Победа Элинор - Мэри Брэддон

Прошло Рождество, и новый год являлся в свете при самых невыгодных условиях дурной погоды, тогда как весна, эта страшная весна, которая должна быть свидетельницей свадьбы Лоры, приближалась незаметными шагами, с каждым днем ближе и ближе.

В отчаянии Элинор обратилась к Ричарду Торнтону. Она сделала это скорее по силе привычки — подобно тому, как нетерпеливый ребенок жалуется матери — чем в надежде получить от него помощь для главной цели ее жизни.

«О Ричард! — писала она в отчаянии. — Помогите мне, помогите мне, помогите! Я думала: все пойдет так легко, если только я доберусь до Гэзльуда. Но я здесь, я вижу Ланцелота Дэррелля ежедневно, а несмотря на то, я не подвинулась ни на шаг. Что мне делать? Январь на исходе, а в марте Лора Мэсон выйдет за этого человека. Мистер де-Креспиньи очень болен и с часу на час может умереть, оставив все свое состояние сыну своей племянницы.

Неужели этому человеку, который причинил смерть моему отцу, суждено пользоваться всем счастьем, какое только может быть дано на этом свете? Неужели же ему выпадет на долю большое состояние и прелестная жена? А мне так назначено стоять при этом и допустить его счастье, припоминая, что произошло в ту страшную ночь в Париже, припоминая, что мой бедный отец лежит в своей неосвященной могиле и что кровь его на руках счастливца. Помогите мне, Ричард! Приезжайте ко мне, помогите мне отыскать явное доказательство вины Ланцелота Дэррелля. Вы можете помочь мне, если только захотите. Ваш ум яснее моего, ваша проницательность не омрачена страстью, как моя, вы не ослеплены негодованием. Вы были правы, говоря, что я никогда не буду иметь успеха в моем предприятии. Но я надеюсь на вас, чтоб отомстить за смерть моего отца».

Глава XXXI. МОГУЩЕСТВЕННЫЙ СОЮЗНИК

Ричард Торнтон немедленно отвечал на приглашение Элинор. С той же самою почтою отправлено было письмо и к синьоре от мистрис Монктон с убедительною просьбой оставить своих учениц, хотя на время, и немедленно приехать в Толльдэлль. Элинор не забыла верных друзей, помогавших ей в печальные дни ее жизни, но трудно было победить привычки к независимости, с которыми сжилась синьора, и мистрис Монктон понимала, что Элиза Пичирилло очень немногое согласилась бы принять от нее.

Элинор умоляла музыкальную учительницу переехать из дальних краев Пиласгров в комфортабельный первый этаж на Дедлейской улице. К ее приезду Элинор убрала новую квартиру прекрасной мягкой мебелью, брюссельскими коврами, приготовила рояль Эрара и несколько копий с особенно любимых синьорою картин. Все это почти истощило весь ее годовой доход, что доставило большое удовольствие Джильберту Монктону, который умолял ее свободно обращаться к нему за деньгами, сколько бы она ни пожелала для своих друзей.

Приятно было ему смотреть на все эти хлопоты. С восхищением видел он ее нежную благодарность к друзьям ее несчастья.

«Женщина, живущая своим трудом, вероятно, с радостью бросит свои тяжелые занятия и переселится на более удобное житье, — думал он. — Но что за благородное создание эта Элинор! И я верил, что она такова, когда во второй раз поверг свое счастье к ногам женщины».

С радостью отдала бы Элинор свой последний шиллинг для Элизы Пичирилло и ее племянника, но, несмотря на свои старания, она никак не могла убедить ни музыкальную учительницу, ни живописца театральных декораций принять более удобную жизнь в сравнении с той, которую они вели в продолжение многих тяжелых лет. Синьора все-гаки продолжала ходить из дома в дом, с неутомимой заботливостью давая уроки и по-прежнему принимала молодых девиц, стремившихся к достижению лаврового венка в лирической драме. Ричард все еще рисовал снегом венчанные вершины гор и невозможные ущелья в Альпийских горах, несбыточно цветущие деревни и обширные поля со златыми колосьями, окруженные простыми белыми палисадами, с их жителями в холщовых штиблетах и ситцевых жилетах. Все убеждения, все просьбы мистрис Монктон оставались напрасными: друзья не переезжали в Толльдэль и только вследствие серьезного недоразумения с господами Спэвином и Кромшоу, недоразумения, лишившего Ричарда места декоратора, молодой Торнтон решился, наконец, принять убедительное приглашение мистрис Монктон.

Холодный и мрачный январь был на исходе, когда синьора Пичирилло с племянником прибыли в Приорат. Покрыты снегом были деревья вокруг Толльдэля, обширные луга перед Удлэндсом побелели, как ущелья Альпийских гор, нарисованные Ричардом, и Морис де-Креспиньи не выходил уже из дома несколько недель. День свадьбы назначен был на пятнадцатое марта и Лора, если не была занята присутствием своего жениха, то вся поглощалась заботами и переговорами с портнихой о необходимых приготовлениях к ее подвенечному наряду.

Ричард Торнтон тщательно изменил эксцентричный вид своей бороды и купил новую пару платья в честь своей прекрасной молодой хозяйки. Живописец не видался с Элинор с того утра, когда он убежал из Пиластров, чтобы скрыть свое горе в болотах театральных; следовательно, их встреча была тяжела только для него одного, тем тяжелее, может быть, что мистрис Монктон приняла его с искренним дружеским радушием, как брата.

— Вы должны быть моим помощником, — сказала она, — если не для меня, то для других. Нет, вы не можете отказать мне в помощи, чтобы проникнуть в эту тайну. Если Ланцелот Дэррелль действительно тот человек, как я подозреваю, то он не достоин быть мужем любящей и доверчивой девушки. Он не имеет права принять наследство от Мориса де-Креспиньи! Свадьба Лоры с этим человеком назначена на 15 марта. Морис де-Креспиньи может завтра умереть. Ричард, у нас мало остается времени впереди.

И Торнтону пришлось повиноваться властолюбивой молодой женщине, которая привыкла распоряжаться им с того старого времени, когда он, бывало, держал кроликов и шелковичных червей для ее удовольствия. Так и теперь он решился добросовестно исполнить наложенную на него обязанность и напрягал все свои способности, чтоб лучше познакомиться с характером Ланцелота Дэррелля.

Молодой художник, хорошего происхождения, мечтавший при первом удобном досуге сделать что-нибудь великое для академии, в обращении с театральным живописцем выказывал высокомерную благосклонность, что ни в каком случае не могло быть приятно Торнтону.

Дик решил, что не будет смотреть с предубеждением против воображаемого врага Элинор, или по крайне мерс что пылкая впечатлительность молодой женщины не будет иметь па него влияния и не введет его в страшное заблуждение; по в надменной самоуверенности Ланцелота Дэррелля было что-то такое оскорбительное, что невольно возбуждало Ричарда, и ему нелегко было сохранять приличную вежливость к нареченному жениху бедной Лоры.