Морской ангел - Валерий Ковалев

Все эти свои мысли на собеседовании в райкоме, куда его пригласили «для проработки», он озвучивать не стал. По принципу «не мечи бисер перед свиньями». А высказал главное:

– Извиняйте за прямоту. Партия ваша меня предала. А потому быть в ее рядах у меня желания нет! Прощайте.

И уехал «остывать» в очередной рейс. Прихватив с собой жену Лидушку. Свою последнюю любовь. Показать просторы Родины. Как всегда, бесконечная лента дорог и убегающий горизонт оставляли позади городскую суету и обыденность, в кабину врывался свежий, напоенный запахом полевых цветов и трав ветер странствий. На ночевки останавливались в самых красивых местах: у озер, в тени дубрав и на берегах светлых речек. Ужинали у костерка, любовались вечерней зарей и слушали сонный посвист птиц в листьях. А росными утрами снова в путь, при первых лучах солнца. Ровно гудел дизель железного коня (теперь это был двухсотсильный «Камаз»), за окном открывались новые просторы, в кабине по «Маяку» лилась душевная песня.

Издалека долго Течет река Волга, Течет река Волга, Конца и края нет, Среди хлебов спелых, Среди снегов белых Течет моя Волга, А мне уж тридцать лет…

– Ну, мне допустим чуть больше, – озорно подмигивал жене Димыч, врубая очередную скорость и прибавляя газу.

– Чуть, – задорно улыбалась та. Соглашаясь.

Было ему уже за пятьдесят, но выглядел Вонлярский на сорок и при этом отличался на удивление отменным здоровьем. Мог сутками вертеть баранку в рейсах, не уставая, по утрам дома, шутя, играл двухпудовой гирей и был чемпионом автобазы по борьбе на руках, или как ее теперь называли, армрестлингу.

– Ну и силен ты, отец, – удивлялись побежденные им крепкие мужики (в дальнобои хилых не брали), тряся посиневшими ладонями.

– Есть сильнее, – по-доброму улыбался тот. – Следующий!

После смерти Брежнева, чье правление новым генсеком Горбачевым на отчетном съезде ЦК было определено как застой, Димыч несколько удивился. Непрерывно колеся по Союзу с запада на восток и с юга на север, он видел новые, возведенные города и грандиозные стройки народного хозяйства, процветающие совхозы и колосящиеся поля, а также светлые людские лица. Плюс оборонную мощь страны, когда приходилось бывать в спецкомандировках. Наблюдал и просчеты, которых было немало. Но в целом СССР двигался вперед и был действительно Великим. А тут «застой». Однако!

Когда же объявив «перестройку», пятнистый генсек приказал вырубить по всей стране виноградники, Димыч понял, что что-то не так. А потом убедился на собственном опыте.

Выполняя из последних сил все растущий план перевозок, его автопредприятие последние пять лет практически не получало нового автотранспорта. Дирекция несколько раз обращалась по этому вопросу в Мостранс и даже выше – в Министерство. Побоку. Теперь подключился рабочий класс в лице Димыча (от трудового коллектива). Как самый заслуженный и пользующийся авторитетом (грамот и трудовых наград было не счесть) он по поручению коллектива взял и накатал письмо в Кремль. На имя Горбачева. Мол, вы говорите «перестройка», а в нашем министерстве застой. Работаем на технике с тройным пробегом. Сколько обращались, новой не дают. Хотя и есть. Какая же это перестройка?

Комиссия по письму приехала на удивление быстро. С весьма ответственным представителем ЦК и хозяином Мостранса со свитой.

– Ну, что тут у вас? Показывайте, – недовольно прогудел тот. Хотя положение дел знал отлично.

Показывал директор с главным инженером и от трудового коллектива Димыч. При полном параде. В костюме с галстуком и при всех орденах с медалями до пупа. Директор с парторгом и мужики попросили надеть. Может хоть это проймет высокое начальство. И дадут новые машины, чтобы двигать экономику вперед. Надел, скрепя сердце.

Вальяжно походив по территории автокомбината и глубокомысленно выслушав «просителей», главный транспортник с партийным боссом попросили Димыча показать, на чем работает он лично.

«Не верят, гады», – пронеслось в голове. Но виду не показал, сдержался.

– Вот, это мое орудие «перестройки», – подведя сановников к своему видавшему-виды «Камазу», похлопал по его кабине Димыч. – Возраст – пятнадцать лет. Почему до сих пор ездит, даже механики не понимают.

– М-да, – пожевало губами высокое начальство.

Потом человек из ЦК ткнул пальцем в кабину (там виднелась аккуратно заклепанная строчка дырок), мол, что это такое?

– Это по мне душманы шмальнули, – просто ответил ветеран. – Когда возил в Афганистан медикаменты с медоборудованием.

– Ясно, – поежились идеолог с чиновником. – Новую технику вы получите. Обещаем.

И обещание сдержали. Последней модели «Камазы» получил только Димыч и еще пара водителей. Остальным – от хрена уши. А «перестройка» меж тем двигалась дальше. Организовав в экономике бардак, ставропольский хлебороб перешел к обороне. Мол-де, Запад нам друг, нужно разоружаться. И развалил Армию с Флотом, а заодно «Варшавский договор», вышвырнув сотни тысяч офицеров на улицу. Затем провозгласил всеобщую демократию, и пролилась первая кровь. Империя погрузилась в хаос.

Как подавляющее число советских людей, Димыч этого не принимал, скрипел зубами и жалел, что у него нет любимого «дегтяря» для вылазки в Кремль. Пообщаться с главным демократом. Такого не понадобилось. «Горби», как называли полюбившие его американцы, по-большевистски «урыл» бывший член ЦК, вышедший из партии Борис Ельцин. При поддержке московских диссидентов с интеллигентами и маргиналов[161]. Ельцин сразу объявил «мир хижинам – война дворцам», чем вызвал всеобщее ликование.

– Димыч, а почему ты не ходишь на митинги? – спросил в один из таких дней Вонлярского, только что вернувшегося из рейса, один из его соседей. Тоже ветеран войны, прибывший оттуда со счастливыми глазами.

– Не верю я этим партийным сукам, – был ответ. – Все они одним миром мазаны.

И как вскоре оказалось, не ошибся.

Для начала перевертыш и иуда похоронил Союз, подписав с такими же, как он, Беловежское соглашение[162], а потом, став президентом «всея», расстрелял парламент и вверг Россию в братоубийственную войну, унесшую сотни тысяч жизней. Потом раздал народную собственность придворной камарилье, создав первых олигархов, а миллионы «электората» вверг в нищенское существование. Россия стала полуколонией и придатком Запада. Одни, типа березовских, гусинских, смоленских и иже с ними, стали ворочать миллиардами, а другие, абсолютное большинство, считать копейки, голодать и умирать. Как в годы военного лихолетья.

Особо страдали ветераны войны и пенсионеры. Они жили в нищете – некоторые даже просили милостыню и рылись в помойках. Все это именовалось завоеваниями демократии. И точка.