, отпечатанные на машинке тексты, пустую ржавую автоматную гильзу с торчавшей из нее выцветшей бумагой и металлическую форму, в которой лежала полуистлевшая записная книжка.

-- Самое главное -- патрон, -- сказал он тихо, -- потрясающе! В записной книжке тоже удалось многое восстановить. Однако особенно прикасаться к ней не рекомендую. Ветха до того, что может рассыпаться. Я вам нужен, товарищ полковник?

-- Спасибо, Косичкин, мы сами теперь разберемся. В следующий раз надо подобные экспонаты пооперативнее обрабатывать. А то целую неделю такие ценности держите, а начальник и не знает.

-- Так ведь текучка захлестнула, -- развел руками Косичкин.

-- Не слишком ли она вас часто захлестывает? В прессу еще не давали?

-- Нет, товарищ полковник.

-- Денька два-три подождите.

-- Слушаюсь.

Рындин сел в кресло и положил перед собой сцепленные руки.

-- Вот орел! Выдать бы ему по первое число, да что поделаешь, победителей не судят. Ну а теперь, Иван Михалыч, слушай. Кажется, мы с этой историей разобрались. И прежде всего потому, что диалектика не отвергает случайностей, -- проговорил Рындин, стараясь подавить в голосе торжествующие нотки, -- и случайности эти иной раз бывают таковы, что в их удачное совпадение даже с трудом веришь. Прежде всего о документе, который был послан вашему генералу. Председатель поселкового Совета Сизов его не подписывал.

-- Вот так да! -- подскочил Дробышев, и его глаза округлились от изумления. -- Фальшивка?

-- Выходит, -- подтвердил Рындин. -- Более того, подпись под этим документом ни жене Сизова, ни его пятнадцатилетнему сыну тем более не принадлежат. Из сотрудников Совета тоже никто не обладает похожим почерком.

-- Что ты говоришь! -- ахнул Дробышев. -- Как в детективе. Кому же понадобился этот грязный розыгрыш?

-- Вероятно, кому-то понадобился. Но я этим вопросом пока не занимался, дорогой мой майор. Для меня во сто крат важнее было разобраться в самой версии. Раз документ оказался фальшивым, значит, сомнительность обвинения в десять раз возрастает. И вот послушай, чего я достиг за эти двое с половиной суток, пока ты полавливал рыбку да слушал шахтерские байки. Около месяца назад на окраине города, в котором находилось гестапо, где, по утверждению мнимого Сизова, работал Павел Костров, строители рыли котлован под фундамент для нового пятиэтажного дома. Увидели истлевший автомат и гранаты. Естественно, кто же хочет в зрелом возрасте играть с огнем? Саперов кликнули -- наших, армейских. Те и завершили раскопки. Оказалось, строители наткнулись на фронтовую траншею. Мин там не обнаружено, но было найдено очень много стреляных гильз, десятка полтора лимонок, обрывки солдатских шинелей, полевая офицерская сумка и в ней вот эта книжица. Посмотри ее, но поосторожнее, пожалуйста.

Дробышев с волнением взялся за алюминиевую форму. На дне ее лежала записная книжка. Половина коричневого переплета была оборвана, и слабые карандашные строки еле-еле угадывались в размытых временем и окопной сырости. К сохранившейся части переплета прилип кусок земли, и пахло от него тленом, глубинной сыростью солдатской могилы.

-- Там еще была штатская кепка и колода карт, -- задумчиво прибавил полковник, -- но большой ценности карты не представляют. Записей каких-либо на них не обнаружено.

-- А книжка?

-- Книжка свою службу сослужила, Иван. Наш Косичкин, человек очень медлительный, но недостаток оперативности возмещает исключительным мастерством. Да и старательностью тоже. Долго не брался за эти документы, -видишь ли, текучка его заела! А две ночи не поспал -- и посмотри, какой прекрасный результат. Все восстановленные записи перепечатаны на этих двух страничках, но по ним "Войну и мир" написать можно. Что, по всей видимости, произошло? Траншею занял взвод боевого охранения, первый ворвавшийся в город. Потом его окружили фашисты, и в неравном бою он погиб. Удалось установить фамилию офицера, которому принадлежала записная книжка. Лейтенант Пестров из Углича. Вероятно, командир взвода. Тоже двадцать с гаком считался пропавшим без вести. Но самое главное -- рядом с ними, в этом же самом окопе, сражались и штатские товарищи. Почему они там очутились, поймешь из записей.

-- Можно взять? -- почти шепотом спросил Дробышев. Черная шевелюра Рындина утвердительно заколыхалась.

Майор осторожно приблизил к глазам листки. Четкие строчки управленческой пишущей машинки были резким контрастом со слабыми следами карандаша на страницах истлевшей записной книжки, которую и взять-то в руки было боязно. Сжав губы, майор очень медленно читал текст, и зияющие пропусками корявые, наспех написанные фразы глухой болью царапнули за самое сердце. Будто раздвинулись уютные стены рындинского кабинета, и он увидел выжженную солнцем степную окраину города, исхлестанную струями пулеметного огня, лезущих на траншею с гранатами в руках гитлеровцев, злобно орущих: "Рус, сдавайс!" -- и горсточку храбрых людей в родных ему солдатских шинелях с пятиконечными звездочками на выгоревших от солнца пилотках, худых и осунувшихся, объятых единственным порывом: не сдаваться! И он стал читать: