Морской ангел - Валерий Ковалев

– Да, ездил, – начал потихоньку заводиться Дим. – Туристом. По местам боевой славы.

– Ну, а вот когда в сорок пятом из харьковской тюрьмы бежали, как жили? – Наконец-то ввернул свой главный вопрос прокурор. – И на что? Мне интересно.

– Не хлебом единым! – не поведя бровью, коротко ответил Вонлярский.

– Да, но ведь кормиться как-то надо было? Генеральские глаза-буравчики вкрадчиво впились собеседнику в переносицу.

– Просил, – внешне спокойно отреагировал Дим, хотя внутри его все клокотало и плавилось.

– По вам видно, что «просил», – недоверчиво и вместе с тем как-то примиряющее проворчал генерал…

Потом выдержал паузу, полистал дело и, отложив в сторону, снова поинтересовался:

– И все же! Кто вы? Бандит или патриот?

– А это уж вам решать, – жестко подвел линию Вонлярский. – Хотите «бандит» тире «патриот». А хотите, «патриот» тире «бандит».

На том без сожаления и расстались. Отметив внизу у дежурного повестку, Дим вышел в городской шум и для успокоения души посидел в ближайшем сквере. Там прогуливались мамы с колясками, в майской листве чирикали воробьи, ярко светило солнце.

– Хотел бы бежать – бежал – сказал себе Дим, вспомнив свою зарубежную поездку.

Он копил на нее три года, а потом отправился из Одессы в круиз по Дунаю. В составе туристической группы по маршруту Варна – Белград – Будапешт – Братислава – Вена. На белом теплоходе. В составе туристической группы.

Теперь Дунай был именно голубой, а не такой, каким видел его Дим с товарищами. Европейские столицы впечатляли красотой и помпезностью, и там еще помнили, кому обязаны жизнью. В Варне турист попил одноименного вина и пообщался с «братушками», а в столицах побывал на мемориалах советских солдат, высеченных в граните и отлитых в бронзе.

– Да, сколько ж мы положили за вас ребят, – думалось каждый раз. И становилось мучительно обидно…

Через некоторое время Вонлярского вызвали в районный военкомат. «Для получения правительственной награды» гласило приглашение. Димыч удивился, но пошел. Было интересно. Принявший его начальник отделения – юркий майор сразу же взял быка за рога:

– В соответствии с постановлением партии и правительства, одобренным лично Леонидом Ильичом Брежневым, мы сейчас решаем очень важный вопрос. Многие фронтовики имеют ранения, но не награждены. Это, конечно, несправедливо. По вашим документам значатся три ранения. А где награды, написано – «не награжден». Хотя воевали с сорок первого. И боевой путь – будь здоров. Сначала Москва, потом Керчь с Севастополем, форсирование Днестра. Опять же взятие Белграда и Будапешта. Поэтому есть решение – наградить! – Командирски воззрился на ветерана.

– Мне не надо! – возразил Вонлярский.

– Как это? – опешил военный клерк, делая квадратные глаза. – Не понял?

– Да так! Ордена за что вручают? За ранения?

– Ну да, – растерялся майор. – Опять же постановление.

– Так ведь ранения бывают разные. И при разных обстоятельствах. Вот у меня, например, как получилось…

И Димыч сел на любимого конька. Плотно.

– Едем эшелоном на фронт. Бомбежка, упал с полки. Получаю первое ранение. После госпиталя только прибыл на передовую – обстрел. Немец стал кидать мины. Мне в задницу осколок и впился. Не верите? Могу показать.

Вонлярский принялся было снимать штаны, но начальник, побледнев, замахал руками.

– Ну, а в третий раз, – продолжил Дим свое соло, – отступали мы все взводом под ударами превосходящего противника. Попали мне фрицы в пятку…

На внимавшего майора было жалко смотреть. Он конвульсивно дернул шеей и ослабил галстук.

– Ну, так что? – уже без всяких «дураков» подвел черту Вонлярский. – Разве за ранения получают ордена? Да еще через двадцать лет после войны? Нет. Ордена за подвиги дают. И на фронте!

О том, как отбирают, распространяться не стал. Просто ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. И оставив начальника в недоумении.

Повторную беседу в тот же день вел с Вонлярским сам военком. Убеленный сединой полковник.

– Слушай, – сказал он без всякого официоза, и сразу переходя на «ты». – Тут у меня некоторые «герои тыла» бегают за каждой юбилейной медалью, а ты…

– Вы меня извините, товарищ полковник, – мягко прервал его Димыч. – Я у майора немного сорвался. Но ведь нельзя же задним числом за каждое ранение медаль вешать. Другая цена боевым наградам. Я ведь все войну в разведке прошел. Знаю!

– Да я в курсе, – сделал военком успокаивающий жест. – А вас что? Обидели?

– Никто меня не обижал! – ответил Дим. – И «Красное знамя» у меня было, и два ордена «Отечественной войны» с «Красной Звездой», не говоря о медалях.

– Что значит были? А где же они? – комиссар даже привстал от удивления.

Пришлось Вонлярскому обо всем поведать. Коротенько так, минут за тридцать. Выслушав все внимательно, полковник долго молчал, а потом отключил телефон, запер изнутри кабинет на ключ и извлек из сейфа бутылку «Армянского».

– Ну, моряк, давай, – разлил коньяк в два граненых стакана, которые они молча сдвинули. Когда посуда опустела, диалог продолжился. Но уже в более конструктивном духе.

– А знаешь что? – рубанул военком воздух рукою. – Напиши-ка браток на самый верх бумагу. Ну, чтобы вернули тебе твои боевые, законные!

– Да ну их, – Димыч выразительно показал на потолок, – на хер! Какая мне теперь, собственно говоря, разница!

– Нет! Ты напиши, – демонстрировал полковник явно бульдожью хватку. – Все, что рассказал мне. А мы поддержим!

Через пару дней, вернувшись из очередного рейса, Дим принял решение и написал письмо. Опять в Президиум Верховного Совета СССР. Но на этот раз другому Председателю Президиума. Климент Ефремович Ворошилов уже лежал под Кремлевской стеной. Став историей.

Ответ пришел, когда он про письмо и думать забыл. Через четыре года.

Не возражаем, мол, товарищ Вонлярский. Получите свои ордена в наградном отделе Моссовета. Словно речь о зонтике из камеры забытых вещей шла. Просто и обыденно.

За все свои проделки и опыты над народом власть в нашей стране никогда не извинялась. Однако некоторые похожие на то жесты все же иногда себе позволяла. Правда, весьма своеобразно. Дозналась, например, о желании Дима вступить в партию. В 1944-м, на фронте. И разъяснила, что теперь достоин, тем более что решается вопрос о назначении его на международные перевозки. От этого доверия на Вонлярского вновь накатило былое. Вспомнил, как отвернулись от него боевые комиссары, узнав о репрессированном дяде Мише, словно от прокаженного. Ну а после трибунала и побега из харьковской тюрьмы вопрос отпал сам собою. Это на передовой боевому старшине предоставлялась честь погибнуть за Родину коммунистом. Правда, потом им едва не стал ударник труда «Вавилов». В Кыштыме на «особой» Уральской стройке. Доросшему до замдиректора транспортной организации шоферу рекомендации дали ни много ни мало, непосредственный начальник майор Цевелев и главный инженер объекта подполковник Дмитриев. Однако – слава родным компетентным органам! Вовремя они разоблачили истинное лицо «врага народа». И живенько переместили самозванца на нары, где с единодушного одобрения все той же ВКП(б)[160] в общем зековском хоре дружно «куковали» и вице-коммунисты и вечно беспартийные. И вот теперь ее обновленная преемница КПСС великодушно предлагала Вонлярскому местечко в своих рядах. Еще боле дружных и сплоченных. Перевоспитался, мол, перековался. Стало быть, пожалуй к нашему спец-столу под красным плюшем! Ну прямо, как когда-то майор Емельянов после форсирование Днестровского лимана. Только ведь бывший гвардии старшина ни на фронте, ни после войны главному в себе не изменял. И спасения не искал. Ни в плену, ни в сталинских лагерях, где до конца разуверился в Руководящей и Направляющей.